Терпкий ветер весны
Шрифт:
И кто сейчас скажет, в какой момент завязалась та цепочка тех событий, которая привела к гибели одноклассников и можно ли было её разорвать? А если да, то почему мы не смогли?
Я опять взял в руки фотографию. Эх, о чем же я думал в тот момент? Чего хотел каждый из нас? К чему стремились мы и чего хотели достичь?
Вопросов было много – и толком нет ни одного ответа.
ИВАН
Помню, что после школы было трудно, как бы это сказать, зацепиться за жизнь, начать свою
А взрослая жизнь началась, пожалуй, в армии. Семья-то у нас интеллигентная. Мама – учитель, отец – врач. По субботам – музей, по воскресеньям – филармония. И вот я весь такой культурный попадаю в часть, в казарму. Так там у меня в первый же день от матов уши чуть не оплавились. Все кругом орут ужасно, да еще и мат на мате. А они, как выяснилось, просто так разговаривают.
Первые месяцы, прямо скажем, было неважно. Но, помню, стоял я как-то на тумбочке, а мимо меня проходит дембель. Хороший парень, немного навеселе. Из самоволки, кажется, вернулся. Посмотрел он на меня грустно, на весь мой унылый вид, а потом и говорит:
– Ты только не умирай.
– Не буду, – пообещал я, вопреки всему, что было вокруг, да и внутри меня.
В общем, мозги как-то быстро встали на место. В экстремальных условиях у человека это получается быстро. А у нас вся рота новобранцев были водителями. С какой они любовью колеса бензином натирали, чтобы те блестели, а им самих посадили на хороший движок. Все мечтали завалиться в кабину, и для них это было высшее счастье. Но я среди них был белой вороной. У меня даже прав не было.
Но как-то раз у меня спросили, могу ли я пленку в бачок для проявки намотать, и вообще, соображаю ли я в фотографии. Так я им её так идеально намотал, как никогда в жизни этого не делал. И потом всю службу в фотолаборатории провел. И все меня уважали, даже дембеля. Им же фотографии тоже нужны.
Кстати, самым трудным в армии оказались даже не эти пресловутые «тяготы и лишения». Они-то как раз – самое легкое. А вот человеческая гадость – это да. Она везде самое противное, не только в армии. Особенно когда все сжаты в одной казарме и материальных благ в обрез. Вот и пробуют люди друг друга на зуб. И так – везде. В любом офисе, примерно, то же самое…
Как-то раз подошел ко мне один дембель. Говорит, смогу ли статью в боевой листок написать, что его несправедливо командиры притесняют. А он залётчик ещё тот был. Ему на дембель пора, а за все его выкрутасы отцы-командиры пообещали, что он выйдет из части 31 декабря в 23.50. Он – ко мне, мол, напиши статью, что так нельзя с людьми. Ну, я чего-то попробовал. Отдал ему, он прочитал, сказал – то, что надо. Даже не помню, опубликовали её или нет, но парня уволили нормально, не под Новый год. А меня сделали редактором боевого листка. И, в общем, я так скажу: чтобы заслужить уважение в мужском коллективе, совсем не обязательно быть сильным. Главное – умным.
Да
Так что, когда сейчас на улицах матерятся, я сразу морщусь. Какой-то детский лепет. Кстати, если б мне довелось ещё раз последний школьный звонок услышать, вот тут бы я точно сильно выругался. Ведь это почти что подняться из окопа. Ну, или, примерно, так.
ЦВЕТ ОСЕНИ
Перед десятым классом мне пришлось перейти в новую школу. Так вышло. Отец ушел в рейс куда-то в свою Арктику чуть ли не на год. Мать переехала к родителям, потому что надо было им помогать. А мне, с учетом прописки, пришлось сменить школу. Тогда с этим было строго.
Так я и попал в чужой класс. Как оказалось, спортивный.
Мои одноклассниками стали пловцы, которые чуть ли не с пяти лет тренировались по два раза в день. Плелись к шести часам утра в бассейн, рассекали там свои стометровки. А вечером, после уроков, всё повторялось еще раз. Не знаю, почему меня запихнули к спортсменам: ни в чем подобном я никогда себя не проявлял. Наверное, просто в параллели не было других свободным мест.
Для меня это, конечно, был не самый хороший вариант: оказаться новичком в чужой для себя среде всегда непросто, а тут уж она была совсем чужая – кругом сплошь атлеты разных разрядов. Но выбирать не приходилось. Да тогда я об этом и не думал.
Зато хорошо помню непривычно теплую осень того года. С яркими красками пунцовых рябиновых аллей и желтых березовых палисадников. Откуда они только взялись? Никогда не замечал их раньше. У нас в городе парков и скверов-то – всего ничего, да и сами осенние цвета – желтые, оранжевые, красные – в наших краях живут от силы неделю, не больше. Разольются на несколько дней, а потом быстро увянут под дождями со снегом и северными ветрами. Но сейчас, спустя годы кажется, что те дни были бесконечными и такими навсегда остались в памяти. По крайней мере, моей.
Ветер тогда был мягким и совсем не суровым, а голову кружил терпкий аромат замирающего леса, которым были напоены даже городские улицы. На вдохе он пробирал до самых кончиков пальцев, наполнял легкие и был таким настоящим, глубоким, и потому казалось, что и всё вокруг – настоящее, подлинное.
Наверное, у каждого в жизни бывает такая осень. И в глубине души ты всегда будешь помнить её и стараться найти и вдохнуть тот самый кружащий голову воздух прелой листвы.
– Это запах свободы, – сказал бы мой сын, и, пожалуй, был бы прав. Свобода кружит голову, тревожит, зовет вперед, а ты не знаешь, что с ней делать, и потому прыгаешь на скейт и летишь вперед, в неизвестность, толком не понимая, что делать с этой свободой.