Tier
Шрифт:
— Все-все! — Кристоф поднял руки, и Пауль, зыркнув нехорошим взглядом напоследок, скрылся за дверью, ведущей на лестничный пролет.
========== Новые ответы, новые проблемы ==========
Монику, после получасового спора до хрипоты с лечащим врачом, наконец, выписали из больницы. Выходя под руку с Ульрикой, она прищурила глаза, когда яркое июльское солнце на миг ослепило ее. Прикрывшись рукой, она недовольно застонала, и на этот звук тут же среагировала ее верная подруга:
— Что такое? — встревоженно повернулась Шмидт.
— Да ничего, — отмахнулась Моника, жестом пытаясь донести до Ульрики,
Шмидт кивнула, и они подошли к стоянке, где их уже ждал Кристоф и взятый на прокат темно-зеленый Фольксваген. Райан несмело улыбнулась мужчине и села в салон. Ульрика же села на сиденье рядом с водительским, и тут же завела разговор со Шнайдером. Машина тронулась, и Моника, пользуясь тем, что ее подруга болтает, прикорнула на мягкие серые сиденья. Рука снова автоматически потянулась к хвосту, аккуратно стянутому на затылке. Шмидт помогла подруге завязать его, собрав в пучок оставшиеся волосы, прикрывая выбритую плешь и еще дающую о себе знать рану. Девушка тихо и с сожалением вздохнула, прикрыв глаза.
Ули посмотрела на подругу в зеркало заднего вида и прикусила губу. Так она делала, когда была чем-то встревожена или взволнована. Сейчас же ее тревога подпитывалась предстоящим событием — похоронами Сандры. Кристоф вез их к Монике — Шмидт на пару деньков решила перебраться туда, чтобы присмотреть за подругой —, а затем, приведя себя в порядок, они отправятся на кладбище. Конечно, Ульрика пыталась отговорить Райан от посещения церемонии погребения, но та, с каким-то отупением твердила о своем, решительно сжимая губы.
Тревога девушки не укрылась от проницательного Шнайдера, и он не упустил шанса поинтересоваться причиной угнетенного состояния пассажирки, хотя заранее знал ответ на свой вопрос. Шмидт, несмотря на возникшую между ней и Кристофом связь, не делала никаких попыток к сближению. Барабанщик известной на весь мир группы ходил за ней, словно верный друг, пока шатенка, как мать родная, ухаживала за Моникой. Раздражение тупым молотом билось внутри грудной клетки мужчины, но он не торопил события. Перед ним было всего три пути: бросить все к чертям собачьим и снова вернуться к отдыху, который теперь будет довольно сомнительным на фоне произошедшего; либо ускорить шаг, принудив желаемую им Ули к близости; или попросту пустить все на самотек. На последнюю стезю и стал Шнайдер, сделав ставку на естественный ход вещей. При нормальном раскладе Шмидт давно бы уже сдалась на милость победителя, а проигрывать Кристоф не привык. Оставалось только ожидание.
— Меня пугает Моника, — наконец, призналась девушка, снова бросив взгляд в зеркало заднего вида.
— Почему?
Искренне надеясь на то, что работа двигателя перекроет ее разговор, Ульрика понизила голос до заговорщического шепота:
— Мне кажется, что она винит себя в смерти Сандры. Это ее поведение, молчание, упорство… Она и раньше напролом шла к цели, но только по отношению к музыке и группе.
— Дай ей время, Ули, — посоветовал Шнайдер, переключая скорость, и машина быстрее покатилась по шоссе.
Девушка выдохнула и скрестила руки на груди:
— У меня нет другого выхода. Единственное, чем я могу ей помочь — так это своей поддержкой.
—
Быстрый взгляд в зеркало.
— У нее нет родителей, — тихо ответила Шмидт, вновь закусив губу.
— Почему? — удивился Шнайдер. — Она еще довольно молода, чтобы стать сиротой.
— Я не могу сейчас рассказать об этом, Шнай, — сделав акцент на прозвище собеседника, Ульрика замолчала, бросив красноречивый взгляд на подругу, которая снова вернулась в сидячее положение.
Кристоф кивнул, и теперь заинтересованность боролась в его душе с врожденным чувством такта. И, на данный момент, чувство такта взяло верх.
***
Темно-красный гроб с букетом белых лилий на крышке опустился в сырую, свежевырытую могилу, и рыдания сенатора стали еще громче. Этот взрослый, седеющий мужчина не сдерживал себя, словно он остался один на один со своим горем. Казалось, он не замечал всех тех людей, что пришли проводить его дочь в последний путь. Многие из них стояли с отрешенным лицом, неотрывно взирая то на священника, читавшего необходимые псалмы, то на фото Александры Джейн Джонсон с черной траурной ленточкой. Кто-то что-то говорил, бросая ком земли на гроб, затем отходил к своему месту, потупив голову. И над всем этим светило знойное южное солнце, так не к месту озаряя все вокруг, заставляя людей в трауре вытирать белыми платочками не слезы, а выступивший на лицах пот.
Удивлению Ульрики не было предела, когда она увидела, как к их маленькой компании, состоящей из нее, Моники и Кристофа, подошли и остальные участники группы. Шмидт еще могла объяснить присутствие здесь Рихарда — как-никак, у него были отношения с Сандрой.
«Может, пришли поддержать друга», — решила она, и снова переключила внимание на Монику.
Та стояла, словно соляной столп. Ветер трепал пряди волос, выбившихся из «хвоста»; некоторые даже прилипли к лицу, но Райан, казалось, не замечала этого. Вообще, блондинка выглядела так, словно это ее опускают в сырую землю. Только движения глаз от фото к могиле выдавали хоть какое-то проявление жизни.
Ульрика хотела было сделать решительный шаг к Монике и увести ее прочь, но ее опередили. Пауль, отделившись от мрачных музыкантов, подошел к девушке и обнял ее за плечи. Она вздрогнула, но не предприняла попытки освободиться. С серьезным выражением лица Ландерс повел Райан к выходу из кладбища.
Кристоф, молча наблюдавший за этой сценой, не мог не уловить вздох облегчения, сорвавшийся с губ Шмидт.
— Может, тебе тоже стоит уйти? — предложил он, наклонившись к ее уху.
Ули покачала головой:
— Со мной все в порядке, правда. Я вполне могу выдержать службу до конца.
Кристоф кивнул и до конца погребения не докучал девушке.
***
Я — часть скорбящих. Стою среди них, с таким же лицом, в той же черной одежде, но никто даже не думает, что ради моей выходки они все собрались здесь, на погосте. На душе — мерзкий сгусток крови. Былое чувство превосходства выветрилось, а вот леденящий душу осадок остался. Надеюсь, это последнее убийство на моей совести, и мне больше не придется карать… Однако, если понадобится, я снова возьму в свои руки оружие и убью во имя Господа.