Тени убийства
Шрифт:
— По-моему, он вот это искал. Конверты были открыты, теперь запечатаны. Возможно, прочитал содержимое и заклеил, чтобы отрицать, если его уличат.
— Можно спросить, что там? — Маркби встал и подошел к ней. — В самых общих чертах.
— Не возражаю, и, смею сказать, Флоренс тоже. Здесь наши завещания. Твоя сестра составила несколько лет назад. Очень простые, для Яна ничего интересного. Мы обе оставляем все той, кто дольше проживет. Если я уйду первой, все Флоренс получит. Если она, ее доля останется мне. У нас никого больше нет. — Она с сомнением подняла глаза. — Вряд ли Яну это интересно, правда? В конце концов, он же не думал, будто
— Возможно, собирался попробовать вас убедить… да, по-моему, вполне вероятно. Сначала ему надо было точно узнать о нынешнем положении дел — существуют ли другие наследники, не будет ли протестов при изменении завещаний. Думаю, он был доволен, что на его пути никто не стоит. — Алан вдруг устыдился. — Простите, что я так говорю о вашем родственнике. Ваших переживаний это нисколько не облегчает.
— Говори сколько хочешь, — сказала Дамарис, сунув конверты на место. — Я ни секунды не сомневалась, что он эгоист и интриган. Хотя не заставил бы нас изменить завещания! — Старая женщина улыбнулась широкой, омолодившей ее улыбкой, и вдруг стало ясно, какой она когда-то была привлекательной. — Мы с Флоренс бываем ужасно упрямыми!
Глава 14
Инспектор Джонатан Вуд из бамфордской полиции занимался остаток недели обычной работой, благословляя судьбу за то, что он простой страж закона, а не юрист. Каждый вечер покупает газету, читает судебные отчеты, написанные Стэнли Хакстейблом. Дело уже застопорилось, тем более что Уотчетт, садовник из Форуэйза, никак не мог понять, что показания с чужих слов не принимаются во внимание в ходе судебного разбирательства. Сбитый с толку, он начал грубить на свидетельском месте и был удален из зала. Это не пошло на пользу обвинению.
По сравнению с судейским крючкотворством полицейская работа кажется совсем простой. Собираешь доказательства, достаточные для ареста злоумышленника, и передаешь его в руки закона. А потом, ах, потом начинается кропотливая работа. Улики рассматриваются под микроскопом, обстоятельства прочесываются мелким гребнем. И ты, как полицейский, по ночам себя спрашиваешь: все ли сделано? Не упущено ли что-нибудь?
Эмили открыла дверь, когда он подходил. Должно быть, у окна поджидала. Как всегда, сняла с него пальто, однако не повесила, а так и держала в руках, пристально вглядываясь в его лицо, и он быстро надел довольную маску.
— Ну, — жизнерадостно сказал он, — что у нас сегодня?
— Рубленая свинина, — ответила дочь, — и пудинг.
— Рубленая свинина моя любимая. И пудинг? Ты меня балуешь.
Ее не проведешь. Никогда не удается. Хотя в данный момент она ничего не сказала.
— Выходила сегодня? — поинтересовался Вуд.
— К бакалейщику, — кивнула дочь. — За чаем.
Лавка рядом на углу, но все-таки лучше, чем ничего. Нехорошо, что она заперта в доме, как какой-нибудь заключенный. Это нездорово и может отразиться на психике. Одно дело, которое он когда-то расследовал, из головы не выходит. Соседи заявили, что некую женщину держат взаперти. Когда пришли на место, дело оказалось совсем другим, гораздо хуже. Бедняжка страдала душевным расстройством, боялась выходить на улицу. Дошло до того, что отказывалась покидать свою комнату, жила отшельницей. Запах там стоял жуткий. На предложение выйти в сопровождении Вуда ответила дикими воплями. Разумеется, Эмили не такая. Не сумасшедшая. Но все с чего-нибудь начинается.
— Очень хорошо, дорогая, — кивнул он. — Тебе необходимо размяться.
Дошли до пудинга, поистине великолепного, воздушного и легкого как перышко, напичканного изюмом. Дочь поставила его на стол с гордостью. Вуд просиял и потянулся за патокой.
— Надеюсь, тебе станет лучше, — сказала Эмили. — Ты слишком усердно работаешь.
— Обязательно станет. Умирающий сел бы и дважды подумал, прежде чем отдаваться в руки смерти. Ничто не помогает привести мир в порядок, — изрек Вуд, щедро поливая патокой двойную порцию пудинга, положенную на тарелку дочерью, — лучше доброго пудинга.
— Я думаю побывать в суде в понедельник, — спокойно объявила Эмили.
Вуд опешил. Откинулся на спинку стула, положив на стол руку с ложкой.
— Поехать в Оксфорд, дорогая? — Неслыханно. — Как? Одна?..
— Я говорила с миссис Холдсворт. Она тоже хочет поехать, составит мне компанию. Не возражаешь? С удовольствием проедусь в поезде. Мы сядем в зале среди публики. Можно?
— Да-да, дорогая, конечно. — Миссис Холдсворт, ближайшая соседка, энергичная практичная вдова, питает материнские чувства к Эмили и несколько другие к самому инспектору. Он старательно уклоняется от миссис Холдсворт. — Но… — запнулся Вуд. Мечтал услышать, что дочь хочет расширить свой мир за пределы нескольких улиц вокруг дома. Но ехать на процесс Оукли… И он робко пробормотал: — Не знал, что миссис Холдсворт интересуется судебными делами.
Уставившись в тарелку, Эмили тихо сказала:
— Ее резонов не знаю, но я хочу поехать не из простого любопытства. Не могу объяснить. Хочу его увидеть. Хочу увидеть Уильяма Оукли.
Пудинг утратил вкус. Неужели обаяние Оукли так велико даже на расстоянии, что Эмили на него поддалась?
— Возможно, процесс тебе не понравится. Знаешь, все это весьма неприятно. — Вуд молча проклял миссис Холдсворт. Идея наверняка от нее исходит.
— Я услышу то, чего ты мне еще не рассказывал?
Вуд попался.
— Ну хорошо, — тяжело вздохнул он. — Тогда поезжай.
Глава 15
Почти все со смешанными чувствами относятся к утру понедельника. Обычно Мередит не возражает против возвращения на работу после выходных, но все изменилось, когда понедельники начали означать возвращение к Адриану. Не помогает и то, что в этот конкретный понедельник он особенно доволен собой. Она невольно вспомнила ошибочную уверенность Яна в его собственном обаянии. Адриан даже любезен на некий покровительственный манер. Возможно, надеется, что Мередит спросит о причинах такого прекрасного настроения, но она не собирается проявлять любопытство. Напротив, изо всех сил старается его игнорировать, но это непросто. Торчащий в дальнем конце кабинета костюм цвета индиго все замечает, как вечно присутствующая дуэнья. Напряжение нарастает. Сразу после двенадцати, когда она подумывала пораньше пойти на ланч, зазвонил телефон.
— Мередит? Это я.
— Ох, Алан! — с облегчением воскликнула Мередит и тут же сообразила, что тон у него напряженный. Сердце упало, она резко спросила: — Что-то случилось?
Адриан принялся исполнять сложную пантомиму, изображая, что перебирает бумаги и ничего не слышит. Марсель Марсо выглядел бы естественнее.
Голос Алана тихо сказал ей в ухо:
— Звоню наспех сообщить неожиданное известие. Боюсь, плохое. — Краткая пауза. — Ян Оукли мертв.
— Мертв? — воскликнула Мередит.