Точка опоры
Шрифт:
– Все равно было хорошо! Чаек попахивал дымком.
– Вот-вот. Луна катилась от вершины одной сосны к другой, а через озеро прокладывала золотистую тропу. Ты в тот вечер раскалывал тишину азартными дуплетами. А Старков изредка, расчетливо и наверняка, бил по сидячим уткам. Как молотом по наковальне. Кстати, где он? Как Антонина? Они совсем забыли нас. Ни одного словечка.
– Они и нам не пишут, - сказала Зинаида Павловна; управившись с сосисками, выпила кефир и принялась за чай.
– Тоня, кажется, прихварывает.
– На цементном заводе они, в Калужской губернии, - ответил Глеб Максимилианович.
– Базиль там
– Н-да. Только ин-же-не-ром. Для Старкова этого мало.
– Володя, у тебя и сосиски и чай - все остыло.
– Ничего, ничего. Чай успеется.
– И Владимир Ильич, не отрывая глаз от друга, укоризненно качнул головой.
– А помнишь, уговаривались поддерживать связь, помогать "Искре"?
– Я-то помню.
– И от тебя мы ждали многого. Нам было трудно без поддержки старых друзей. Пришлось искать новых агентов.
Кржижановский, отодвинув пустую чашку, встал и, извинившись, с папиросой в руках направился в переднюю. Владимир Ильич окликнул его:
– Курил бы здесь.
– Ты же вроде старовера! Табачный дым тебе как бесу ладан!
– шутливо бросил Глеб Максимилианович, полуобернувшись в дверях.
– Нет, не буду доставлять тебе головную боль.
За столиком продолжался разговор о друзьях по сибирской ссылке. Первым делом вспомнили Оскара Энгберга. Он, как и уговаривались, поселился в Выборге. Токарь на заводе. Отвечает на письма. Съездил в Кенигсберг за "Искрой". Жаль, что Шаповалова подсек ревматизм. Кажется, надолго. И всего обиднее, что так быстро "влетел" в Тифлисе Курнатовский. Видать, не поберегся. Да с его характером это, пожалуй, и невозможно: рысаку нелегко возить телегу тяжеловоза. В каких условиях он сидит - никто не знает. Недавно еще раз написали кавказским друзьям, чтобы помогли ему. При его здоровье это безотлагательно необходимо. А вот с Лепешинскими в Пскове хорошо: верны слову, активны.
– В последнее время что-то и они приуныли, - досадливо проронила Надежда.
– Уверен - это временно. Так, легкая хандра.
– Владимир Ильич отпил глоток чая.
– Лапоть не подведет.
– И мы не сидели без дела.
– Зинаида Павловна, отодвинув чашку, выбралась из-за стола.
– В Томске - прокламации, уличная манифестация. Представьте себе - три тысячи человек! Полиция даже в набат ударила!
– Об этом мы уже напечатали в "Искре". Для Сибири - большое событие. А Глеб Кржижановский прислал нам одну-единственную корреспонденцию о жуликах на Сибирской магистрали, разворовавших миллионы!
– Владимир Ильич ткнул пальцем в сторону передней, где курил гость.
– Единственную заметку! На большее, видите ли, не хватило времени.
– И, улыбнувшись, смягчил голос: - Это я ему по-дружески.
– Узнаю тебя, Брут!
– крикнул Глеб Максимилианович из передней.
– И на правду не обижаюсь. Но дай, Володя, срок.
– История нам не дает большого срока. Это, Глебася, надо помнить.
– Сибиряки еще покажут себя!
– продолжала Зинаида Павловна.
– В Томском университете до самых каникул шумели беспрерывные сходки.
– О студентах я пришлю письмо одного волгаря, - пообещал Кржижановский, входя в кухню.
– Может, пригодится для газеты. Он там описывает, как через Самару проследовало вагонов двадцать пять со студентами, высланными в Сибирь. Это взбудоражило город. А одна партия подъехала к Челябе с красным флагом на крыше вагона!
– А какую песенку они
– подхватила Зинаида Павловна и потрясла кулаком.
– Про то, как министру просвещения Боголепову влепили пулю. Ты же поэт - должен помнить. Читай.
– Сейчас, сейчас, - Кржижановский встал.
– Начало не помню. А второй куплет такой:
В министерскую траншею
Залетел снаряд
И попал министру в шею,
Это за солдат.
Ордена, чины и ленты
Целый воз наград.
Вот награда от студентов,
Я ужасно рад!
– Непременно пришли, Глебася, полностью, - попросил Владимир Ильич.
В передней залился звонок.
– Это Мартов, - сказала Надежда и пошла открывать дверь.
3
Осень оборвала с каштанов ржавые листья. Дворники смели их в кучи на асфальтовых тротуарах.
Ульяновы и Кржижановские шли по улице прогулочным шагом. Навстречу им шел веснушчатый мальчуган с ранцем за плечами; поравнявшись с кучей, слегка разметанной ветром, обошел вокруг нее, ногой пододвинул крайние листья в ворох. Направился к следующей куче. Все четверо оглянулись на него. Он и ту подворошил.
– Не распинал, - заметила Зинаида Павловна.
– Немецкая аккуратность! С детских лет!
– Педагогам есть о чем подумать, - отозвался Владимир Ильич, перекинув взгляд с Кржижановской на свою жену.
Вот и последние дома предместья. Прямая дорога, проложенная между шеренгами пирамидальных тополей, еще не утративших зеленого наряда, вывела за околицу. По одну сторону в просветах между тополями виднелись сады с румяными яблоками на ветках, по другую - поля с желтыми квадратами пшеничной стерни, с малахитовыми клеверищами. Далеко впереди в сизой дымке дремали горы, принакрытые снежными одеялами.
– Манят они к себе, - сказала Надежда.
– Как Саяны из нашей Шуши. Где-то там Тироль. Хочется съездить. В жизни не видала горы вблизи.
– Дай срок - съездим, - пообещал Владимир Ильич, широким жестом указал Кржижановскому на окрестности дороги.
– Обычно мы гуляем вот здесь. Стараемся уйти за фруктовые сады, забраться подальше в лесок, где подичее и народу поменьше. Иногда хочется развести костерок, как бывало в Сибири, а нельзя. Строгости. Частные земельные владения, черт бы их побрал. Тут, Глебася, чай не вскипятишь - приходится всухомятку обходиться, бутербродами. Или запивать пивом из горлышка бутылки. Пиво у них, надо отдать должное, везде отличное. Да мы сейчас отведаем.
И он, тронув Кржижановского за локоть, повел гостей к загородному ресторану, приютившемуся среди садов неподалеку от дороги.
– Примечательное место! Мы его узнали во время знакомства с демонстрацией по-немецки!
– Демонстрация была не какая-нибудь своевольная, а с разрешения полиции!
– Полиции?!
– переспросил Кржижановский.
– Это как же так?
– А вот так! Немецкий Maifeier!* - Под рыжеватыми усами Владимира Ильича плеснула саркастическая усмешка.
– Прочитали мы в газетах про эту маевку - пошли посмотреть. Восторженные, приподнятые: наш первый праздник за границей! Сейчас, думаем, увидим, как полощутся на ветру красные знамена, полотнища с лозунгами, услышим радостный песенный поток. Чему-то научимся - в "Искру" напишем. И вместо боевой демонстрации увидели... обывательщину! Идут вразвалку тихие бюргеры. С женами, с детишками. Будто к теще да к бабушке в гости. Поджаренных колбасок откушать!