Терпкий ветер весны
Шрифт:
В ответ я сам себе пожимаю плечами и хмуро молчу. А голос тут же и отвечает на его же вопрос:
– Вот и я говорю, что не были. Так чего ты теперь хочешь от тех, кто идет следом? Тем более, это же ваши дети, а яблоня от яблони – сам знаешь…
И тут я совсем скисаю – потому что крыть мне особенно-то и нечем.
Помню первую сигарету, выкуренную в подъезде с деловым видом. При этом ведь надо было показать, что не просто куришь, но еще и то, что куришь давно, а потому ни о каких приступах кашля не может быть и речи. А как тут без них, когда глаза лезут на лоб и першит
При этом всегда я подспудно чувствовал, что физическое превосходство моих одноклассников давало преимущество надо мной, делало меня слабым и уязвимым. Тем более что никаких иных выдающихся достоинств найти в себе я не мог. И чтобы как-то это компенсировать, приходилось добавлять усиливать краски, которые могли бы, как мне казалось, вызвать уважение, например, натужное остроумие, или склонность к деланному хулиганству. Скорее всего, это выглядело вполне комично: этакий интеллигент-хулиган в поисках уверенности. Но что было – то было.
Думаю, так или иначе каждый сталкивается с чем-то подобным. В конце концов, ничто не ново под луной. И самый простой, удобный и безболезненный шаг – это самоутверждаться за счет своих близких: начинаешь дерзить родителям, демонстрируя свою независимость, а после пускаешься во все тяжкие, влекомый желанием не отставать от своих товарищей, задающих новые ориентиры. Ничего нового и неожиданного в этом нет. В подростковом возрасте каждый через это проходит. Мир становится шире. Надо найти в нём свою пристань. И если раньше от всяких штормов тебя оберегали близкие люди, то, когда тебе семнадцать лет, у них не всегда для этого есть возможности. Слишком далеко от берега ты хочешь уходить. Одна надежда, что в нужный момент навигационные приборы тебя не подведут.
По большому счету, я понимал, что не могу стать таким, как мои одноклассники, чего бы я ни делал. Мы были из разной среды: я вообще не умел плавать, а им не было интересно то, о чем мечтал я.
Кстати, о чем, собственно говоря, я тогда мечтал? Хороший вопрос. Надо бы только вспомнить ответ. Хотя, наверное, он у меня есть.
Пожалуй, больше всего, я мечтал уехать туда, где будет совсем другая жизнь. Настоящая, яркая, интересная. Я толком не знал, где такое бывает. Но где-то ведь она есть. Не то, что рядом с тобой.
А люди вокруг хотели ходить в море и зарабатывать деньги. И сейчас я не думаю, что они так уж сильно были неправы. Умение жить здесь и сейчас не такое уж плохое качество. Но оно точно не было моей сильной стороной.
Тем символичнее мне казалось то, что вместе со мной в класс пришла Оля. Казалось, что она прилетела откуда-то с другой планеты – я так решил, потому что она говорила по-французски. На самом же деле, её отца перевели по службе, и до этого она учила французский в другой школе.
– Ну, как там в Париже? – спросил я её как-то раз.
– Да я там и не была! – засмеялась она в ответ.
Я тоже улыбнулся. Мне нравилось, как она убирала волосы со лба, чуть наклонив голову вперед. И было это очень естественно и красиво. Вот и тогда она сделала так же.
– А я бы хотел посмотреть Париж. Наверное, там хорошо.
Она едва кивнула головой.
– Да кто его знает, этот Париж, – улыбнулась она. – Хорошо там, где нас нет. И это, может быть, к лучшему.
Мои попытки стать свои в новом для себя окружении были, в целом, успешны. Хотя не могу сказать, что мне было слишком уж интересно шататься по улицам, трепаться о всякой ерунде и плевать в песок. С гораздо большим удовольствием я бы пошел погонять в мяч во дворе с друзьями, которых я знал двести лет и перед кем мне не надо было заискивать и притворяться. Но вот так просто встать и уйти я как-то не мог. Всё-таки взрослая жизнь требовала жертв и был готов с ними смириться.
ЕВГЕНИЙ
Я остро помню… Как бы это сказать… Комплекс какой-то ущербности. Ну, например, однажды мы чего-то у нашего подъезда крутились, а к нам подошел какой-то моряк откуда-то из загранки. Тогда они часто в наш порт заходили и в город их без проблем отпускали. А этот искал кого-то из наших соседей, чтобы чего-то там передать. И с какой мы завистью на него смотрели, и как он одет был хорошо, и жвачка у него была «Супербазука». И вот он вошел в наш обшарпанный, грязный, вонючий подъезд, так даже в том возрасте мне стало за это стыдно.
У меня, видать, с тех пор пунктик такой был: всё хотел за границу уехать. Думал, что там уж точно красота сплошная. Так приехал в Париж, а так там такая грязища! Да ещё бомжи спят вентиляционных решетках. Один раз пошел там ночью гулять – самый центр, мосты, красота. Ограбить попытались в самом центре. Трое – на меня одного. Окружили, но сразу решил – просто так не сдамся. Они помяли, спросили – откуда я. Говорю – из России. И как-то после этого отстал. А в гостиницу пошёл отсыпаться.
Кстати, сейчас у меня своя управляющая компания. В том же доме работаю, в котором в детстве жили. Гоняю тех, кто по подъездам гадит. Что за народ такой! Сколько лет прошло, а проблемы все те же, не меняемся. И откуда только это в нас берётся?
ШТОРМ
Что касается меня, то вообще-то после школы я не смог поступить никуда. И не столько потому, что был плохо готов, а, скорее, не знал, чего же на самом деле хочу. Спасением для меня стал год работы дворником в родной школе. Получился такой своеобразный дополнительный десятый класс, когда можно было собраться с мыслями и попытаться что-то понять заново. Если уж не получилось с первого раза.
Эта работа нашлась случайно. Пришел в школу за какими-то документами, а тут выяснилось, что им нужен дворник. Так вот он, то есть я, – тут как тут. Тем более, тогда это было модным. Хотя те, кто был поумнее, действовали более прагматично вместо витания в облаках изучали то, что может пригодиться в реальной жизни. Увы, но я точно был не из их числа. В общем, спасибо директору – взяла не раздумывая. Золотой человек. Для меня это был выход.
Не могу сказать, что у меня было много работы. Осенью – подметать опавшие листья, собирать мусор. Зимой – чистить снег с тротуаров и лестниц, посыпать лед песком.