Тень мачехи
Шрифт:
— Ты говоришь, она Настюшку очень любит. А к другим детям как? — поколебавшись, спросила Яна.
— Ты знаешь, она молодец, — с любовью сказала Татьяна. — Ко всем, будто к родным внукам, относится. А ведь дети непростые у нас. Мишку мать била и в тёмном чулане запирала, вот до сих пор расхлёбываем, энурез лечим. У Игорька тоже судьба не из лёгких — отец на его глазах погиб, со скалы сорвался, когда они в горы ходили. А мать через несколько месяцев с собой покончила, Игорь из школы вернулся — а она висит… Нервный мальчишка, вспыльчивый очень. Мы сначала думали, не справимся. Но ничего, притёрлись. Помогло ещё и то, что они с Мишкой очень сдружились, вот прям не разлей вода. Нет, иногда и подраться могут, и пошуметь, но Юра с ними разговаривает, занимается постоянно.
Она вытерла вспотевший лоб тыльной стороной ладони:
— Ох, жарища… Ну так вот. Лиза и Саша, близняшки наши, тоже девочки непростые: их мать-алкоголичка заставляла деньги зарабатывать, и они с её сожителем по электричкам попрошайничали. Ни в детский сад, ни в школу не ходили, пока их полиция не забрала. Им тогда по девять лет было. Так они даже читать не умели, представляешь? Я с ними школьную программу за первый-второй класс сама прошла, так они умнички такие, всё на лету схватывают. Прошлым летом сдали экзамен и сразу пошли в третий класс. Ты не представляешь, как мы с Юрой радовались! Да и для них это, как победа. Но ленятся. К тому же, нет привычки учиться, усидчивости не хватает. И в середине третьего класса съехали обе, особенно по английскому. Но мы репетитора наняли, справились. Кстати, с этим репетитором и Серёжка занимается, и Катюшка. Просто у них склонности к языкам есть, вот мы и стараемся развивать. Других детей не заставляем.
— Серёжа — это старший?
— Да, Моцарт наш, — улыбнулась Татьяна, открывая банку пюре. Увидев это, Настя оживилась, забарабанила ручками по деревянным перилам детского стульчика. Таня сунула ей в рот полную ложку, и на личике девочки появилось такое искреннее выражение блаженства, что Таня и Яна рассмеялись в голос. И Татьяна продолжила рассказывать: — У Серёжи сильный музыкальный дар, он уже сейчас очень сложные произведения играет. Абсолютный слух, может подобрать любую мелодию. Судьба — не приведи Господь. Представляешь, родился в семье сектантов. Те жили где-то в Сибири, в тайге, у них там община своя была, никаких благ цивилизации, всё по старинке. Я не знаю, что там за вера, но когда у этих сектантов ребенок рождается, его отдают в общий дом. И воспитывают сообща, так что он даже не знает, кто его родные мама и папа. Учат только молитвам и домашнему труду: дрова колоть, за скотиной ходить и так далее. А за любую провинность лупят до полусмерти.
— Кошмар какой! — воскликнула Яна.
— Вот-вот, — кивнула Таня. — Но это ещё не самое страшное. В десять лет у них что-то типа обряда посвящения во взрослость: отвозят детей за несколько километров от дома, кто вернётся — тот молодец, кто в тайге сгинет — о том и не плачут. И Серёжу так увезли. Он до общины не дошел, заблудился, несколько дней бродил по лесу, вот благо, лето было — не замерз, и на подножном корме смог продержаться. А потом каким-то чудом вышел к реке, по которой туристы сплавлялись. Они его и подобрали. Среди туристов был Юрин напарник по адвокатской конторе, ну ты помнишь его, наверное? Андрей Кузьменко. Серёжу в приёмник-распределитель сдали, а Андрей нам позвонил, рассказал про него. Вот мы и забрали.
— Жуть какая! А секта эта? Нашли их?
