Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
Но вообще хвалить Англию у нас было не принято. За такое можно было и в нос получить.
Когда Миша начал расхваливать британские порядки, я немного смутился. Мне это показалось странным.
Стефанко заметил моё смущение.
– Я не англоман, конечно, – низковатым и очень значительным, как мне тогда показалось, голосом произнёс Миша. – Англичане, конечно, лютые сволочи.
Что ни говори, но я предпочёл бы оказаться в одной постели с Марианной, чем с Джоном Буллем. Хотя я и убеждённый пидорас.
Это всё
Но ты подумай!
Англичане, конечно, сволочи, но в конце концов нам с ними не котят крестить!
Думаю, в сфере образования мы многое могли бы перенять у англикосов.
Знаешь, эти английские частные школы – просто прелесть на самом деле. Ты ведь пойми, у нас люди не знают ничего толком про эти частные школы, вот и думают про них невесть что.
А ведь это очень хорошие школы на самом деле.
Нет, наша школа-то, конечно, всяко лучше Итона. В этом-то я уж вообще ни на толику не сомневаюсь.
Но сам посуди: наша школа в России такая одна. Может, конечно, есть ещё где-нибудь в Питере или Новосибе что-то подобное, но я про это ничего не слышал.
А ты же знаешь эту старую поговорку? Ежели не слышал ничего, – значит ничего и не было.
Вот у англичан с этим делом всё совсем иначе обстоит.
Англичане – они народ сметливый. У них не то что у нас. У них там всё по науке устроено, по расчёту. Они целенаправленно выращивают элиту. Для этого им школы и нужны.
Нам тоже так надо. У нас в стране всё ещё слишком много чахлых интеллигентов, любителей Сахарова и Лихачёва. С такими кашу не сваришь.
Мишино лицо скривилось в злорадной ухмылке. С какой-то особой деловой радость он беззвучно потирал свои мягкие влажные ладони.
– Нам необходимо растить настоящих джентельменов, сказал он, глядя прямо на меня.
Он смотрел на меня чуть исподлобья. Его маленькие, напоминавшие два крохотных потухших уголька глаза, казалось, пронзали меня насквозь. За тонкой водянистой оболочкой его глаз точно за каминным стеклом играл едва заметный огонёк того нездорового энтузиазма, который литераторы приписывают опасным безумцам.
– Настоящих джентльменов? – удивился я. – Ты серьёзно?
Как по мне, так джентльмен – это полная дрянь.
Ведь что такое этот джентльмен, Миш? Это же просто сноб! Обычный буржуй, строящий из себя аристократа.
Как по мне, так надо ориентироваться на Францию. Не знаю, как тебе, но мне Шатобриан всяко ближе Карлейля.
Уж чего-чего, а вот я за галльский дух. Британия мне не по нраву.
– Ну-у-у… – протянул Миша, уставившись в потолок. – В том, что ты говоришь, тоже, конечно, есть что-то такое… Ну, доля истины там, короче, тоже есть.
Но всё-таки послушай то, что я тебе скажу.
Ты сейчас сказал про джентльмена, что он – сноб. Но это не совсем так. Сноб – это сноб. Джентельмен – это джентельмен.
Это разные вещи, Марат.
Сноб –
Вот подумай сам ещё раз и скажи: кто по твоему настоящий английский джентльмен?
– Ну, – ответил я, – если не сноб, то даже не знаю, кто.
– А я тебе скажу, – самодовольно заявил Миша, потрясая указательным пальцем правой руки. Вот ты спрашиваешь, кто такой этот настоящий английский джентельмен? А я тебе скажу, кто.
Настоящий английский джентльмен – это просто воинствующий маньяк-джингоист!
Вот что такое настоящий английский джентльмен!
– Кажется, я догадываюсь, на что ты намекаешь!.. – произнёс я, скривив ехидную улыбку.
– Я не намекаю, – ответил Миша, – я говорю всё как думаю. Мне скрывать нечего. Я человек благонамеренный.
Знаешь, Марат, мы слишком долго были добренькими. Дальше так продолжаться не может.
Знаешь, проблема нашей школы в том, что она выращивает интеллигентов. Таких вот именно, как на карикатурах изображают, – тощих, чахлых, больных, очкастых…
И эти все очкарики только и рассуждают потом, как им Россию обустроить. И всё они колеблются. Дескать, и так нельзя, и эдак…
И школа у нас это всё культивирует. Сюда и литература наша, и сочинения все эти плаксивые. Образ того-то того-то в произведении автора такого-то.
Бред!
Вот кому нужен Митрофан? Вот скажи мне, кому он нужен? Или стихи все эти дурацкие: о природе, о погоде…
Знаешь, нам давно пора выбросить на помойку весь этот хлам, всю эту так называемую русскую классическую литературу.
Вот на кой чёрт нам сдался Обломов? Нужен он нам по-твоему?
– Не нужен, конечно! – от удовольствия я стукнул ладонью по спинке дивана. – Я вообще считаю, эту книгу надо запретить.
Я так думаю, она дурной пример молодёжи подаёт.
Вот начинается кто-нибудь Гончарова и решит, что всё – тлен, что вокруг происходит меня вообще не касается и вообще буду я всё время на диване лежать.
Но есть ещё другая проблема. Эта книга смущает хороших людей.
Вот приходит человек домой со школы. Ложится на диван отдохнуть маленько. А тут на него со шкафа корешок этой книженции смотрит. Так и лезет в глаза надпись: «Обломов». И вот вроде бы уже и на диване лежать неудобно как-то получается.
Но человек-то он трудящийся, не то, что главный герой романа. Он не Обломов, просто устал немного. Отдохнуть хочется, но в присутствии книги отдыхать неудобно. Мысли дурные всякие в голову лезть начинают.
Короче, смущает меня эта книга, смущает!
И что со всем этим делать, спрашивается?
Вот то-то и оно! Запретить эту книгу надо, чтоб она не плодила лентяев и не смущала честных людей.
– Вот, правильно! – важно потряс распрямленным указательным пал уем правой руки Миша. – Именно про это я сейчас и говорю.