Тихий дом
Шрифт:
– Неслабо! А выглядишь не старше сорока. Неплохо ты у нас сохранился! Щас.
– Маша сбегала в свою комнату и вернулась с большой раковиной в руке.
– Это тебе мой подарок. Между прочим, самолично со дна океана подняла.
– Спасибо, дочка. Люблю, целую.
– У тебя тут фонарь есть?
– как всегда, резко перескочила она с официоза на "интересненькое".
– Да, на полке у камина. А зачем тебе?
Она взяла фонарь, включила, покрутила настройку яркости и подошла к картине. Долго, с сопением всматривалась в изображение и, наконец, выпалила:
– Мы с княжной - одно лицо! Подойди, пап, внимательно присмотрись.
Она встала спиной к полотну, приблизила своё лицо к милому личику старинной девушки. Я фонарем посветил туда-сюда и удивленно выдохнул:
– Одно лицо! Невероятно!
– И вот этот медальон, что у девушки, очень напоминает тот, что у нас в шкатулке бабушкиной лежит. Я в детстве им играла.
– Ну что ты! На картине камень ярко-зеленый, а у нас какой-то мутно-трясинного цвета. Впрочем, художники всегда немного приукрашивают. Надо бы проверить твою версию.
– Проверь, пап. Так это моя бабушка? Как думаешь?
– Скорей всего,
– Ничего себе! Так это что же - я княжна?
– Строго говоря, ты похожа на девушку, изображенную на картине. Остальное покрыто пеленой тайны. Но я с этим разберусь.
– А знаешь, папочка, я сейчас вспомнила один разговор. Бабушка однажды мне сказала, что если я буду хорошо себя вести и папу слушать, то придет время и он - то есть ты, пап, - откроешь мне страшную-престрашную тайну нашей семьи.
– Видишь, ты уже нарушила условие. Отца ты не слушаешь. Носишься по белу свету...
– Папулечка, да я только в Австралию, в ЮАР - и сразу обратно, в отчий дом. Обещаю! Как говорим мы, крутые княжны, век воли не видать! А ты к моему возвращению как раз и разгадаешь тайны Мадридского двора. Ну, не обижайся!.. А?
Я кивнул, отдал дочери кредитную карточку с десятью тысячами евро, продиктовал пинкод, соответствующий её году рождения, и обнял блудную дочь. Она вызвала такси, собрала вещи, взяла с собой три бутерброда, бутылочку минералки и укатила в дальние страны. Оставшись в одиночестве, я погрузился в тишину. Пришло время отпраздновать мой полуторавековой юбилей, по-своему, ментальным пиршеством.
Опускаюсь на мягкое дно кресла, включаю диктофон, закрываю глаза и начинаю осторожный спуск по винтовой лестнице вниз, в архив моей памяти. Под ногами ступени, "впрямь из тех материй, из которых хлопья шьют" или даже легче и прозрачней и уж точно надежней - это самая сильная и самая короткая молитва, в которой сконцентрировано всё Евангелие - Иисусова молитва. Виток за витком - и вот я на глубине, на удивление не тёмной, а освещенной ярким лимонным светом летнего полдня. А вот почему - ищу я на этот раз картину "Счастье моё", разгребая холсты сумерек и плача, обид и печали, расчищаю путь к самому светлому, что было и есть в моей жизни. Вот оно! И не такое уж маленькое, как предполагал, наоборот - огромное и ослепительно красивое. На полотне - множество мазков, цветовых пятен - это мгновения счастья. Приблизил подслеповатые глаза, стал вглядываться в крупицы света, а в груди будто растаял лёд и потекли ручьи, затеплело, птицами запело, пахнуло ландышными запахами весны, пряными - лета...
