Тихий Дон Кихот
Шрифт:
— Акулина, вынеси подружке кусочек сала, — бросил в сторону кухни игумен.
— Разве у птиц не бывает постных дней? — проворчала Акулина, но ей не ответили.
Отец Макарий опять обратился к Михаилу и лицом, и помыслами.
— Во всем земном присутствует соблазн, — сказал он мягким басом. — Даже в земном пути святых есть соблазн для человека с ищущей, неспокойной душой. Ведь и Спаситель говорил: «Блажен, кто не соблазнится мною»… Помните об этом, Миша. Ведь и в жалости к самому себе — соблазн, в облике святого Христофора — соблазн. Для вас соблазн. Не могу я вам дать совет, предостеречь на будущее, потому как не гадалка, не астролог, а пути Господни неисповедимы. Но думать о вас буду и молиться…
Прервали отца игумена не люди, не птицы и звери, а техника. Зазвонил мобильник, и отец Макарий стал шарить в рясе, торопясь и смущаясь, как застигнутый за дурным занятием мальчик. Маленький телефончик почти скрылся в его густой бороде, и отец игумен загудел в трубку приветливо. Говорил он не долго, с трудом нащупав нужную кнопку толстым пальцем, радостно объявил всем присутствующим:
— К нам едет спонсор… Владислав Перейкин…
Глава 4
Я тот самый Рыцарь Белой Луны, коего беспримерные деяния, уж верно, тебе памятны. Я намерен сразиться с тобою и испытать мощь твоих дланей, дабы ты признал и подтвердил, что моя госпожа, кто бы она ни была, бесконечно прекраснее твоей Дульсинеи Тобосской.
В это утро под дверями кельи супругов Корниловых не скрипел половицей отец игумен. Впервые за эти дни он оставил в покое их утренний сон. Но Аню разбудил ранний холодок, проворным зверьком скакавший от оконца по стене, хватавший за голую пятку и норовивший юркнуть под одеяло. Михаил тоже зашевелился, пытаясь решить вечную проблему длинного человека, то есть укрыть и ноги, и голову одновременно.
Аня повернулась на один бок, потом на другой, затем сделала полный оборот и даже стукнула головой подушку. Какое-то зудящее, комариное, но еще неопознанное с утра чувство не оставляло ее. Как бы случайно она толкнула локтем бесконечную спину мужа.
— Что? Доброе утро? — не пожелал, а спросил он.
Тут Аня поняла, что самым глупым и мелким образом ревнует игумена к новому гостю, что за эти несколько дней она привыкла к опеке отца Макария, мягкой только по форме, и не хочет от нее сразу отвыкать.
— Забыл про наши неокрепшие, мятущиеся души, — сказала Аня, глядя в потолок, — только спонсора почуял. Сегодня он самого святого Христофора не заметил бы, посоветовал бы ему на следующий год прибегать, как собаке Шарику.
— Да уж, — пропыхтел под боком Корнилов, перетягивая под шумок несколько сантиметров одеяла на свою сторону.
— Дрыхнет, хоть святых выноси! — рассердилась Аня.
Она обняла мягкого и беспомощного супруга руками и ногами и зашептала ему в ухо слова, от которых запросто могла завалиться оставшаяся монастырская стена.
— Забыла инструкцию? — зашевелился Михаил и начал тяжелую внутреннюю борьбу с самим собой. — Мы же обещали отцу игумену.
— Ему спонсор, — змеей-искусительницей шипела Аня в затылок своему мужу, — а нам дикий языческий секс…
— Я слово дал, — уже совсем неуверенно проговорил Михаил, постепенно поворачиваясь вокруг оси. — Отец Сергий в этот момент уже думал, что бы ему такое себе отрубить, чтобы не жалко было…
— Потом отрубишь, задним числом… На Страшном суде вали все на меня…
Но в этот момент в дверь постучали без обычной утренней церемонии, и послышался немного смущенный голос отца Иллариона.
— Отец игумен велел вас будить. Доброе утро, слава Богу! Господи Иисусе Христе, Сыне Божии, помилуй мя грешнаго…
— Все-таки слабы вы, женщины, — сказал Корнилов, вскакивая с постели и растирая ладонями свое жилистое тело. — Нет в вашей жизни места духовному подвигу…
Михаил в одних трусах делал суставную гимнастику, на выдохе произнося статьи приговора всему женскому племени. Аня смотрела на него в раздумье: продолжить ли соблазнение этого праведника или стукнуть жесткой монастырской подушкой, когда он начнет делать наклоны вперед? Но с остатками дремоты прошло и утреннее раздражение, немного напоминавшее ревность.
— Как ты это делаешь? — спросила Аня, сбрасывая одеяло. — Смотри, у меня получается?..
Как известно, провинциальные российские городки когда-то оживали с приходом гусар или драгун. В потускневших дамах просыпались невесты, с чихом и щекоткой в носу доставались из гардероба шляпы, переживавшие второе пришествие моды. Наблюдая сегодня суету в старинных монастырских стенах, появление новых монахов, которые до этого словно скрывались в кельях и катакомбах, свежие дорожки в глубоком снегу и другие запахи с кухни, Аня не скупилась на комментарии и едкие замечания. Корнилов только посмеивался и толкал ее легонько в бок, когда она хватала через край.
Супруги, впервые в этих стенах предоставленные сами себе, не знали, чем заняться. Сначала попихали друг друга в сугроб, попробовали покидаться снежками, но рыхлый снег рассыпался белой пылью и оставался на варежках. Тогда Корниловы стали прогуливаться под ручку, ожидая появления гостя. Черным вороном на белом поле смотрелся черный джип около домика игумена, а сам спонсор был уже завлечен отцом Макарием под холодные, облупившиеся своды. Для Ани и Михаила Перейкин был пока невидим.
В то время, когда это слово еще только входило в словооборот, Ане казалось, что больше оно подходит для породистой английской собаки.
У «спонсора», по ее филологическим ощущениям, должны были быть висящие, слюнявые брылы, купированный хвостик на гладкошерстой, вертлявой заднице и обязательно приплюснутый, сдвинутый наверх нос. Даже позднее, когда слово это прочно вошло в нашу речь, оделось «от кутюр», запахло парфюмерией от «Живанши» и «Армани», погрузилось в мягкое изнутри и гладкое снаружи от «Мерседес-Бенц», Ане все виделся этот тупой, бульдожий нос.
И ведь чувство слова в который раз ее не обмануло. По крайней мере, так посчитала сама Аня. Владислав Перейкин был так курнос, что собеседнику были видны его ноздри. Правда, в нем не было ничего бульдожьего, английского, чопорного. Но по сравнению со спонсорским носом, это были незначительные портретные детали.