Тень Сохатого
Шрифт:
— К сожалению, это так, — со вздохом подтвердил Турецкий. — А в личной жизни у них не было поводов для ссоры?
Ремизов отрицательно покачал головой:
— Что вы! Уверяю вас, более дружных людей вы днем с огнем не сыщете. Ну, конечно, я говорю о бизнес-сообществе. В бизнес-сообществе вообще не принято тесно дружить. Знаете такую поговорку: дружба дружбой, а денежки врозь? Ну вот, а эти двое некоторым образом нарушали это неписаное правило.
— И все-таки у Боровского появился повод выстрелить в Риневича, — напомнил Турецкий. — Несмотря на
— Это верно, — неохотно признал Ремизов.
Александр Борисович достал из пачки сигарету, но вместо того чтобы закурить, принялся задумчиво перекатывать ее в пальцах.
— А может, в этой связке был и кто-то третий? — все так же задумчиво предположил он.
— Что вы имеете в виду? — сощурил набрякшие веки Ремизов.
— Некто третий, кому было выгодно убрать Риневича и сделать это руками Боровского. Ведь он, таким образом, убил сразу двух зайцев.
— Гм… Оригинальная мысль. Впрочем, не лишенная здравого зерна. И кто же, по-вашему, этот таинственный третий?
Турецкий вставил в рот сигарету и усмехнулся:
— Я думал, вы мне это скажете.
— Вот как? Вы точно фантаст. — Ремизов задумчиво пососал сигару, затем сказал: — Если искать третьего, то прежде всего нужно тщательно проанализировать проекты, которые Боровский и Риневич собирались совместно реализовывать. Простите за громоздкую фразу.
— И кому же, по-вашему, было невыгодно объединение «Юпитера» и «Дальнефти»?
Ремизов вздохнул:
— Так сразу и не скажешь. Ну, в первую голову, это было не очень выгодно нашему горячо любимому… — Ремизов осекся, как будто внезапно вспомнил о чем-то важном.
— Кому? — нетерпеливо спросил Турецкий.
— Э-э… Александр Борисович, давайте-ка мы с вами выпьем по чашечке кофе, а? — Толстое лицо Ремизова залоснилось дружелюбием. — Так и беседовать приятнее. Не возражаете?
— А почему я должен возражать?
— Вот и славненько. Вам какой?
— Черный.
Ремизов снял телефонную трубку и сказал в нее:
— Элиночка, душа моя, принеси нам, пожалуйста, два черных кофе. — Затем положил трубку на рычаг, откинулся на спинку кресла, сложил руки на толстом животе и весело посмотрел на Турецкого.
Глава девятая
Не самые лучшие воспоминания
У Генриха Игоревича теперь было достаточно времени на воспоминания. Прежде его никогда не хватало. А теперь полились, словно из рога изобилия. И все далеко не самые приятные.
Да вот хоть и та журналистка…
Она была так юна и так свежа, что Боровский проникся к ней симпатией. По молодости лет она явно бравировала своей независимостью и смелостью и вела себя довольно вызывающе, поэтому Генрих Игоревич покровительственно ей улыбнулся и произнес менторским тоном:
— Леночка, вы должны быть тактичней, общаясь с людьми, подобными мне. Я считаю, что утверждения нашей прессы о решающем влиянии банкиров на власть являются сильно преувеличенными. Я уверен, что власть не должна обслуживать бизнес. Этого и не происходит.
— Вот как? — подняла брови журналистка и ответила Боровскому такой же холодновато-покровительственной улыбкой. (Боровский, усмотрев в этом издевку, нахмурился.) — Но ведь идея залоговых аукционов как раз и означает то, что правительство идет в услужение к нескольким крупным банкирам. И вы в их числе. В сущности, вы даете правительству кредит в обмен на акции лучших российских предприятий. Вы уже практически приобрели в свою собственность недавно созданный холдинг «Юпитер». Этак вы и весь сырьевой бизнес России приберете к рукам.
На этот раз Боровский решил не скрывать своего раздражения:
— Милая моя, вы сводите весь этот сложнейший процесс к простому разделу сфер влияния между крупнейшими российскими банками. А это неверно.
Но журналистка не сдавалась. Похоже, она тоже была крепким орешком.
— Генрих Игоревич, — спокойно и четко произнесла она, — но ведь то, что вы сейчас говорите, абсолютная неправда. В политической элите курсируют сведения о том, что вы оказывали давление на президента через его дочь. В свое время вы вместе с вашими друзьями-банкирами осыпали ее бесконечными подарками. Покупали ей драгоценности и автомобили. И тем самым добивались особого расположения президента. Разве это не так?
Журналистка явно зарвалась. Некоторое время Боровский молчал, затем ответил очень холодно, почти жестоко:
— Ну раз наш разговор перешел на уровень слухов и сплетен, я считаю, что пора его закончить.
— Да, но…
— Я же сказал: разговор окончен. — Боровский глянул на журналистку таким испепеляющим взглядом, что на ее красивых свежих щечках проступила бледность. — До свидания, — добавил он с металлом в голосе. — И мой вам совет: поменьше слушайте и распространяйте сплетни, иначе из-за вас могут пострадать невинные люди.
Журналистка вскочила со стула. Она тяжело дышала, губы ее слегка побелели. Девушка явно была взволнована. Когда она заговорила, голос у нее дрожал и срывался, но она не замолчала, пока не высказала Боровскому все, что думала:
— Мне кажется, из-за вас они уже пострадали! И еще настрадаются. Вы, бизнесмены и банкиры, губите и обкрадываете Россию. И вам еще придется за это ответить. Пусть не скоро, пусть через десять или пятнадцать лет, но ограбленный вами народ ответит вам тем же.
— Убирайтесь вон, — устало сказал ей Боровский.
Девушка развернулась и выскочила из кабинета.
«Офис Генриха Боровского расположен в старом особняке, в одном из самых мрачных переулков Москвы. По периметру постройка обнесена высоким забором с колючей проволокой. Во внутренним дворе — масса охранников в черном обмундировании или в дорогих темно-серых костюмах. Прямо как из фильмов про ФБР или ЦРУ…»
Боровский вспомнил, как оторвался от чтения статьи, взял с журнального столика бокал с коньяком, отпил глоток, поставил бокал на место и продолжил читать: