Теория сознательной гармонии
Шрифт:
14 января 1949 года
Нужно быть терпеливым в ожидании того, что должно прийти, и в то же время делать все, что в твоих силах, как если бы ты был нетерпелив и при этом единственный ответственный за все. Я уверен, что великий план уже создан и теперь, так сказать, ждет исполнения. Но я также думаю, что осуществляться он будет посредством обычных людей, таких как мы сами, если мы станем достаточно чувствительны для восприятия внушений и требований, которые слишком тонки, чтобы ощущаться обычным образом, и если мы сумеем заставить себя проводить вовне все воспринятое внутри. Когда многие начнут делать это, я думаю, вместе они будут полезнее для осуществления плана намного более великого, чем кто-либо
Я не думаю, что какой-то высший план может быть осуществлен в нарушение неких космических законов, без понимания и напряженного сотрудничества всех, кто в состоянии помочь. Трудно даже определить тот способ активного ускорения событий, который необходим, – видение того, какая атмосфера требуется для вхождения чего-то высшего, и скрупулезное исполнение всего, что помогает ее создать.
Это, в свою очередь, кажется как-то связанным со способностью иного восприятия времени, существующей где-то внутри нас. Я думаю, нам дано знать или догадываться об очень многом из будущего нашей работы – но обычный ум не вполне способен это уловить, разве что в совершенно особом состоянии. И у нас остается лишь смутное ощущение того, что должно случиться нечто необычное. Но мне кажется, само это ощущение может прекрасно показать нам, что именно требуется для этого неизвестного «будущего» – какие действия и связи, какая оплата долгов, какое общее понимание и положительное отношение, какое стремление к овладению всеми сторонами жизни.
Кажется, работа ведется настолько масштабно и безлично, одновременно как на шкале очень благородной, так и на ежедневной бытовой, с таким великолепным чередованием пассивных и активных проявлений, что я не могу заставить себя принимать всерьез все эти личные исследования чувств, страхов и надежд, которые мы привыкли ассоциировать с работой.
Конечно, они тоже должны иметь свое место. И все же, получая много писем, начинаешь видеть то, что мы называем «оговоркой смирения» – когда человек, поняв и выразив что-то правильно, спешит отказаться от всякой ответственности за это, ссылаясь на все свои слабости – воображение, неспособность оценить объективно, неспособность делать, на то, что вещи выше его понимания, и тому подобное. Кажется, что у некоторых людей вся сила того, что они поняли, сведена на нет такими отговорками, которые сходят за смирение, но мне больше кажутся желанием избежать ответственности за то, что они знают. Я твердо верю, что единственный способ подняться выше определенного уровня – это брать на себя всю ответственность за то, что ты по-настоящему хорошо знаешь. Кажется, что вся жизнь Успенского, начиная с «Tertium organum» и даже еще раньше, была основана на принятии на себя почти возмутительной ответственности за то, что он знал – ответственности, от которой более робкий человек отговорил бы себя сам.
10 февраля 1949 года
Когда человек прорубает какой-то новый путь в высшие миры* (а я думаю, что заслугой Успенского было именно открытие нового пути, прежде не существовавшего, или, по крайней мере, восстановление одного из старых путей), он, кажется, делает это частично за счет движущей силы тех, кто за ним следует. Если он учит по-настоящему, то эмоции, которые он вызвал, помогают подняться ему самому. Они дают ему силу полета. Те, кто верят в него, становятся частью его работы, а он в свою очередь становится ответственным за них.
Все это обычно очень просто выражается образом лестницы, на которой ни одна ступенька не может оставаться пустой, но все должны подниматься вместе. Именно это великое целое должно двигаться, и оно создает работу человека, который ведет, который уже прорвался. Успенский поднялся. Теперь все, кто были с ним связаны, должны подняться – должно подняться все целое.