Малышей выстраивают парами строгие тетки в белых халатах и ведут в парк. Мы такие маленькие, что густые сочные травы колышутся прямо перед нашими глазами, а деревья вокруг кажутся монстрами, подпирающими синее небо. На мшистой земле, на длинных колосьях метлицы и пырея, под зонтиками подорожника открываем для себя целую вселенную иной жизни. Тут ползают противные гусеницы, страшные пауки, бронированные жуки, вспархивают из-под рук глазастые стрекозы, роскошные крыльями бабочки, выстреливают вверх кузнечики и, расправив крылышки, летят прочь от нас, а мы за ними. Открытие следуют одно за другим. Мы жили до сих пор в комнатах с холодными стенами, затертыми коврами, пластмассовыми игрушками, гуляли в лысых каменных дворах на грязном песке и пыльном в трещинах асфальте, по утрамбованному снегу с солью, по грязным лужам в бензиновых разводах. И по малости лет, нам казалось, что это и есть наше счастливое детство, за которое мы обязаны благодарить партию и правительство, народ и родителей. И вдруг ты открываешь для себя совершенно неизведанное и чудесное царство природы с таинственным многоликим населением и своими законами, которым до нас и дела-то нет. А ты здесь гость, а не царь зверей и вовсе не венец природы и не центр мирозданья. Поэтому давай, ходи аккуратно, смотри, наблюдай, запоминай, не забывая, что даже малые букашки умеют защищаться и вполне способны тебя укусить, исцарапать, вонзить жало, отравить ядом. Так что будь осторожен, маленький большой человек. Воспитательницы накрыли на траве скатерть-самобранку, выложили банки-тарелки и принялись за внеочередную трапезу, отгоняя нас: а вы давайте, гуляйте, аппетит нагуливайте. Девочки собирали цветы, мальчики ловили кузнечиков и жуков, мы с моей парой Леночкой бродили, взявшись за руки, разглядывая зверобой, тысячелистник, васильки, ромашки, задирали головы, роняя панамки, любуясь корявыми дубами, гладили поникшие ветви плакучей ивы, сидели на корточках на берегу большой лужи, казавшейся нам морем, и пускали кораблики из листьев с муравьем на борту. Потом несколько дней я буду видеть во снах и бредить этими минутами общения с дикой природой, когда всюду - в белых облаках в высоком синем небе, под каждым лопухом и в соцветии простенького цветка, в корявых складках коры дуба и под кустом жасмина, в толще воды и на крыльях стрекозы - всюду жила чудесная светлая тайна. Позже я стану это называть благодатью Божией, а тогда чисто подсознательно ощущал всепроникающую солнечную любовь, разлитую в пространстве природы, будто огромные нежные материнские руки обнимали нас и гладили по макушкам.
Следующий мазок, как на картине импрессиониста Клода Моне, напомнил первое купание в море. У нас не было дачи, бабушка весь год откладывала рублики, трешки, пятерки, чтобы выехать нам на поезде на юг. Бабушка в дороге заводила знакомства, и пока женщины уютно сплетничали, я играл с детьми, мы выходили на каждой станции, взрослые иногда покупали яблоки, клубнику, малину, пирожки. Я во все глаза рассматривал незнакомых людей, новые города и поселки, вслушивался в не такой как у нас говор, принюхивался к непривычным запахам - и всегда удивлялся тому, как по-разному живут люди в нашей огромной стране. И вот мы на море, положили вещи в только что снятую комнату, взяли с собой сумку с полотенцами и циновкой, что обычно висела у нас на южном окне кухни, заслоняя от солнца. По кривым переулкам спустились к бирюзовой волне, я мигом разделся и вошел в воду. Меня покачало на волнах, я закрыл глаза и присел, пенистый гребень волны прошелся по голове, я открыл глаза и увидел мутноватую бело-голубую взвесь, в которой просматривались силуэты человеческих тел, прыгающих, зависающих над каменистым дном, я приблизил лицо ко дну и рассмотрел среди камней крошечного крабика и зеленую рыбку, бесстрашно дефилирующих между ног отдыхающих. Пока хватило воздуху, я наблюдал за подводным миром и самое веселое, что увидел - косые солнечные лучи, пронзавшие толщу воды, будто длинными руками ласкающие донные камни. За мое несанкционированное долгое погружение я от бабушки получил нагоняй, оказывается, она потеряла меня из виду и подумала, что я утонул. Мне стало смешно: как можно умереть среди такой красотищи, это было бы самой большой глупостью в жизни! За это заявление я получил еще один нагоняй и пообещал больше не волновать бабушку. Она сразу смягчилась и сама вошла в воду и принялась нырять на глубину. Теперь уже и мне пришлось поволноваться... Бабушка вышла из воды помолодевшая, с горящими глазами, она немного задыхалась, но улыбалась, как на праздник. На нас пахнул дымок, метрах в тридцати мы увидели мангал и мужчину, размахивающего картонкой над огнем, к нему выстроилась очередь, бабушка только кивнула, как я выскочил на асфальт набережной и встал в конец очереди. Бабушка не спеша собрала наши вещи и подошла ко мне с шортами и майкой в руках, я мигом оделся и продолжил