Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
В школе в тот день ничего интересного не происходило. Я сидел на уроках, отвечал когда мог, говорил всякие разности, на переменах старался шутить, но выходило как-то не очень.
Я очень волновался. Всё перемены я ходил из одного конца коридора в другой, думал о чём-то, сбивал с ног проходивших мимо ребят и шёл, шёл, шёл.
Я ужасно нервничал. От нервов у меня страшно крутило живот. Это началось ещё там, дома, но в школе многократно усилилось. Я постоянно бегал в сортир.
Наконец уроки закончились.
Я вышел на улицу. Стефанко ждал меня у ворот.
Мы вышли на
За спиной послышался нестройный топот кожаных ботинок на толстой резиновой подошве.
Я обернулся.
Нас догоняла весёлая компания очень красивых молодых людей. На них были короткие спортивные куртки серого и чёрного цветов, плотно облегавшие их крепкие ноги чёрные джинсы, начищенные пусть не до блеска, но всё же изрядно ботинки, стук которых об асфальт я услышал.
Шапок на молодых людях не было. Их короткие тёмно-русые волосы гордо и величественно развевались на совсем не сильном зимнем ветру.
Это были наши старшеклассники. Занятия у них к тому времени уже кончились, и теперь они шли со школы в бар.
– В бар?! – громко крикнул я нашим спутникам.
– В бар! – ответил хор ломавшихся юношеских голосов. – А вы?!
– К Тоне! – ответил за меня Миша.
– У-у-у! – загудела компания.
Когда гуд немного поутих, один из парней сказал: «Ну, вы там привет ей от одиннадцатого «А» передавайте!».
«Скажите молодой барыне, – произнёс другой юноша, – что мы сегодня и за неё здесь пить будем!».
– Скажем! – хором ответили мы с Мишей.
Компания опять радостно загудела. Мы пошли быстрей.
Секунд через тридцать мы услыхали, как за нашими спинами с чудовищным скрипом распахнулась дверь бара. Громко стуча ботинками об облицованные глазурной плиткой ступени, страшно матерясь и толкаясь, шестеро парней (точно помню, – их было именно шестеро) вошли в помещение. Издав жуткий, напомнивший мне плач попавшего в крысобойку котёнка плач, неспешно затворилась за ними дверь.
Мы миновали Детский парк, прошли заброшенную больницу (сейчас в её здании устроили дом престарелых). Остановились мы возле бассейна. Там перекрёсток со светофорами.
Прождав пару минут на пешеходных переходах, мы перебрались наконец на другую сторону улицы и тут же свернули оттуда на Физкультурный. Пошли к дому Тони.
Тротуар был узенький. Справа от нас возвышались пятиэтажки. Края их металлических крыш все заросли огромными, иногда до метра длиной сосульками. Их острые пики воинственно и грозно смотрели вниз. Заманчиво и чарующе выглядели тогда эти ледяные глыбы. Казалось, не изо льда они сделаны, а из горного хрусталя, – такими чистыми они нам казались. Сосульки переливались то переливались голубым, то отливали тёмно-синим.
Некоторые из них прямо у нас на глаза устремлялись с крыши вниз и разбивались о покрытый толстым слоем прозрачной ледяной глазури асфальт.
Не знаю, почему, но в тех асфальт в тех местах был покрыт толстым, в несколько сантиметров слоем льда.
Подходить близко к стенам домов мы не решались. Нас отпугивали то и дело срывавшиеся с края металлической ковши ледяные глыбы.
Слева от нас лежали высоченные, метра
Так мы и шли. Протискивались кое-как между горами грязного, насквозь пропитавшегося автомобильной гарью снега и бежевыми стенами домов, с крыш которых падали иногда сосульки.
Наконец мы подошли к зданию РОВД. Тёмные пятна пожиравшей здание сырости причудливым узором расползались по серым бетонным стенам. Мрачные зарешеченные окна уныло смотрели на заметённый снегом неопрятный двор. Здание было приземисто, неказистое. Всем своим телом оно вжималось в землю, будто хотело съёжиться, стать незаметным, маленьким.
В детстве мне казалось, что все дома на самом деле живые. Что у каждого из них есть душа, есть сердце. А ещё глаза. Эти глаза – окна.
Вот и тогда мне показалось, что это на самом деле живое существо. И это существо смотрит на меня пристально через огромные стеклянные глаза. Оно меня изучает.
Что было в тех глазах? Ничего зловещего на самом деле. Это были полные боли и отчаяния, какого-то удивительного разочарования глаза умирающей старухи, – дряхлой матери, которую предал собственный сын.
Вот, что было в тех глазах. И какая разница, что на самом деле эти глаза были всего лишь окна. Окна неказистого здания. Здания местного РОВД.
Я отвернулся. Смотреть больше на это самое здание я не мог. Не мог потому, что мне казалось, будто оно тоже смотрит на меня. И притом изучающе так смотрит, пристально, внимательно. Будто хочет понять, что я буду делать дальше.
Странное чувство на самом деле.
Мы неспешно подобрались к тониному дому.
Сделать это было непросто. Все дорожки во дворе были покрыты тонким слоем гладкого как зеркало и прозрачного как хрустальная ваза льда. Ступать по нему было не очень приятно. Мы шли осторожно. Всё время боялись чертыхнуться.
Вот мы у тониного подъезда. Звоним в домофон. В ответ слышатся громкое протяжные гудки. Мы ждём ответа.
Пока мы его ждём, я поворачиваясь лицом ко двору.
Только тогда я заметил, что возле подъезда был припаркован принадлежавший Тоне шестисотый «Mercedes». Мрачные стволы росших во дворе деревьев, их голые сплетшиеся ветви уродливо и криво отражались в переливавшихся голубизной тонированных стёклах.
Машина была прекрасна. Большой, чёрный, будто весь вырезанный из цельного гагата автомобиль манил меня и притягивал с какой-то неземной, воистину мистической силой.
Вдруг мерные гудки домофона прекратились. Раздался странный треск, после чего дверь отворилась. Мы вошли в подъезд. Дверь за нами захлопнулась.
Подъезд был самый обычный. Зелёные стены, белые потолки. Ничего особенного.
Мы резво поднялись по лестнице на второй этаж. Едва мы добрались до нужной нам лестничной площадки, как дверь перед нами открылась. По ту сторону порога стояла маленькая, лет девяти, наверное, девочка. На ней было короткая, чуть не доходившая до колен ситцевая юбка синего цвета и белая блузка с манжетами. Блузку закрывал аккуратно завязанный на все верёвочки фартук, такой же белый как и сама блузка. На затянутых в колготки ножках красовались чёрные туфли-лодочки. Голову украшал белый чепец.