Терпкий ветер весны
Шрифт:
Я отрицательно замотал головой и взял в руки старую черно-белую фотографию – края чуть обтрепаны и загнуты по бокам. С неожиданной теплотой вспомнил, что так всегда бывало после глянцевания – фотографии изгибалась внутрь, словно качели. Вот он, настоящий глянец.
Чуть приглядевшись, убедился, что Вере Михайловне немногим больше лет, чем моему сыну. Значит, юношеский максимализм ещё ушёл не совсем. Или в данном случае – девический.
Опять переключил внимание на фотографию. На снимке был наш класс на крыльце школы. И я, естественно, среди
Может показаться, что на фотографии мы вглядываемся в наше будущее. Но на самом-то деле вряд ли кто-то из нас тогда думал о будущем. Да в шестнадцать лет иначе и не бывает. В этом возрасте в голове вертятся совсем другие мысли. Тут уж не до будущего.
Снимок действительно был сделан в день нашего последнего школьного звонка. Думаю, что тогда мы в последний раз были вместе всем классом, а спустя всего несколько дней разъехались, разлетелись кто куда, и, сказать по правде, не очень-то из-за этого переживали.
– По-моему, люди не слишком любят разглядывать свои фотографии из далекой юности. Многое кажется наивным, не всегда приятным для воспоминаний. По доброй воле я бы за ней не полез, – произнес я, возвращая фотографию.
– Это в Вас говорят ваши… – учитель запнулась, подбирая слово.
– …юношеские комплексы? – скептически продолжил я.
– Скажем так, проблемы. Нерешенные. Это значит, что Вы до сих пор не смирились со своим прошлым. С тем, что было, – сказала она, словно вынесла мне приговор. Но потом улыбнулась. – Да Вы не расстраивайтесь, так ведь у всех. Или по крайней мере, у многих.
Потом добавила:
– Я сделала копию снимка. Оцифровали и распечатала. Возьмите. Посмотрите дома. Вдруг, чего-нибудь вспомнится, – и она вполне мило мне улыбнулась.
Я выходил из класса, когда в школе начиналась перемена. Случайно увидел сына. Он стоял у окна и, не отрываясь, смотрел в одну точку.
– Чего там интересного? – поинтересовался я, подойдя к нему.
Мне показалось, что он даже обрадовался моему неожиданному появлению здесь.
– А, пап, привет. Вон, смотри, гнездо на ветках… Раньше не было. За лето, похоже, свили…
– Чье оно? – спросил я.
Он помотал головой:
– Не знаю.
– Надо будет у кого-нибудь спросить, – предложил я.
– Ага… – сказал он. – Только оно сейчас пустое.
– В смысле?
– Вон, малышня пытается поднять птенца. Выпал, наверное.
– Может быть, – согласился я.
Какое-то время мы еще постояли у окна. Потом сын пошел на урок, я – вышел из школы. Действительно под деревом с гнездом возились младшеклассники. Вместе со своей учительницей они пытались спасти какую-то птицу. Я отвернулся. Насколько я знаю, такие истории никогда хорошо не заканчиваются.
Придя
Все верно: на фото – наш класс, за нашими спинами – та самая памятная закладная доска. Я вглядываюсь в лица на снимке. Всё-таки интересно, о чем я думал в тот момент, когда смотрел в объектив?
Жаль, но со всей определенностью этого уже не установить никогда. Скорее всего, хотел произвести впечатление на тех, кто стоял рядом, а потом, как предполагалось, будет держать фотографию в своих руках. Но даже это довелось не всем, о чем, собственно, и следует сказать, пока не поздно.
Этот снимок так и не смогли увидеть четверо из тех, кто запечатлен на нем. Всего через несколько часов после того, как он был сделан, четверо ребят нашего класса попали в тяжелую автокатастрофу. Она произошла сразу после выпускного вечера.
В бесшабашном угаре начавшейся взрослой жизни они рванули навстречу судьбе на родительском автомобиле. По сути, угнали его. Ограждение моста через залив не выдержало, и машина рухнула с высоты двадцати пяти метров. Не выжил никто. Трое погибли на месте. Четвертый – скончался в реанимации.
Вот их имена: Андрей, Кирилл, Ирина, Игорь.
Возможно, сейчас это кажется странным, но об их гибели я узнал лишь спустя несколько месяцев. Сразу после выпускного вечера уехал безуспешно поступать в столицу. Интернета в те годы не было, а поддерживать отношения с одноклассниками совсем не хотелось. Тогда у меня было ощущение, что с лёгкостью отрезал всё, что было прежде. И, пожалуй, так думал каждый из нас. Мы расставались легко и охотно. И даже если бы у нас был интернет да все эти нынешние возможности связи, не знаю, смогли бы они что-то изменить. В конце концов, как можно связать то, что изначально связываться не хочет?
– Как думаешь, почему это произошло? – спросил меня сын. Поначалу я даже не понял, что он имеет в виду.
Мы опять сидели с ним на кухне. Пили чай. И опять заговорили про письмо и всё, что с ним было связано.
– Ну, говорят же, что в жизни ничего случайного не бывает. Всё, что случается с нами – это следствие наших поступков. Или не только наших. В общем, того, что было до этого, – пояснил он.
– Это вам в школе такое говорят? – уточнил я.
– На уроках истории и литературы, – ответил мой просвещенный сын. – Так и почему же они погибли – те, четверо? Вроде бы, не должны. У вас ведь всё только начиналось…
И вот что я ему мог на это ответить? Что вообще можно ответить на такой вопрос?
– Вроде бы, нет. Не должны. – и это было единственным, что я смог выдавить из себя. И уткнулся в тарелку, чтобы занять себя хоть каким-то процессом. Мол, я занят.
Но на самом-то деле, хочешь – не хочешь, а вопросы, как выясняется, остались. И теперь уже не только у меня. Были всегда где-то рядом. Прятались в дальних ящичках, а вот теперь эти ящики открыли, и вопросы опять оказались у всех на виду.