Очевидно это целое, эта работа, существует вне времени*. И ясно, что если однажды человек всерьез становится частью такой работы, то это значит – на все время и на всю вечность; все его возможности и вся ответственность лежат внутри этой работы; и даже если он остается один, не встречаясь ни с кем, он, тем не менее, нерасторжимо связан с каждым, кто является частью этой работы, и разделяет с ним более великую судьбу.
Всю свою жизнь Успенский создавал правильные причины, которые эхом отзывались во всем мире, затрагивая на своем пути множество самых разных и непохожих людей. При жизни он не мог пожать все плоды этих причин, но не исключено, что в некоторых случаях это возможно для нас. Все это, по-видимому, и есть наша истинная работа – развивать идеи, которые он оставил в наброске, планы, которые он только предполагал, направления работы, на которые он намекал, контакты, которые он установил, но не успел развить. Возможно, лучший способ для нас подготовиться к будущему – это принять на себя ответственность за такое незаконченное дело, как за свое собственное. Конечно, наши судьбы и способности иные, но если сохраняется ощущение новых возможностей, то я думаю, каждый человек неизбежно натолкнется на те неоконченные вещи, о которых его совесть ему скажет, что они являются его делом. Это то, что я имею в виду, когда говорю об ощущении работы Успенского как целого.
3 апреля 1949 года
Как только начинаешь чувствовать, что работа и достижение Успенского лежат не в нашем времени, которое, кажется, проходит, а в совершенно другом измерении, то становится ясно, что те, кто однажды по-настоящему были связаны с Успенским, таковыми и останутся – а кроме того, будут связаны и друг с другом.
Много удивительных аналогий с работой, существующей вне времени, можно найти в музыке. Композитор пишет симфонию. Дирижер собирает оркестр из многих инструментов и дает концерт. Музыка исполняется в неком месте, в какой-то день и час. Затем партитура может годами и даже веками лежать забытой в ящике стола. Однажды ее находят. Другой дирижер собирает другой оркестр. Музыка снова исполняется, в другом месте и в другое время, которые не имеют никакого отношения к прежним – и, тем не менее, если это та же самая музыка, она вызывает те же эмоции в исполнителях и слушателях. И количество раз и мест, где она может исполняться, бесконечно, но результат всегда один и тот же – или почти тот же. Каким-то образом симфония существует вне времени и пространства, но может возникнуть в них снова, как только нужным музыкантам с нужным дирижером попадет в руки копия партитуры.
Я чувствую, что «партитура» нашей работы тоже существует где-то за пределами времени. Успенский получил ее в руки, собрал вместе исполнителей – многие из них даже не подозревали, что происходит – и после долгих занятий с ними по теории музыки и в самом деле дал концерт. Этот концерт можно отнести к нашему времени. Но поскольку это исполнение симфонии, то она должна существовать независимо от нашего времени, и всегда может быть в большей или меньшей части воспроизведена теми, у кого есть искусство, знание и особенно память о прошлом представлении. Даже отдельные исполнители способны насвистывать какие-то мелодии. Я хочу сказать, что все, что есть в нашей работе чудесного – то есть наиболее значимое в ней – существует вне времени.
31 мая 1949 года
Иногда я чувствую, что вся наша работа – это устанавливать связи. Если мы сможем установить и укрепить внутреннюю связь с последователями Успенского по всему миру и нейтрализовать все ложные понимания, которые мешают внутренней связи, и если эта сеть связей в свою очередь будет связана с Успенским, тогда через такое целое будет протекать огромная сила, проявляющая себя в равной степени в любой своей части в любом месте.
1 ноября 1949 года
Все, что нам дано, кажется совершенно несоизмеримым с нами самими, с нашими усилиями, надеждами и прочим, но соизмеримым с огромной, бесконечной удачей. И я понимаю теперь, почему Успенский часто говорил об «удаче» – ее нельзя не принимать в расчет. Ибо все данное нам совершенно несоизмеримо с тем, что представляем собой мы сами или чем могли бы когда-нибудь стать. Странно, что понимание этого – что человек никогда не заслужит того, к чему стремится – делает очень близким и достижимым то, что до этого казалось невозможно далеким. Это изменяет точку зрения на все.