Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
И казалось, будто тёмные дворы – это космос. Такой весь огромный, мрачный, холодный. А редкие фонари во дворах – рассеянные во вселенной маленькие жёлтые солнца.
Тишина вокруг. Никого и ничего не слышно. Ни машин, ни людей. Только свежий, сегодня нападавший снег хрипло трещит под ногами.
Мы погуляли немного, а затем вернулись к Мише домой.
– Пошли в комнату! – пробурчал Стефанко, направившись к себе в спальню. Он устало держался руками за лицо. – Ну же, пойдём! – сказал он, остановившись в дверном проёме.
Миша
– Иду, Миша, – устало и грустно произнёс я, направляясь к нему.
Стефанко неспешно вполз в собственную спальню. Не вошёл, а именно вполз.
Большой свет он зажигать не стал. Так и вошёл в тёмную комнату.
Едва держась на ногах, Миша доковылял до кровати.
Он склонился перед стоявшей возле его ложа тумбочкой. Раздался щелчок небольшого выключателя. Стоявшая на тумбочке лампа вспыхнула ярким желтоватым светом. Свет её сильно приглушал массивный абажур.
Комната погрузилась в приятный, в меру таинственный полумрак.
Миша смачно плюхнулся на нерасстеленную кровать животом вниз. Лицо его уткнулось в белоснежную подушку. Он полежал так пару секунд. Затем кряхтя и охая немного приподнялся на руках, перевернулся на спину и раскинул руки в стороны.
– Займёмся сексом? – внезапно спросил спросил он наигранно-бодрым голосом.
– Миш, не дури! – отмахнулся я. – Ты едва до кровати дошёл. Ты заснёшь до того, как я разденусь. Или в крайнем случае во время самого этого… Ну, ты понимаешь, короче.
– Хочу секса! – незлобно, но твёрдо отчеканил Миша, беззвучно стукнув кулачком по кровати.
– Ладно, будет тебе! – ответил я и начал раздеваться.
Предчувствие меня не обмануло. Миша и вправду заснул до того, как я успел полностью раздеться.
Когда я уже готов был скинуть с себя нижнее бельё, то обнаружил, что мой партнёр мирно спит.
– Вот чёрт! – пробурчал я себе под нос. – Зря разделся! Только время потратил!
Будить я Мишу не стал. Просто ушёл себе домой.
Уходя из квартиры Стефанко, я просто захлопнул за собой входную дверь. Ключей от его жилища у меня тогда не было. Запереть квартиру на ключ я не мог.
Впрочем, район у нас относительно тихий. Кроме школоты, особо напастей и нет. Если что и случается, то нечасто. На замок поэтому дверь можно и не запирать.
Я шёл от Миши домой и думал. Думал обо, о чём мы с ним говорили. Про Англию, про школы… Про то, что это значит, – жить только для себя.
Над моей головой зажигались огромные белые звезды. Я не смотрел на них. Я шёл по залитым лучами жёлтого света фонарей московским улицам. Шёл и думал.
В это время мимо меня с оглушительным свистом проносились роскошные автомобили богачей.
Возле метро суетно толпились возвращавшиеся после работы люди. Они набивались в фойе, толкались, давили друг друга.Затем они выдавливались на улицу, на
Домой я вернулся часов в одиннадцать вечера. От родителей мне в тот день влетело.
На следующий день мы с Мишей вместе отправились на званый обед к Тоне.
Я помню этот день так, как будто бы он был вчера.
Это важный день. Про него нельзя забывать.
Знаете, в жизни человека вообще есть такие вещи, про которые он помнит всю жизнь. Думаю, этот день относится к их числу. Я даже не представляю, как это можно, – взять да и забыть его. Для меня это что-то немыслимое, ужасное. Этот день во многом сформировал меня. Забыть его значило бы потерять частицу себя, лишиться чего-то важного.
Не знаю даже, как лучше начать рассказ об этом дне. Может быть, стоило бы рассказать обо всём по порядку, от начала и до конца. Поведать обо всех мелочах, которые со мной в тот день произошли. Или, может, лучше сразу приступить к делу?..
Наверное, всё-таки лучше будет рассказать обо всём по порядку, по возможности не упуская никаких мелочей. В конце концов это важные мелочи.
А начинался этот день примерно так.
Я спал.
Просто лежал в кровати под белым, хрустевшим от чистоты одеялом и спал.
Прохладный, шедший от приоткрытого окна воздух обволакивал лицо.
Перед глазами неспешно текла, колыхалась волнами темнота.
Вдруг сквозь неё стали пробиваться лучи тусклого серовато-голубого света. Я почувствовал лёгкое щекотливое покалывание в кончиках пальцев.
Тишину разорвали ритмичные удары моего сердца. Его стук шёл как будто откуда-то издалека в то же время доносился изнутри меня самого. Казалось, я находился под водой и слышал, как над её поверхностью кто-то колотит молотом о наковальню.
Я почувствовал своё тяжёлое, какое-то водянисто, как мне показалось, дыхание. Потянулся немного. Ощутил приятную боль в мышцах. С трудом разомкнул заплывшие ото сна глаза.
В фиолетово-голубоватом мареве наступавших предрассветных сумерек стояла передо мною комната. Лившийся из-за ещё не пожелтевшего горизонта свет проникал сквозь наполовину запорошенное снегом окно проникал в комнату.
Я встал.
Пошёл в ванную. Умылся, оделся, привёл себя в порядок. Затем позавтракал, оделся и пошёл в школу.
Всё это время я был как сплюснутая пружина. Мне казалось, что вот-вот, уже совсем скоро должно произойти что-то такое, что такое важное, значимое, что точно изменит мою жизнь навсегда. И я ждал, ждал и не мог дождаться. Мне страстно хотелось что-нибудь сделать, как-то занять себя, потому что мне было чудовищно скучно. Минуты текли часами. Это потому, что когда чего-то осень ждёшь, время как будто замедляется. И оно замедлилось, стало тягучим, как сироп и каким-то липким.