Тьма
Шрифт:
Насколько я понимаю, нас называют марами. Должно быть, на их родном языке это означает «человек». Или, может быть, это означает что-то гораздо худшее, вроде грязи или добычи.
Неважно, что означает мары, потому что, как бы он ни обращался к нам, я не буду участвовать в этом. Я снова опускаю взгляд на свои ботинки. Награда или нет, ничто не может соблазнить меня привлечь к себе больше внимания, чем я уже привлекла.
Я никогда не утверждала, что я храбрая или сильная. Ни в этом мире, ни в каком-либо другом, который был до него. Все, чего я когда-либо хотела, это
Эвелина подталкивает меня в бок своим острым локтем. Яркий румянец заливает мое лицо, когда я бросаю на нее возмущенный взгляд. Какого черта она делает?
Когда все глаза на поляне устремлены на нас, один этот толчок может выдать меня как человека, который точно знает, что случилось с дезертирами. Я не могу поверить в то, что она делает, и мой яростный взгляд показывает это.
«Какого черта?» – бурчу я себе под нос.
«Если никто не заговорит», – тихо рычит она, едва шевеля губами, – «тогда мы все будем наказаны.»
Я бледнею, словно труба высасывает всю кровь из моего лица. Мое дыхание прерывается, и я бросаю быстрый взгляд на других пленников-людей.
Большинство из них выглядят на грани обморока, настолько они паникуют. Другие оглядываются вокруг, как будто могут обнаружить нужную им информацию где-то среди нас.
Все, что им нужно сделать, это посмотреть прямо на меня.
«Я не могу», – тихо бормочу я, обращая внимание на столб впереди.
Дагон задерживает на мне взгляд на мгновение, затем по одному осматривает других пленников-людей. Он не скрывает подозрения, которое сужает его угольно-черные глаза.
Я не хочу нести ответственность за пытки, которым они подвергнут молодого дезертира за то, что он решил сбежать. Я имею в виду, я вообще не хочу в этом участвовать, но это не причина, по которой я не хочу говорить.
Эвелина призналась мне, что ее не доставили к Дагону, когда схватили. Но из-за какой-то жестокой случайной встречи в переулке, мне не нравится, как он смотрит сейчас, с подозрением, в мою сторону.
Поэтому я отказываюсь привлекать к себе больше внимания, чем уже привлекла. Мне комфортно оставаться незамеченной.
Но у Эвелины совсем другие планы.
«Мне жаль, Мила», – говорит она громче, слишком громко, и теперь стоящие рядом охранники обращают на нас свои свирепые взгляды. «Но мы все будем наказаны, если я не…» – это все, что она говорит, прежде чем она высоко поднимает свою здоровую руку в воздух, и напряженная тишина опускается на поляну.
Дагон наклоняет голову в сторону, глядя на нее, но быстро переводит свои прищуренные глаза на меня.
«Говори», – требует он. Его голос без усилий разносится по поляне.
Эвелина опускает руку и бросает на меня виноватый взгляд. «Мила видела, как это произошло. Она не хотела скрывать это от вас, Генерал Дагон. Она новенькая и боится.»
Я
Дагон смотрит на меня, и его глаза словно кинжалы, которые пронзают меня насквозь и вырезают все мои самые темные секреты. Ледяные покалывания пронзили мой живот, и я ерзаю на месте, чувствуя себя неловко.
«Это был мальчик», – тихо говорю я.
Охранник ударяет меня по спине. «Говори громче, мара!»
Я пошатнулась, сделав шаг вперед от силы удара, прежде чем успеваю восстановить равновесие. Боль расцветает между лопатками.
Сжав челюсть, я сдерживаю все ядовитые слова, которые собираются у меня во рту, и высоко поднимаю голову. На этот раз, я говорю громче.
«Это мальчик начал. Он схватил мужчину, прежде чем кто-либо успел его остановить, и заставил его бежать.»
Рот Дагона расплывается в жестокой улыбке. «Никто не может принудить кого-то что-либо делать», – мрачно возражает он. «Мы все стоим перед выбором.»
Я не спорю. Хотя, учитывая, что я стою здесь пленницей в армии темных морков, мне придется не согласиться с его бредом. Это вряд ли выбор, когда другим вариантом является жестокая смерть.
«Эти двое», – объявляет Дагон и указывает своим острым черным ногтем на связанных бегунов, – «предпочли дезертировать, понимая, что наказания здесь соответствуют преступлениям. Так что, мы их накажем.»
Темные морки становятся беспокойными. Из толпы вырывается крик возбуждения, и они бьют кулаками воздух над собой. Мои плечи напрягаются от внезапной жажды крови, охватившей поляну.
Я отступаю назад в группу пленников, стараясь сохранять дистанцию между мной и Эвелиной. Сейчас я хочу быть как можно дальше от нее, на случай, если я поддамся искушению ударить ее по голове, и то, что я остаюсь в стороне от группы, помогает мне чувствовать себя невидимой.
Отсюда я наблюдаю за кровопролитием, происходящим впереди. Дагон не теряя времени, выхватывает свой кинжал и подходит к столбу. Угольно-черное лезвие внезапно рассекает воздух и захватывает горло пожилого мужчины. Я не успела отвести взгляд или прикрыть глаза. В один момент он идет к дезертирам, в следующий, он делает резкое движение рукой, и голова человека падает на землю.
Я закрываю лицо руками.
Радостные возгласы раздаются из толпы и заполняют поляну.
Раздается дикий крик мальчика. Он пронзает поляну, словно хватка чудовища, и я чувствую его агонию своими костями.
Его крики продолжаются еще долго, долго после того, как стихают крики толпы, и долго после того, как умер его отец. Никто не отвязывает пожилого мужчину от столба и не избавляется от его тела. Его оставляют там, как я подозреваю, гнить рядом с его все еще живым сыном.
Когда я смотрю сквозь пальцы на столб, я вижу, как Дагон вытирает свой кинжал тряпкой. Его взгляд поднимается, как только я смотрю на него, и он ловит мой. Дрожь пробегает по моему позвоночнику, и я отворачиваюсь.