Точка опоры
Шрифт:
– Немножко. А по-русски, пожалуй, лучше нам не разговаривать. И поглядывать - не увязался бы за нами какой-нибудь подозрительный тип.
6
Елизавета Васильевна присматривала за кастрюлей, в которой варился суп; между делом набивала табаком гильзы Катык. Кржижановский вошел к ней с дымящейся сигаретой.
– И как вы можете курить такую дрянь?
– Елизавета Васильевна повернулась к нему с готовой папиросой в руке.
– Берите вот, а эту гасите. Я сигарет не выношу - какие-то все пресные. И без мундштука их нельзя. А с мундштуком женщина как чиновник из департамента.
Она
– Вот докурю последнюю тысячу и - домой. Не могу я здесь жить. Все вокруг - чужое, и у меня подкатывает к сердцу эта... как ее?.. тоска по родному краю.
– Ностальгия.
– Я раньше о ней только в романах читала: человек места себе не находит от щемящей тоски по родине. А теперь сама мучаюсь. Выйду на улицу - деревья не наши. Даже колокольный звон и тот не наш. Уеду!
– А Надежда с Владимиром как же тут без вас?
– У них - дело. Нельзя газету бросать. Я же вижу: на них все держится. Даже на неделю и то не смогли вырваться в горы.
– И ностальгия к ним не подступится?
– Как сказать... Тоже тоскуют. Только не говорят. Крепятся. И живут письмами из России. От друзей, от агентов "Искры", просто от рабочих-революционеров. Теперь письма-то к ним, как голуби, летят со всех сторон. Ну, а мне Питер снится, и зима здесь покажется мучительной. Вот и решила - домой...
Покурив, Глеб Максимилианович направился в соседнюю комнату, шагал легко и осторожно, чтобы не стучали каблуки и чтобы ничем не помешать Ильичу, мысленно говорил себе:
"Ему необходимо закончить брошюру, елико возможно, быстрее. Она нужна всюду. Безотлагательно необходима".
Нетерпеливо припал к рукописи, будто утолял жажду. То и дело подтверждал кивком головы: "Правильно, Володя!.. Верно!"
Читая острую полемику с "экономистами", извращающими марксизм, поклонниками стихийности и доморощенными тред-юнионистами, сжимал кулаки и как бы подбадривал в схватке: "Так их!.. Так!..
– И, переводя дух, тряс головой: - Эх, если б я мог этак!.. С накалом высокой мощности... Тут же в каждой главе - электрический заряд!.."
Многие страницы он перечитывал, стараясь сохранить во взбудораженном мозгу каждое слово. В особенности взволновал его раздел "Организация рабочих и организация революционеров". Да, борьбу должно возглавлять стойкое ядро профессиональных революционеров, отдающих делу партии не какие-то там свободные часы, а все свое время, все силы, находчивость и умение. И рабочие-революционеры должны выковать из себя профессиональных революционеров. Готовиться изо дня в день, вышколить себя не меньше царской полиции, централизовать все конспиративные связи, порывать с раздробленностью и местничеством, работать для общего партийного дела. Все во имя свершения политической революции.
Зубатовцы подсунули знамя легализации, пытаются заманить рабочих в ловушку, чтобы высмотреть "людей с огоньком". Революционеры обязаны помочь рабочим разобраться, где их друзья и где враги, уберечь от ловушек, поставленных жандармами, попами и либералами, прекратить развращение рабочих "струвизмом",
– Хорошо!.. Отлично!..
– шептал Кржижановский.
– А я-то у себя там... как сурок в воре. А ведь тоже мог бы...
У него пересохло горло. В груди горело. Кровь приливала к вискам. Ему перед самим собой было стыдно за потерянные месяцы. Если б следовал тому уговору, который состоялся в Минусинске... Мог бы сделать что-то значительное... И не только в одной Тайге, не только в Томске - по всей Сибирской магистрали... Зина иногда тормошила: "Пора нам начинать..." А он?.. Как больной гусенок в дождь - опустил крылья... Больше этого не будет, он постарается наверстать упущенное! А Зина у него первая помощница во всем. С огоньком в душе! Про таких писал Некрасов: "Коня на скаку остановит, в горящую избу войдет". И они, Кржижановские, еще покажут себя. Им не придется стыдиться перед друзьями. Они оправдают доверие Ильича, его слова о профессиональных революционерах!..
Перевернув страницу, Глеб Максимилианович продолжал читать о жалких кустарях, уронивших престиж революционера на Руси:
– "Пусть не обижается на меня за это резкое слово ни один практик, ибо, поскольку речь идет о неподготовленности, я отношу его прежде всего к самому себе. Я работал в кружке, который ставил себе очень широкие, всеобъемлющие задачи, - и всем нам, членам этого кружка, приходилось мучительно, до боли страдать от сознания того, что мы оказываемся кустарями в такой исторический момент..." - Да, всем до боли, - подтвердил про себя Глеб Максимилианович.
– А теперь в особенности мне.
– И впопыхах читал дальше горячие строки: - "...в такой исторический момент, когда можно было бы, видоизменяя известное изречение, сказать: дайте нам организацию революционеров - и мы перевернем Россию!"
Дальше Кржижановский не мог читать - побежал в соседнюю комнату:
– Володя!.. Ты прав! Тысячу раз...
– И обнял друга, недоуменно поднявшегося от стола.
– Что ты? Что ты, Глебася?.. В чем я прав?
– Во всем, что написал. И ты меня знаешь не первый год. Если я сказал...
– Знаю, знаю давнего друга.
– Я взволнован. Не мог читать спокойно: слова как пылающие угли. Я так понимаю: точка опоры - партия, рычаг - рабочее движение. Очень к месту ты вспомнил Архимеда! Жалею, что читал один. Но Зине все перескажу... Извини, что оторвал тебя... Пойду покурю с Елизаветой Васильевной...
Папироса помогла успокоиться.
Глеб Максимилианович, не торопясь, дочитал последние строчки раздела и понес рукопись Ильичу:
– Печатай скорее. Все ждут такое боевое слово. А на нас ты можешь рассчитывать. Мы с Зиной будем помогать, как у тебя тут написано в конце, "п о д н и м а т ь кустарей до революционеров". И, конечно, сами перестанем быть кустарями.
Владимир Ильич пододвинул другу стул:
– Садись, Глебася.
– Испытующе взглянул в глаза.
– Как тебе показался стиль? Доступен рабочим?