Тетрадь в сафьяновом переплете
Шрифт:
— Мы знаем, что у тебя много денег. Все деньги давай.
— Я не ношу с собой денег, — сказал Петр Иванович.
Главарь сделал знак, и в саклю ввели старика, которого мы наняли утром сторожем. Вслед за ним на пол было брошено все наше имущество вплоть до карабина, кофра и даже халата, который Петр Иванович одевал к ночи.
Среди вещей быстро отыскалась кожаная сумка, где хранились все сбережения Петра Ивановича. Однако и они были в ассигнациях, и это явно не понравилось главарю.
Несколько золотых монет главарь тотчас отложил в сторону, а бумаги разочарованно крутил в руках, не зная, что с ними делать.
— Гдэ дениги?
— Это и есть мои деньги, — с усмешкой отвечал Петр Иванович.
— Некарашо. — Главарь снова залопотал.
— Эфенди знает, что у тебя много денег, что ты приехал купить землю, — перевел русский. — А землю не дают за бумажки. Если ты не отдашь золото, эфенди тебя накажет.
— Послушай, — сказал Петр Иванович, — ты человек ведь русский, так объясни ему, что ассигнации тоже деньги, а кроме того, я не собираюсь покупать земли, эти земли дарованы моему отцу матушкой-императрицей, которая ныне является властительницей Тавриды. Я лишь приехал смотреть эти земли, как то указано в моей подорожной.
Русский перевел, и главарь снова залопотал.
— Он тебе не верит. Все русские, говорит, хитрые. Без денег он тебя не отпустит.
— Но где же я их возьму? — воскликнул Петр Иванович. — И сколько ему нужно?
Главарь подумал и поднял пальцы обеих рук:
— Дэсят!
— Десять тысяч, — поспешно подсказал переводчик.
— Что?! — изумился Петр Иванович. — Десять тысяч? Но это целое состояние!
— Дэсят! — повторил главарь.
Петр Иванович сел на пол.
— Можете делать со мной, что хотите, но таких денег у меня нет и быть не может.
Главарь быстро заговорил.
— Эфенди советует тебе занять эти деньги у знакомых.
— Нет у меня таких знакомых, тем более в Крыму, — ответил Петр Иванович.
— Эфенди говорит, что есть. Сейчас тебе принесут бумагу, и ты отправишь письмо знакомым.
— Бесполезное дело.
— Эфенди говорит, чтобы ты не упрямился. Если ты не пошлешь такую бумагу, он никогда не отпустит тебя.
— Но кому я могу послать? — воскликнул Петр Иванович. — Не в Петербург же батюшке?
— Эфенди говорит, что есть место поближе.
— Что он там сочиняет? — устало произнес Петр Иванович.
— Эфенди говорит, что есть богатая дама, которая внесет за тебя десять тысяч.
— Ха-ха-ха! Богатая дама! — Петр Иванович рассмеялся.
— Эфенди говорит, что эта дама находится совсем недалеко. Наши люди свезут ей письмо, она даст золото, и через два дня мы тебя отпустим.
Принесли бумагу, перо, и все это поставили на пол перед графом.
— Рюськи карашо, — произнес главарь.
— Эфенди говорит, чтобы писал, — сказал переводчик.
— Но кому? — спросил Петр Иванович.
— Эфенди говорит, что в бухте недалеко отсюда стоит белый корабль, на этом корабле плавает дама в богатой одежде. Даму зовут госпожа Черных Гор. Это очень богатая дама. Ты хорошо ее знаешь, и она знает тебя. Ты пишешь письмо госпоже Черных Гор и просишь у нее десять тысяч, но не бумажками, а золотом. Можно дорогими камнями, которых у госпожи Черных Гор очень много. Если ты не знаешь, то мы тебе говорим, что на корабле у нее много-много раз по десять тысяч и много хороших камней. Ты пишешь письмо, мы берем деньги. Иначе будет плохо. — Переводчик замолчал.
— Понятно, — сказал Петр Иванович, — вы хотите ограбить госпожу Черногорскую за мой счет.
— Эфенди говорит, что в своих краях ты вернешь ей долг.
— Нет, — сказал Петр Иванович. — На это я не согласен. Да и вряд ли госпожа Черногорская располагает такой суммой.
Воцарилось молчанье. Трепыхался огонек светильника, по глиняным стенам метались неясные тени.
— Карашо, — медленно проговорил главарь.
Внезапно он охватил мою шею рукой, притянул к себе и приставил к моей груди кинжал. Петр Иванович вскочил, но его схватили и вновь кинули на пол. Я замер. Острие кинжала уперлось прямо против моего сердца.
— Ай, руськи джаным, — сказал главарь, — некарашо.
— Эфенди говорит, чтоб писал, — произнес переводчик, — не то перережет горло слуге.
— Ч-черт… — процедил Петр Иванович и взял в руки перо.
Как я узнал позднее, в бумаге были такие слова:
«Любезная госпожа Черногорская, обстоятельства вынуждают меня обращаться к вам не по своей воле, ибо нахожусь в плену у разбойников с небезызвестным вам Дмитрием Почиваловым. Объявлено нам, что мы заложены за 10 тысяч золотом, кои те же разбойники предложили мне испросить у вас в долг. Не ведаю, откуда у них известье о вашем состоянии, но не могу поступить иначе, ибо нам угрожают смертью в случае, ежели эта бумага не будет послана. Получив ее, поступите по вашему разуменью и не корите вашего покорного слугу и совсем недавнего знакомца. А там как рассудит Бог.
Главарь проглядел бумагу, подал ее переводчику, тот проговорил ее вслух. Главарь удовлетворенно кивнул головой.
— Карашо! — Он махнул рукой.
— Эфенди говорит, что вы будете жить, ни в чем не нуждаясь. Он говорит, что двух дней хватит. Госпожа Черных Гор добрая, вчера она отдала тысячу золотых за двух оборванцев, которых собирались наказать. Госпожа Черных Гор не жалеет денег. Ты хорошо поступил, что написал письмо. Она даст эти деньги. Эфенди тоже добрый, он мог бы потребовать больше, но госпожа Черных Гор ему нравится, он не хочет ее разорять. А теперь вы идите спать. Эфенди не хочет вам зла, он знает, что у богатых людей много денег, а мы бедные, мы тоже хотим денег, десять тысяч, не так уж много, у госпожи Черных Гор тысячу раз по десять тысяч, и у нее богатые камни, которым вообще нет цены. А теперь вы идите спать, и эфенди тоже пойдет спать, потому что все должны спать, богатые и бедные, и эфенди никому не желает зла, потому что он очень добрый.
Так главный разбойник говорил очень долго, наслаждаясь своим реченьем, а к концу он стал закатывать глаза и подпевать сам себе, все больше впадая в блаженство от ожидания груды золота, которую ему должны были доставить через два дня.
Нас заперли в сакле, угостив ковшом воды и засохшими лепешками. Помещение было совершенно глухое с двумя крохотными окошками, куда можно было едва просунуть голову. Двое охранников расположились у выхода, задняя стена упиралась в гору, потолок был крепок, и мы не нашли никакой возможности для побега.