Точка опоры
Шрифт:
Запечатав в конверт, быстро разделся, дунул в лампу, отчего на минуту резко запахло гарью, и в темноте лег в постель.
Но заснуть не мог.
Скорей бы в Москву... Да застать бы дома Человечинку... И, может быть, вместе в Петербург... У них же, слышно, будут гастроли там...
Перед отъездом жена, чего доброго, опять начнет свое. "Зря ты, Алеша, отдалился от "Русского богатства", от Михайловского. Они к тебе все так хорошо относятся..." Прошлый раз грубовато перебил ее: "Не надо, Катя, об этом". Она, однако, продолжала:
– Даже в юбилейный сборник отказался написать о Николае Константиновиче. Они обиделись.
– Я не мог кривить
_______________
* "Трое".
– Твои-то новые советчики, Алеша, и сбивают тебя с толку.
– Не повторяй, Катя, неправды. Я теперь знаю, куда надобно идти, куда поворачивать.
– Ты не будешь оспаривать - в "Русском богатстве" все лучшие писатели Руси.
– Святой Руси! И ни одного украинца, татарина, киргиза...
– У киргизов нет литературы.
– Есть фольклор. Эпос. Говорят, богатый. И настоящее богатство, Катя, общероссийское, общепролетарское. Так-то вот.
"Русские богатеи" нашли сторонницу! А ему, мастеровому, душно в их хоромах...
Протянул руку за папиросами и спичками, лежавшими на стуле. Закурил.
А ветер все кидал и кидал на оконное стекло снежную крупу.
2
Мария Федоровна укладывала чемоданы, - Художественный театр отправлялся на первые гастроли в Петербург. И все актеры волновались. Как отнесутся высшие чиновничьи круги и что скажут театральные снобы - дело десятое: не для них они создали театр - для народа. Потому и добавили к названию - Общедоступный. А как примут их зрители на невских берегах? Что напишет либеральная пресса? И Мария Федоровна волновалась не меньше других: не забыть бы что-нибудь необходимое.
Волновало и то, что она надолго покинет дом. Дети остаются без материнского присмотра. Хотя и не маленькие уже. Юре - двенадцать, Кате седьмой годок. А все же тревожно за них. К счастью, сегодня приехала сестра, обещала писать каждый день; ненароком добавила горчинки: "Отец-то, как бы там ни было, в доме". Отец!.. К сожалению, отец... Лучше бы сестра не напоминала о нем... Воспоминания о былом, если их не отогнать вовремя, обожгут сердце, как крапива руки...
...Машенька Юрковская, старшая дочь актрисы Александринки и главного режиссера того же театра, с детских лет мечтала о сцене. Едва дождавшись окончания гимназии, поступила в драматическую школу. Была согрета светом рампы Казанского театра и обласкана вниманием зрителей. Но на двадцатом году жизни, к несчастью, выпорхнула замуж за бородатого чиновника, который через два года уже "разменял" пятый десяток. Они уехали в очаровательный Тифлис. Но, кроме города, южного солнца да гор, теперь и вспомнить нечего. Единственным утешением было увлечение мужа тем же театром: иногда они оба выступали на любительской сцене. Только иногда. А ей хотелось каждый день дышать воздухом театра, жить его волнениями, мечтами о все новых и новых ролях. Там их зрители знали под фамилией Андреевых. Теперь она, слава богу, одна Андреева. В Москве ей многие завидуют. К ее горести, завидуют не столько актрисе, сколько жене тайного советника. Как же - генеральша! Вхожа во дворец генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича! Сама великая княгиня Елизавета Федоровна, сестра царицы, пишет ее портрет. Тоже нашлась художница! Но ведь не откажешься позировать. И для дела полезно - никто не подозревает в "неблагонадежности".
Противнее всего, когда в высшем свете называют ее "мадам Желябужская". Провалились бы они все в тартарары!
Сегодня утром, когда пила кофе у себя в комнате, муж вошел, разглаживая бороду на обе стороны:
– Я решил...
– Не утруждайте себя, - прервала его.
– Вы же еще не знаете, что я хочу сказать.
– Знаю. Вам лестно поехать в одном поезде с труппой Художественного театра!
– С вами... Вас проводить...
– Оставьте меня. Мне надо уложить все в дорогу. Собраться с мыслями. Умоляю: оставьте. И никогда не оказывайте мне без присутствия посторонних никаких знаков внимания.
– Но я же... Я искренне...
– Вы, Андрей Алексеевич...
– Встала, выпрямилась перед ним.
– Вы очень порядочный человек. Во всем. Кроме ваших отношений с другими женщинами. И вы былого не вернете. Я вам сказала пять лет назад: буду жить под одной крышей только ради детей. Скрепя сердце буду играть роль хозяйки дома. Зачем вы понуждаете меня всякий раз повторять это? Кажется, я пока что исправно играю свою роль...
– Пока что... Пока...
– У Желябужского покривился рот.
– Вы, что же, кого-нибудь присмотрели... Успели?.. Но на роль Анны Карениной вы не годитесь.
– Я, к вашему сведению, никого не присматриваю. Но вы от меня уже слышали... Могу еще повторить: "Если полюблю кого-нибудь - вам первому скажу об этом". Вам этого недостаточно?
– Сверх всяких мер! Осчастливлен откровенностью!
– Желябужский манерно поклонился.
– Но, так или иначе, я еду в Петербург. Приказ о прицепке моего служебного вагона отдан. И будет весьма неудобно, если вы...
– "Ах, боже мой! Что станет говорить княгиня Марья Алексевна!"
– Хотя бы и так. Я дорожу мнением общества. И я решил пригласить в свой вагон Станиславского и Немировича. Вас это устраивает?
– Да. При наличии отдельного купе.
После затянувшегося объяснения у Марии Федоровны все валилось из рук. Клала в чемодан то, что совсем не нужно, и забывала самое необходимое. Приходилось выбрасывать и начинать все сначала.
А ведь ее могли оторвать. С минуты на минуту. В последний день непременно придут званые и незваные. И Мария Федоровна настороженно прислушивалась - не донесется ли из передней звонок. Желанных посетителей из числа тех, кому позволено входить без доклада, она узнала бы по звонку.
Но в доме было тихо. Юра - в гимназии, Катюшу занимает гувернантка. Старый лакей Захар, похоже, дремлет в кресле.
Наконец послышались звонки. Три коротких. Это - Дядя Миша, студент из ставропольских казаков, участник одного тайного кружка, куда ей доводилось хаживать с ним. Его все в доме знают как репетитора, нанятого для Юры.
Вон уже слышны широкие, твердые и уверенные шаги. Его? Есть еще один человек с такой же походкой, но... Взглянула на часы: нижегородский поезд еще не пришел. Это - Дядя Миша. Ну и хорошо. Он, конечно, с новостями. Перед отъездом важно знать, что происходит в мире подлинных друзей, имена которых пока что остаются для нее неведомыми. Быстрым движением руки проверила, на все ли пуговицы застегнут халат, накинула на плечи пуховый платок и встретила студента в гостиной. Он, сутуловатый, курчавый, вошел не раздеваясь. Явно мимоходом. Хотела распорядиться, чтобы подали кофе, отказался: