Тихая война
Шрифт:
— Господа, мы торчим здесь и даже не знаем, зачем торчим. Мимо нас то проследует танковая колонна, то промчатся грузовики, украшенные национальными флагами. Все едут по направлению к Дьеру. А нам что делать? Стрелять в них или не стрелять? А если стрелять, то в кого именно?..
Учитывая то, что по документам я числился австрийским гражданином, я ответил уклончиво. Но, будь на то моя воля, я точно сказал бы ему, в кого он должен был стрелять, и не сейчас, а недели за две до этого…
Когда мы приехали в Мошонмадьяровар, уже стемнело. Там мы узнали, что дальше без специального разрешения, выданного советским
Поскольку мы были австрийскими журналистами, нас встретили предупредительно-вежливо и объяснили, что комендантский час не разрешается нарушать никому.
В одной из старых гостиниц города нам предложили скромный ужин, а затем расположили в удобных номерах. И все-таки я чувствовал себя почему-то неспокойно. Вероятно, действовал инстинкт самосохранения, как у человека, привыкшего работать в опасных условиях.
Во время ужина к нам подсел молодой человек, который назвался Ференцем Мольнаром. После нескольких фраз и двух-трех бокалов вина он без всякого перехода спросил у меня и Вете:
— А если я вслед за вами подамся в Вену, вы мне там поможете устроиться?
Мы переглянулись, понимая, что за этим вопросом кроется серьезное намерение.
— Само собой разумеется, — ответил я. — Мы не можем оставить человека в беде. Но только как нам самим выбраться отсюда?
— Тогда идите в свою комнату, а я приведу к вам человека, который вам поможет.
Примерно через полчаса парень вернулся вместе с пожилым грузным мужчиной.
— Имени у меня не спрашивайте, — сказал мужчина. — Я офицер полиции. В настоящее время прикомандирован к советской военной комендатуре. Фери сказал мне, что вы попали в затруднительное положение.
Говорил он тихо и спокойно, словно рассказывал нам о том, какая завтра будет погода, а это спокойствие вселяло в нас какую-то надежду.
— Вам необходимо уехать отсюда сегодня же ночью, — продолжал он. — Наш начальник просто тянет время и не пропустит вас до тех пор, пока не получит соответствующего разрешения от вышестоящей инстанции.
И опять я оказался перед выбором, что делать — ждать или во что бы то ни стало ехать?
— Без пропуска мы и пятисот метров не пройдем, — сказал я.
— Это верно, — кивнул мужчина и сунул мне в руку какие-то бумаги: — Я принес чистые бланки. Заполните их, а потом я сам вас провожу.
На рассвете после многочисленных проверок мы приехали в Хедьешхалом. Сердце мое билось учащенно, да, видимо, и у моих спутников тоже, когда наша машина затормозила перед зданием погранзаставы. Я знал, что впереди меня ждал трудный и опасный путь, но заглянуть в будущее никому не дано. Я боялся, но не терял надежды.
Об этом я и думал, когда, внимательно проверив документы и вместе с нами распив бутылку абрикосовой палинки, начальник погранзаставы лично поднял перед нами шлагбаум.
РАЗОБЩЕНИЕ ЭМИГРАЦИИ
Штамп в моем заграничном паспорте свидетельствует о том, что 9 ноября 1956 года я пересек границу Австрии в Никкельсдорфе.
Пока я ездил на родину и находился в больнице «Рокуш», у меня было достаточно времени, чтобы подумать обо всем. Размышлял я и о будущем страны, и о себе самом. Мне нужно было предугадать, какие меры мог предпринять враг. Только предвидя это, я мог рассчитывать на то, что мне удастся не только прожить это время, но еще и достичь каких-либо результатов.
Я был бы слеп и глуп, если бы, зная предысторию, не представлял себе, какой поток лжи и клеветы обрушился на Венгерскую Народную Республику и Советский Союз по самым различным каналам.
Для этой цели американцам, а под ними я имею в виду тогдашнюю администрацию США, и прежде всего исполнителя всех грязных дел — ЦРУ, потребовались политические эмигранты и их широкие и слитые воедино выступления.
Ответ на вопрос, для чего им все это нужно, я нашел без особого труда. Весь западный мир начиная с конца октября проявлял огромный интерес к венгерским событиям, причем интерес этот все возрастал и возрастал. Буржуазные средства массовой информации наводнили мир огромным количеством клеветнической печатной и фотоинформации. Еще до 3 ноября можно было проследить основные очертания процесса «промывания мозгов», который принял ужасающие размеры.
Чем больше я думал, тем яснее и однозначнее вырисовывались для меня взаимные связи. То, что раньше казалось незначительным или просто непонятным, встало на свои места в ходе размышления.
Разумеется, я рассчитывал только на свои собственные возможности и способности. Однако нужно было учесть и непредвиденные события, и активную деятельность западных разведок и контрразведок. Приходилось считаться и с тем, что заново установить связи с венгерскими органами было делом почти невозможным. Короче говоря, я опять был предоставлен сам себе. Это усложняло мое положение, уменьшало мои шансы; и вся моя работа из-за отсутствия информации с родины и нужных консультаций ложилась на мои плечи тяжелым грузом, еще более отягощая ответственностью.
Конечно, я знал, что мне нужно делать, но не имел ни малейшего представления, как это делать. Это я мог решить, лишь оказавшись в центре событий.
На австрийской границе на нас набросились жадные до сенсаций репортеры. Они атаковали нас, словно стая волков. Однако я никаких заявлений не делал и был рад, что успел вовремя запретить делать это моим коллегам. К этому меня принуждала веская причина: как-никак я выдавал себя за политического деятеля, а это ограничивало меня в выборе органа массовой информации, перед которым я мог бы выступить. Тут же возникал вопрос: в каком именно качестве выступить? Однако в то же время я не мог упустить такую возможность, не мог не считаться с тем, что за время моего пребывания в Венгрии (с 4 по 9 ноября) изменился и мой статус политического эмигранта и теперь я мог выдавать себя за участника венгерской «революции».
Эта идея заняла важное место в моих планах на будущее. Я попытался представить себя в среде руководителей старой эмиграции, которые за прошедшие семь — десять лет мысленно создали угодную им империю с теневым правительством во главе — «Венгерским национальным комитетом», со своей армией и информационным органом — радиостанцией «Свободная Европа». Все это помогало им в приобретении определенного авторитета. При выработке концепций, связанных с венгерским народом и его отношениями с западными странами, их мнение учитывалось. А это в свою очередь разжигало их честолюбие и отлично стимулировало их деятельность.