Тьма
Шрифт:
Мне кажется, она пытается отвлечься.
Я качаю головой. «Они пытались сбежать», – говорю я ей, но она резко морщится.
Ее руки сжимают мои, пока Федор Семенович ковыряется в ее ране пинцетом. Мое лицо искажается от беспокойства.
Хотя я стараюсь не смотреть, я вижу рану и пинцет периферийным зрением. Но я не закрываю глаза и не отворачиваюсь, не тогда, когда Эвелина ищет во мне поддержку.
Почему я, я не знаю. Может, потому что я ей ближе всех, или она думает, что мы теперь подруги после нескольких коротких разговоров.
Все, что я знаю наверняка, это то, что я не могу показать ей, насколько я слаба сейчас. Если бы я была на ее месте, и меня бы кто-то держал за руку, и я бы видела силу и поддержку на его лице, это означало бы разницу между надеждой и отчаянием.
Мимолётно, я вспоминаю Фаруха и то, как я оставалась с ним до конца. Конечно, он был другим, потому что он был первым выжившим, кого я встретила в мертвом городе. И я думаю, мы стали друзьями.
Но проблема с Фарухом была в том, что, в конце концов, я привязалась к нему. И мне было грустно, когда он умер. Если я позволю себе сблизиться с другими выжившими сейчас, я снова почувствую боль, когда они умрут. И мы все это почувствуем. Это неизбежно.
Федор Семенович прерывает мои мысли.
«Достал.» Он выкидывает в сторону маленькую пулю. Она падает на асфальт и катится в лужу крови, вытекающей из избитых, неподвижных людей, оставшихся без сознания. Думаю, это то, что происходит, когда убегаешь от морков.
Федор Семенович берет шарф в руки, затем расправляет его ловкими пальцами. Он затыкает рану гигиенической прокладкой, вытащенной из кармана. Я серьезно хочу обыскать его карманы и посмотреть, что там еще, затем перевязывает рану шарфом.
«Вера убьет меня за то, что я запачкала ее шарф кровью», – стонет Эвелина, и мне удается слегка улыбнуться ее духу. Думаю, я была права, когда подозревала, что Эвелина относится к жизнерадостному типу людей.
Эвелина не отпускает мои руки, но ее хватка ослабевает. Она лежит на земле, закрыв глаза, пытаясь восстановить хоть немного своих сил. Пройдет совсем немного времени, прежде чем мы снова отправимся в путь.
Люди, которые сражались раньше, теперь все убиты. Трупы разбросаны по дороге, как маски и листовки, оставшиеся после эвакуации.
Кровь течет по улице, как красная река. Мои штаны покрыты кровью, немного крови в волосах и на подбородке. Мне так не хватает душа и ванны – всего, чтобы смыть с себя эту дрянь.
Я поворачиваюсь к Федору Семеновичу и вижу, что он все еще смотрит на избитую пару. Когда я изучаю их лица, становится ясно, что я была права, они отец и сын.
У них одинаковые светлые волосы и слабые подбородки и носы с горбинкой. Чем больше я их изучаю, тем лучше вижу родинки – и то, что их три, и в виде полумесяца. От этого у меня по спине пробегает холодок.
«Я не могу им помочь.» Федор Семенович смотрит на меня, на его лице запечатлено серьезное выражение. «Теперь им никто не может помочь.»
Он
Я стряхиваю с себя шок и хмуро смотрю на Федора Семеновича. «Почему вы не можете им помочь?»
«Они пытались сбежать», – говорит он, сурово глядя на меня, и я помню, как он схватил меня за лодыжку, чтобы не дать мне убежать. Он говорит мне этим взглядом больше, чем может сказать словами. «Им уже не помочь», – добавляет он.
Чтобы показать, что я понимаю, я коротко киваю, затем смотрю на Эвелину. Она выглядит такой умиротворенной. Ее глаза закрыты, а дыхание стало мягким и ровным.
Она не спит, но расслабляется, когда Федор Семенович достает пузырек Пенталгина из кармана ее джинсов, а затем засовывает две зеленые таблетки в ее приоткрытый рот.
Она глотает их без помощи воды. Глоток, который говорит мне, что она, возможно, привыкла глотать другие таблетки. Может быть, она использует их, чтобы заглушить боль разума, боль, которая преследует нас всех в этом новом мире.
Избитые сын с отцом перестали стонать. Крики битвы затихли. И всё, что осталось – это треск и рев пожаров, когда темные морки тащат свои огненные факелы по городу.
Вскоре охранники заставляют нас двигаться. Они пинают нас в бока и тычут в нас кончиками своих мечей. Федор Семенович и я помогаем Эвелине подняться.
Но с моей больной лодыжкой и ее простреленным плечом, никто из нас не может поддерживать друг друга. Федор Семенович идет между нами ровным шагом. К счастью, морки не движутся слишком быстро, так как им еще нужно пройти через весь город и сжечь дотла все, что можно.
Но, несмотря ни на что, мы продолжаем идти. Я продолжаю хромать рядом с ним, а Эвелина преодолевает боль и головокружительную потерю крови.
В течение нескольких часов нам приходится идти по пути разрушения, проложенному армией темных морков. Мы идем сквозь облака поднимающегося дыма, прежде чем он становиться слишком густым, чтобы его можно было увидеть, и оставляем после себя пепел и слезы.
Путь, ведущий к концу света.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Как только они закончили с Коломной, темные морки уводят нас глубоко в лес.
Но даже с поляны, на которой мы останавливаемся, я вижу дым, поднимающийся от горящего города. Оранжевое свечение освещает небо.
Я ругаю себя за то, что так много раз желала, чтобы свет однажды осветил небо, потому что теперь свет означает разрушение и морков. Они затмили свет, словно у них есть тьма. Будь осторожна в своих желаниях, приходит мне на ум.
Именно в этом ярко-оранжевом свете мы стоим на поляне. Он освещает даже самые темные тени среди густых деревьев, где молчаливые морки стоят на страже по периметру.