«The Coliseum» (Колизей). Часть 2
Шрифт:
– Что ж, это не самое страшное в жизни, как ты сказала. – Слепой усмехнулся. – Иначе… вы боялись бы рожать. Я лишь обозначил пропасть. Между небом и землей. Ответом, который ждешь от меня и новыми мотивами рожать, которые посягнули на святое. Еще между совестью и долгом.
– Совестью и долгом?!
– Долгов у всякого много и половина чужих, навязанных. А совесть одна и своя. Жены как раз между ними… с проступками, исповедью и слезами. Но среди вас одна… – Лена рефлекторно поежилась. – Каждая думает, что это чужой ребенок может
Метелица стояла потрясенная. Недавнее отчаяние, которое сменилось было порывом, надеждой, возвращалось.
Слепой читал мысли:
– Совместила? Отчаяние и решимость. Долг и совесть. Красоту и трагедию. Притягательность свободы и чудовищность последствий.
– Подожду… – выдавила женщина. – Не совсем понимаю.
– Тогда помогу. Антихрист будет управлять молниями, погасит Луну, станет двигать горами и… убедит людей в своей божественной природе. Требуя одного – веры ему, а не кресту. Всего-то. В доказательство – любое чудо. Которого так хотите. Но купит именно свободой – изобилие удовольствий поразит. Именно тогда и будет разрешено всё. А верные другому погибнут.
– Я читала Апокалипсис и знаю, что его приход на землю – главный признак конца света. Потому и безразлична к воплям о конце времен чуть не каждый год.
– Ты не уловила главного. Люди поверят ему. Разнузданность перестанет быть кошмаром. Границы падут, буйство желаний затмит разум. Всех! И человек начертает символ зла. Даже младенцам! Что тебе после этого потомки? И нужно ли рожать? Быть может твой ребенок будет среди первых, кто откликнется злу? А может прервать род? Как знать, в чьей родословной ген чудовища.
– Ужасно, если так…
– Ты повзрослела. Держишь удар.
– Спорить не буду, – голос Елены звучал глухо. – Хоть не постарела, спасибо и на том. Если другие прошли бы через моё… держали бы не хуже.
– Уверенность за других или гордость за себя? Что ближе?
– Я не хочу об этом думать. Хочу только одного: отправьте меня к маленькому пажу. Я бросила его, не подумав. И… мне нужен другой вход в Колизей. Не во сне.
– Тебе опять нужен Колизей… – голова Слепого опустилась.
– Вы будто удивляетесь?
– Мне казалось… муж.
– Андрей?
– Я сказал муж. Ведь он бывает не по паспорту.
– Пожалуй, так, – плечи нашей героини поникли. – Но… за отцом в Колизей отправился Андрей. Я знаю.
– Не за отцом, за ответом.
Женщина удивленно подняла глаза.
– Я напомню вопрос: какова цена бессмертия? И кто платит.
Лена безучастно пожала плечами – ее волновало совершенно другое.
Слепой двинул рукой, цепи загремели.
– Скажи, – вопрос был неожиданным, – что нужно совершить, чтоб не родить чудовища?
Гостья вздрогнула:
– Как? Этого можно избежать? – самообладание
– Ступай.
– Нет! Скажите! Ради всего святого, скажите! – голос перешел на крик.
– Не знаю, – Слепой опустил голову еще ниже. – И если бы знал, сказать не дали бы. Но до шести лет чудовище будет розовощеким малышом.
Лена готова была разреветься.
– Вот и всё, что мне подвластно. Оно будет служить тебе, – эти неожиданные слова остановили. – А теперь ступай.
– Куда?.. – несчастная огляделась. – Я заблужусь… снова.
– Заблудиться можно только в жизнях… продолжая не свою… а придуманную, – пленник герцога коснулся пустых глазниц, голова начала подниматься, пальцы медленно сползли по лицу. – Запутаться в отношениях, обмануться в спутниках, а потом скинуть себе цену и укрыться от совести, сводя счеты, мстя за потерянные надежды, неразделенную любовь. И снова обманывать себя, думая распутать отношения, найти «подруг», разделяющих оправдания, одобряющих поступки. Но таких же несчастных. Которые лишь играют в сочувствие. Порой сами веря в него. Остановись, остынь… всмотрись и поменяй. Вернись в начало. В детство.
Эти слова Лена прослушала, замерев, понимая лишь отчасти.
Слепой взялся за поручни, чуть подался вперед, желая выпрямиться, но резкий рывок остановил движение. Попытка стать ближе к тому, чего не мог увидеть, не удалась. Цепи звякнув, решили по-иному. А тело, сожаление о котором незнакомо металлу, подчиняясь, опустилось назад. Он, металл, не причинял телу, не мог толкнуть на низость, пока однажды в его семействе не родился желтый отпрыск, который вырвался и стал свободным, украсив оковы блеском.
– Господи, ведь оковы – ваше желание?.. – прошептала Лена. Слезы навернулись на глаза. Женщина даже не смахнула их, понимая – никто не видит.
– Ты можешь только мечтать о них. Так просто их не получить.
– Не получить?!
– Тебе ничего об этом думать – ты не принесла надежды. Обманула ожидания. Ты оставила мальчика, утеряла книгу и даже… прошла мимо меня.
– Я не хотела никому плохого! Не хотела причинить боль. А сейчас… мне нужно просто вернуться туда. Помогите! Просто вернуться!
– Другого мальчика… оставила другого… Не осознав преступную публичность доброты…
– Да за что же… – рыданий было уже не удержать. – И сейчас… – Лена стояла посреди зала, отчаянно смотря на Слепого. Ладонь касалась губ, приглушая всхлипывания. Другая сжимала дагерротип, поддерживая книгу. Пошло несколько минут. Всхлипывания гасли.
– Ведь у меня были и другие поступки… – тихо произнесла женщина, вытирая слезы. – Много. Я искупала, верьте!
– Взрослая… – сидевший поднес скованные запястья к глазницам, будто рассматривая: – Что мне оковы… сбросить их – одно движение. Хочу потяжелее, да не дают. И не на руки, на стихию, бездну, страсть…