Титаник. Псалом в конце пути
Шрифт:
Спот повязал шарф.
Поражение во всем. Вот моя история.
Он толкнул дверь.
Такова была история Спота.
В коридоре он чуть не столкнулся с невысоким человеком.
— Спот, — донеслось до него издалека, сквозь стены времени. — Спот.
Воздух полнился очертаниями, которые все время меняли свои очертания.
Спот громко засмеялся. Ему было хорошо — сейчас он слышал музыку, которую обычно больше не слышал. Он знал и помнил, что сам он не имеет никакого значения, его просто нет. И никогда не было.
Спот понимал, что должен подняться на палубу, увидеть звезды и море. Он засмеялся. И наконец узнал Давида.
— Идем со мной, — дружески позвал он. Давид колебался, пристально
Давид, не понимая, что происходит со Спотом, чувствовал только исходящее от него тепло и дружелюбие.
— Хочу подняться на палубу, полюбоваться ночью, — объяснил Спот. — И ты должен пойти со мной! — Теперь уже Спот отчетливо видел Давида, а не угадывал что-то смутное и блеклое, как обычно. Давид был совсем юный, почти ребенок, Спот тоже был в тот вечер ребенком — поэтому Давид должен был пойти с ним. Должен был разделить его чувства. Он без церемоний схватил Давида за руку и потащил за собой.
Давид охотно последовал за Спотом, хотя и был удивлен. Пока они шли коридорами и поднимались по трапам, Спот без умолку болтал и смеялся, его речь была совершенно бессвязна. Но Давид наслаждался этим неожиданным дружелюбием, хотя и не понимал, чем оно вызвано.
Они поднялись на палубу. В такой поздний час здесь было лишь несколько любителей ночных прогулок. В распоряжении Спота и Давида оказалась почти вся палуба и все звезды. Как только они вышли на свежий воздух, Спот отпустил Давида и раскинул руки в стороны. Потом подошел к поручням и стал смотреть на море. Оно было черное и спокойное. На горизонте виднелись легкие облака, различить, где кончается море и начинается небо, было невозможно. Но над ними, в зените, небо было чистое, и на нем сияли звезды.
— Смотри! — Спот повел рукой. — Слушай!
И Давид смотрел. И слушал.
Вот что ему открылось. Их судно — тоже звезда, плывущая в ночи, одна из многих тысяч других. У форштевня пенится вода. Корпус дрожит. Фонари пронзают черноту блестящими мечами. На борту судна за иллюминаторами и окнами салонов — люди. Миллионеры и подручные на камбузе. В глубине судна заступили в ночную смену кочегары. Вечерняя смена, тяжело топая, отправляется в душевую, чтобы смыть с себя угольную пыль и грязь. Кочегары переговариваются охрипшими голосами. Потом засыпают, едва успев добраться до койки. Судно — это звезда.
Официанты и юнги играют в кают-компании в карты. Три музыканта из оркестра пьют чай с ромом. В курительном салоне первого класса редактор Стед и военный советник президента Тафта майор Арчибальд Батт мирно беседуют о мире. Больше в салоне никого нет. Пассажиры и команда готовятся отойти ко сну. Но на прогулочной палубе третьего класса, нежно обнявшись, прохаживается молодая пара. Они не хотят спускаться в каюту. Звезда мечтаний.
Давид и Спот ощущают это. Слушают. Слушают тихую песнь судна. Судно поет. Так же как телеграфная антенна. Сквозь темноту ночи в эфире летят сигналы азбуки Морзе. Радиотелеграф никогда не спит. Его обслуживает радист Джон Филипс. Это он посылает слова в ночь. Слова и мечты. Беспроволочный телеграф непостижим, так считает даже радист Филипс, хотя он — в отличие от большинства людей — имеет некоторое представление о том, что происходит, когда посылаются сигналы. Он выбрал эту профессию потому, что она сродни мечте. Трезвая, спокойная, в ней главное — слушать.
Совсем иное — неумеренный восторг, который вызывают у пассажиров, особенно у пассажиров первого класса, развлекательные возможности беспроволочного телеграфа. В конторе у распорядителя рейса Макэлроя можно — совсем как на суше — заполнить
Таково судно. И если слушать внимательно, можно услышать не только обрывки слов и разговоров, но и ночные мечты, освободившиеся от дневных оков, и сонное дыхание в темных каютах. В третьем классе ребенок сладко спит рядом со своей мамой, ему снится собака, добрый пойнтер или, может быть, сеттер. Кочегару снятся жена и сын, оставшиеся дома, в Саутгемптоне. Девушка сквозь дремоту думает о зеленых лесах Ирландии, с которыми у нее связаны особые воспоминания. Капитан тоже спит. Тяжелый, седобородый, со строгим выражением лица, покоится он на своем ложе, словно фигура со средневекового надгробия, король или рыцарь, высеченный из камня над своей могилой. Капитан Смит спит чутко, как все капитаны. Он спит, но его мечта бодрствует. Его мечта — это судно.
А оно движется в пространстве. Курс проложен, и оно строго следует этим курсом. Время от времени в темноте мимо проходит другая блуждающая звезда, на мгновение над горизонтом поднимается фонарь и, сверкнув, исчезает снова.
А высоко на фок-мачте сидит впередсмотрящий и наблюдает за морем, спокойные зоркие глаза глядят в темноту между морем и звездным небом. Он моряк, ему не холодно. Рядом с ним телефонный аппарат, связанный с капитанским мостиком. Рулевой словно распят на штурвале; неподвижный, освещенный неярким зеленым светом от приборной доски, он смотрит вперед, в никуда.
Судно несет мечты. У поручней стоят Спот и Давид. Они стоят долго, за это время лицо Давида изменилось. Он тоже мечтает.
— Итак, — говорит Спот. Теперь он больше похож на себя. — Итак, Давид, откуда же ты явился?
— Из Вены, — помолчав, отвечает Давид.
— Вот как? И что же ты делаешь здесь?
Давид не отвечает.
— Джейсон, — говорит Спот, — наш добрый друг и руководитель Джейсон утверждает, будто ты сбежал из дому. Остальные тоже так считают.