— Даже не знаю. Но я рада, что Серёжка к нам попал. Знаешь, если бы он раньше начал заниматься, сейчас уже, наверное, с концертами бы гастролировал. А так его почти с нуля социализировать пришлось, учить всему — он ведь даже автомобилей боялся. Но ему Оля, рыжик наш, здорово помогла. Она-то к нам чуть пораньше переехала. И хоть младше Серёжки, а опекала его, как старшая сестра. Но и он на неё здорово повлиял. Она ведь подворовывала раньше, голодное детство сказывалось. Мать с отцом так пили, что в доме даже хлеба не было. Вот она сначала у них из карманов мелочь таскала, потом, как в школу пошла, стала в раздевалке шарить, и в сумках у одноклассников. Поймали, когда сотовый телефон украла. Поставили на учет, семью на контроль взяли — а толку! Пока родителей прав не лишили, она привыкла воровать. Даже когда к нам попала, и досыта стала есть, одетая-обутая — все равно деньги таскала: на жвачку, мелочи всякие. Мы года два боролись с этим делом, говорили — попроси, не откажем. К психологу с ней ходили. Он поработал с ней, конечно, но больше всего помог Серёжа. Представляешь, сказал, что воров не уважает, что у них всегда руки грязные — потому чужое и липнет. И всё, Ольгу как подменили, тьфу-тьфу-тьфу…
Татьяна сплюнула через левое плечо и усмехнулась:
— Знаешь, их уже одиннадцать у нас, мы с Юрой даже не думали, что столько будет. Казалось — ну четверо, пятеро, справиться бы… А выяснилось, что когда детей много, с ними даже проще. Конечно, ещё и потому, что они не малышами к нам попали. Кроме Люси — ей было четыре годика. Вот её вообще полиция на улице нашла: ни документов, ни каких-то следов, кто родители… Думали, найдутся родственники — но никому эта девочка не нужна, как оказалось. Похоже, просто бросили ей. Вот как так можно? А у неё со здоровьем неладно, глазик косит, зрение плохое, головные боли… До судорог бывало, знаешь, как мы за нее переживали? Сейчас уже лучше, конечно. Боремся. Она ведь наша дочка.
— Танюш, ты обо всех рассказала, кроме своих, — напомнила Яна.
— Да просто не дошла до них ещё, — развела руками Таня. — И потом, они все мои, понимаешь? И то, что я Василька с Настюшей выносила и родила, особо ничего не изменило. Ты же помнишь, я Васей сразу после свадьбы забеременела, ему уже четыре сейчас. Имя своё вполне оправдывает — Юра говорит, весь в прадеда-генерала. Уже сейчас командовать любит, но послушный, понимает, что такое дисциплина. И соображает хорошо, жадный до знаний — я бы так сказала. В общем, порода Залесских во всей красе. А Настюшка — сама видишь, вон какая растет: светленькая, в меня. Я её, конечно, люблю безумно — но и безумно боюсь, что её избалуют. Дети ведь с ней все по очереди нянчатся, и гуляют, и играют. Я не заставляю, они по доброй воле. Настя же забавная, как все малыши… Но упрямая, в мою породу пошла.
— Степановна-то Настю и Васю видела? — осторожно спросила Яна. — Родные внуки, всё-таки. Она же против приёмных была…
— Нет, Яна, — спокойно ответила Таня. — Ни мы к ней, ни она к нам. Понимаешь, её ведь не устраивает, как я живу. А меня не устраивает другая жизнь. Так что… мы все имеем право выбирать.
Яна молчала, подперев рукой щеку. Невольно вспомнилось, как Елена Степановна приходила к ней, когда Таня была в Новороссийске. Как умоляла найти дочь, выглядела по-настоящему взволнованной… И всё равно: когда Таня сделала по-своему, открыв этот детдом, мать от неё, по сути, отказалась. Так что же тогда стояло за этим волнением, просьбами — едва ли не слёзными, показавшимися такими искренними? Неужели пришла по настроению, как говорится, туда, куда флюгер повернулся? А сейчас будто наказывает дочь за непослушание — своим молчанием, отстранённостью, показным равнодушием. Или действительно настолько равнодушна к своему ребенку, появившемуся на свет вопреки материнской воле?
— Слушай, а мне мама говорила, что объявление в газете видела, — вспомнила Яна. — «Шью на дому», и телефон Степановны. Видать, опять работать пошла.
— Ну, она привыкла к определенному уровню жизни, — пожала плечами Татьяна. — А с тех пор, как я аптеки продала и мы этот семейный детский дом открыли, я ей уже не могу перечислять те же суммы, как раньше. Сейчас я оплачиваю ей коммуналку и кладу по десять тысяч ежемесячно на карту, с пенсией получается неплохая сумма. Но по заграницам, конечно, не наездишься, и по бутикам не находишься. Только и без этого люди живут.
— А отец?
— Он так и не вернулся к ней. Живёт в Ляпуново. Там ведь бабушка старенькая уже, — помрачнела Татьяна. — Хотя, конечно, обе они с тётей Лидой нарадоваться не могут, что он к ним переехал.
— Но всё-таки странные у тебя родители, — покачала головой Яна.
— Мои родители — просто люди, — усмехнулась Таня, и в этой усмешке не было горечи — только лишь понимание. — Со своими плюсами и минусами. Они, в общем-то, неплохие, и я всегда буду благодарна им за то, что родили и вырастили. А ведь могли поступить по-другому.