Теперь всё можно рассказать. Том второй. Боги и лягушки.
Шрифт:
На деревянной двери были вырезаны отвратительные твари, будто бы вылезшие из какого-то малобюджетного фильма ужасов годов восьмидесятых, черти, демоны, уродцы, срисованные напрямую с экспонатов петербургской Кунсткамеры.
Впрочем, самое страшное было не в этом. Изображённые резчиком мерзкие существа предавались чудовищному распутству.
Здесь были изображены все мыслимые и немыслимые виды половых извращений.
Особенно мне запомнилась такая сцена. Отвратительный, покрытый гнойными язвами чёрт испражняется прямо в рот какому-то одноглазому уроду с одной рукой и одной ногой. При этом и чёрт, и уродец предаются онанизму.
Такие и похожие картины покрывали дверь всю поверхность двери.
Слегка изумившись, я решил ещё раз взглянуть на тыльную сторону двери, – ту, что выходила в ванную.
Посмотрел.
Там было то же самое. Тыльная сторона вся была изрезана подобными же картинками.
Резьба была грубой, по-настоящему варварской. Видно было, что делали это всё наспех и притом не слишком умелыми руками.
Казалось, всю это чудовищную панораму в жуткой спешке вырезал старательный, но при этом напрочь лишённый таланта психически больной дилетант. Напряжённо орудуя десятками острых как бритва стамесок, он тщетно пытался передать в этих уродливых образах нечто завораживающее. Он хотел вдохнуть в них жизнь, заставить их двигаться. Его целью было сделать их мышцы напряжёнными, движения – резкими или, наоборот, плавными, но обязательно живыми.
Ничего из этого у создателя не получилось.
Его нож кромсал дерево со всем возможным неистовством. Десятки закруглённых лезвий то зарывались в твёрдую древесину, то скользили по самой поверхности, лишь немного задевая кровавую толщу древесных волокон. Вырезаемые картины получались неживыми и механическими. Их движения были глубоко неестественны. Пропорции были искажены, перспективы нарушены.
Вырезаемые на древесине уроды становились ещё уродливее. Всё потому, что вырезал их урод.
Когда больной краснодеревщик закончил свою работу, – его подмастерья тщательно отшлифовали, а затем отполировали деревянную поверхность, покрыли её хорошим лаком, высушили и посадили на железные петли здесь, в тониной квартире.
Мы с Мишей прошли дальше.
Коридор в тониной квартире был недлинный, но примечательный.
Навощенный версальский паркет из грецкого ореха покрывали толстые и очень жёсткие ковры насыщенного алого цвета.
Обои из гладкого шёлка нежно переливались в тёплом свете электрических ламп. Полосы прикреплённой к стене матери образовывали удивительной красоты изображение: фантастические птицы поднимались над густыми зарослями диковинных цветов.
Такова была одно стена.
На другой была изображена сцена охоты на фазанов. Напряжённые в охотничьи костюмы девятнадцатого века, птицеловы с ружьями подкрадываются к спрятавшейся в траве птице. Птица была на первом плане, на втором – разные травы. Охотники были только на третьем плане. Из фигуры были выписаны искусно, но без особой точности. Они будто растворялись в сером осеннем небе, под которым совершалась охота.
Местами изображённые на обоях чудесные сцены прерывались. На стенах висели картины.
На той стене, где птицы поднимались в воздух, я разглядел нечто следующее.
Крупный кусок холста, помещённый в тяжёлую раму. Рама была тяжёлая, и картина тоже была тяжёлая. Не столько в физическом смысле, сколько в моральном.
Вот, что было изображено на том холсте.
Холодная полярная ночь.
В тёмно-синем небе светит луна. Её призрачный голубоватый свет мерно льётся сквозь зарешеченное стекло в комнату. Пауками расползаются по дощатому полу зловещие тени от закрывающей окно решётки. Пол выложен старыми гнилыми досками, густо закрашенными какой-то грязно-коричневой краской. Весело играют на этом полу лунные блики.
В тёмные глубины палаты уходят два ряда некрашеных железных кроватей. На кроватях сидят чудовищные существа, в которых я не сразу опознал людей. Расписанные причудливыми узорами татуировок дряблые и тощие тела. Уродливые лица с явными признаками тяжёлого, далеко зашедшего вырождения. Маленькие тёмные глазки этих жутких существ похотливо мерцали каким-то особо жутким синеватым огоньком.
Возле окна в свете луны стояла совершенно голая женщина. Зритель картины мог созерцать её толстые, но в то же время упругие ягодицы, её крепкие длинные ноги, точёную фигуру древнегреческой богини.
Женщина была коренастая, крепкая и сильная, но в то же время мягкая, нежная и просто до невозможности красивая.
Зрители картины не могли видеть её лица. Она смотрела не на нас. Её взгляд был обращён к тем существам, что сидели на кроватях.
Так и стояла эта красавица в свете луны. На одну ногу она опиралась, а другую чуть выставила вперёд. В полумраке неточно проступал рельеф на толстых мускулистых икрах. Правая рука женщины упёрлась в мягкий, чуть выступавший в сторону бок, а левая была поднята над головой. Густые тёмно-русые волосы аккуратными волнами спускались на плечи, украшали собой затылок. Левую лопатку украшала изящно выполненная чёрной тушью татуировка – атакующий японский дракон. Яркий чёрный контур отчётливо выделялся на белой коже.
К раме картины была приделана небольшая табличка. Она была закреплена ниже самой картины. Аккуратными чёрными буквами там было написано: «Пришла выручить ребят. Софи. 2013 год.».
Я внимательно разглядывал причудливую картину.
– Это София Александровна нарисовала! – вдруг пропищала мне почти на ухо девочка в переднике. – Очень красиво, правда? Она у нас большая художница. У неё ещё много таких картин есть. Она сейчас целую серию заканчивает, представляете?!
– Да, представляю, – спокойно ответил я.
Мы с Мишей вошли в гостиную.
Массивная дверь из красного дерева. Резная, разумеется.
Отлитая из томпак ручка изображала неведомую птицу. Металл был начищен почти до зеркального блеска.
Сверкающий паркет был застлан пушистыми узорчатыми коврами. Стены были обклеены дорогими обоями из приятной на ощупь, чуть ворсистой бумаги. Обои были расписаны вручную. Причудливые изображения цветущих трав переплетались с натуралистично выписанными фигурами голых юношей и девушек.
Молодые парни были облачены в венки из дубовых и лавровых листьев. В руках они сжимали банные веники из дуба, ивы и берёзы. На девушках были венки из одуванчиков. Их руки были заняты крупными цветками ромашек. Юные девы сосредоточенно обрывали лепестки цветов, гадая о том, любит их выглядывающий из кустов смородины паренёк или нет.