Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Тут в голову Мели пришла одна очень странная мысль.
«Интересно, – подумала девочка, – а если отрезать этому клоуну нос, – у него потечёт кровь?».
Конечно, она знала, что клоун только притворяется таким. На самом деле он самый обычный человек. На самом деле клоуны – это просто бедные больные люди. Они просто выглядят так, да. На самом деле у них есть кровь. И если отрезать клоуну нос, то она потечёт.
Но Меля тогда решила, что её рассуждения об этом были вполне забавны. Интересно, а если и вправду отрезать клоуну нос, – что будет?
Точнее,
Собственно, Меля очень долго и думала, что все клоуны подражают Пеннивайзу.
«Ну, есть Дед Мороз, – рассуждала она, – есть Снегурочка. Они настоящие, но существует в единственном экземпляре. А люди на Новый Год переодеваются в них, чтоб веселее было. Вот так же есть Клоун. Один-единственный. Это Пеннивайз. Он живёт в Америке, в штате Мэн. А другие клоуны просто переодеваются в Пеннивайза, чтоб детям стало веселее.».
Такие мысли казались ей тогда очень логичными. Настолько, что подумав таким образом, она сразу начинала считать себя немного выше других: дескать, она не малявка, а очень сообразительная девочка.
Короче, от клоуна тоже была без ума. Почти так же, как и от вкусной еды, но всё же чуть поменьше. Всё-таки поесть Меля любила больше, чем клоунов.
Как я уже говорил, Меля была необычным ребёнком. У неё был особый дар. Она могла говорить с духами.
Правда, Меля жила в Москве. А добрых духов тут водилось не так уж много.
Огромный город, очень грязный, развратный и криминальный. Город, где всем друг на друга плевать. Город, где люди подобно собакам пожирают друг друга в борьбе за жалкие крохи.
Откуда тут взяться добрым духам? Тут по большей части водились либо злые, либо просто очень несчастные создания.
С ними-то по больше части и контактировала Меля.
В детстве Меля не очень-то любила выходить из своей квартиры. Зато она любила быть там одна, без отца и других живых людей. Вот тогда ей становилось понастоящему весело.
В начальной школе и в первых классах средней она не видела особых резонов много общаться со своими одноклассницами. С одноклассниками уж тем более.
Меля с раннего детства видела их. Первый раз она серьёзно столкнулась с ними в три или четыре года. Они с родителями отдыхали тогда под Одессой.
Она помнила тот душный, сухой, томительно жаркий полдень. Они с родителями сидели на берегу какого-то заросшего камышом лимана. Пляжа там не было. К воде нужно было идти по хлипкому деревянному пирсу, проложенному через камыш.
Мерно, едва заметно раскачивался в летнем воздухе камыш. Ветер почти не дул в тот день, и казалось, что зелёные заросли колышется лишь под собственной тяжестью. Казалось, тысячи живых маятников качались над сонной водой.
Дна лимана видно не было. Вода было тёмно-зелёная, но не воняла. Она Манила, но при этом пугала. По водной глади бегали солнечные блики.
Семья расположилась рядом с лиманом прямо на выжженной летним Солнцем
Мать разложила поверх травы несколько цветастых пляжных полотенец. Рядом стояли пластиковые корзины с едой. Метрах в ста от этой идиллии стоял с открытыми дверями старый салатовый «Жигуль».
Отец лежал на таком одеяле, подложив себе под голову собственный же рюкзак. На нём были шорты цвета хаки и камуфляжная футболка из магазина военторга.
Рядом на синем полотенце с изображением дельфина лежала мама. Она была в одном бикини.
Мама была худой, невысокой и дряблой женщиной. Основание её спины было украшено татуировкой с розами и черепами.
У мамы было от рождения тонкое, но дряблое, рыхлое, совсем нетренированное тело. Её молодое лицо выражало чудовищную усталость. Она лежала на животе, подняв пухлые ступни с накрашенными алым лаком ногтями прямо к пятой точке, и курила тонкую ментоловую сигарету. На ней были фигурные тёмные очки со стёклами в форме вытянутых дождевых капель.
Она была прекрасна.
Меля гуляла рядом. На ней были босоножки и тонкое платьице из белого хлопка. И шляпка.
Она помнила, как играла рядом с родителями. Потом отошла на Пирс и смотрела, как по поверхности чёрных вод плавают туда-сюда гибкие водяные змеи и как квакают в камыш огромные зелёные жабы.
Что было потом, она уже не помнила. Но только вот она оказалась в здании.
Она отдалённо помнила, что это за здание. Когда они с родителями только приехали, она сразу заметила его.
Это было старое высокое здание из красного кирпича. У него были тонкие продолговатые окна, тянувшиеся к крыше и завершавшиеся острыми концами. Прямо над входом в него красовался круглый витраж в свинцовой раме. Оно напоминало ни то какой-то очень бедный костёл, каких много на Украине, особенно в западной и юго-западной её частях, ни то и вовсе лютеранскую кирху.
Меля не раз потом спрашивала отца, что это было за страшное здание рядом с лиманом посреди одесской степи. Отец говорил, что точно не знает. До революции, кажется, там был костёл или кирха, куда ходили поселенцы из Германии. Они тогда жили колонией неподалёку. Потом, в советское время, там сделали конюшню. Потом здание и вовсе забросили. Отец говорил, что в его семье не было людей, которые бы застали его иным.
– Моя бабушка ребёнком приехала на этот хутор в начале шестидесятых. Здание уже тогда было заброшено, – сказал отец Меле.
Меля не помнила точно, как она попала в это здание.
Она стояла у воды, наблюдала за змеями. Потом отошла. И вот она непонятно каким образом оказалась там, в здании.
Дверей у него не было, и здание будто улыбалось гигантским чёрным ртом. Это была очень недобрая улыбка.
Внутри оно было пустым и заброшенным. Ни деревянных скамеек, ни алтаря, ни какой-либо мебели. Голые стены. Под крышей здания спали сычи. На балках висели вниз головами летучие мыши. Сквозь пыльные старые витражи пробивался тусклый свет. Здесь пахло пылью, плесенью и аммиаком.