наблюдать за мангальщиком. А тот, шумный, потный, черноглазый, уже раздавал порции шашлыка в картонные тарелки, обрызгивая мясо томатным соусом, покрывая кулинарную композицию салатом из болгарского перца и красного лука. Пока мы дождались своей очереди, я сильно проголодался, поэтому когда перед моим носом появилась горка душистого мяса, протянутая лично мне веселым мангальщиком: "Кюшай на здоровья!", я вцепился зубами в мясо и, обжигаясь, замолотил челюстями. Мясо было непрожаренным, с жесткими жилами, обугленное, сильно перченое и кислое от обильного полива уксусом, но тогда мне показалось, что ничего более вкусного я в своей жизни еще не едал. Бабушка меня, как слепого, отвела обратно на пляж, мы присели на свободный топчан и последние кусочки шашлыка я уже доедал, глядя на заход солнца. В завершение трапезы, я выпил полбутылки воды из нашей сумки и, сыто рыгнув, поблагодарил бабушку за своеобразный ужин на природе и только тогда понял, что шашлык ел в одиночестве, а бабушка "ограничилась грушей, купленной в дороге". Мне стало стыдно, а бабушка меня принялась успокаивать: "В мои годы есть мясо на ночь опасно, особенно приготовленное столь варварским способом!" Потом до самой темноты мы бродили по набережной, подглядывали за пирующими в ресторанах, рассматривали театральные и концертные афиши, нашли парк, но туда не пошли: детей после 18-00 не пускали. И опять, как тогда на прогулке в детском саду - теплый покой и мерный плеск воды дарили ощущение повсюду разлитого волшебства, а томные сладкие ароматы цветов и духов, огни ресторанов, кораблей на рейде, звезды на небе и потоки улыбчивых отдыхающих, обтекающих нас, создавали Хэмингуэевский "праздник который всегда с тобой". И снова - насыщенные солнцем и морем сны, впечатления и воспоминания на весь год, особенно приятные среди осенней стужи и в зимние вечера.
А вот и следующий мазок на полотне счастья. Первая исповедь в сельской церкви у старца Василия, первое Причастие, нежданные слезы, которых вовсе не стыдился, потому, наверное, что меня переполняло сияющее тепло. А еще меня там непрестанно окружали добрые люди, которым я, в общем-то незнакомый мальчик, сразу стал родным и любимым. А уж Света!.. Эта девочка, вполне оправдавшая своё имя святое, проявила ко мне, не девчоночью, а поистине, материнскую заботу. Потом была вышка среди поля, мы взобрались на самый верх, и я увидел оттуда проявление чуда: над нами светило солнце, а по всему горизонту чернели тучи, которые били по земле чудовищными изломами молний. "Это батюшка вам солнышко намолил!" А потом последовало и вовсе заурядное событие, но оно меня впечатлило не меньше других. Мы со Светой возвращались домой, из-за горизонта появилась дощатая летняя столовая для механизаторов, от которой пахнуло вкусным запахом домашней еды. Я вдруг почувствовал острый приступ голода, в животе забурчало, я слегка застонал, чтобы заглушить столь явные проявления обжорства. Света взяла меня за руку и привела в столовую, посадила за стол, накрытый белой скатертью. Я тогда еще удивился, как им удается содержать в такой чистоте и белизне этот объект общепита, если здесь питаются чумазые, перепачканные солидолом и мазутом трактористы. Я оглянулся, нашел глазами умывальник и тщательно с мылом помыл руки и всполоснул лицо. Запах наваристого супа вскружил мне голову, я глотал слюнки и чувствовал себя непроходимым обжорой. В это время Света уже загрузила поднос тарелками и легко несла к нашему столу. Из раздаточного окна улыбались круглолицые женщины и вполголоса повторяли: "На здоровьице, детки, на доброе здоровьице, приятного аппетита!" Света, пока несла поднос, успела шепотом прочесть "Отче наш", поставила тарелки на стол и легко, виртуозно, как дирижер, перекрестила еду. Я залил в себя первые две ложки горохового супа с телятиной, проглотил и густо выдохнул:
– Это самое вкусное, что я ел в своей жизни!
– Правда!
– обрадовалась Света, оглянулась на поварих и сказала: - А нашему гостю ваш суп очень понравился!
– Оттуда донесся до нас прежний речитатив, только на более восторженных тонах. Потом девочка шепнула мне: - Они очень переживали, что тебе не угодят. Ты у нас дорогой гость из города, привык к столичным разносолам, а у нас тут все по-простому, по-домашнему, зато сытно и все своё, без химии.
– Здесь очень хорошо и уютно. И, знаешь, даже лучше, чем дома.
– Просто ты на свежем воздухе проголодался. Но я рада, что ты так сказал.
– Спасибо, Света, ты мне открыла какую-то новую жизнь. Она мне очень нравится.
– Во славу Божью, - прошептала она, часто заморгала, а ее подбородок легонько задрожал. Через много лет взрослая Света скажет о том своём состоянии души: "Как тебя увидела, так всё - пропала девка!" Я же, купался в солнечных волнах благодати и был просто абсолютно счастлив.
...И унесло меня! Почему бы и мне не попутешествовать! Только бесплатно и бездвижно. ...Раз передо мной открылись такие возможности.