Точка
Шрифт:
— Понятно.
— С «солдатами Родины» Плюмелю было уже сложнее. Рудольф несколько раз срывался, пытаясь добиться от дебила, чтобы юниты убивали страх, останавливали кровотечение и заживляли раны. Карл, оказывается, жутко боялся пораниться, поэтому его часто «клинило» в процессе. Кинбауэр мне этого, конечно, уже не рассказывал, но у меня все-таки есть глаза и мозг. — Костигер коснулся пальцем виска. — Я умею анализировать и сопоставлять. В том числе, и кучу отказов по этому направлению в самом начале. Правда, судя по всему, Рудольф кое-как втолковал затем нашему Плюмелю, что как раз серьезно пораниться
Как ни странно, бесстрашие породило неадекватность восприятия, когда солдат мог просто сунуться под обстрел, считая себя бессмертным. На объявленных для испытания учениях вакцинированный юнитами взвод проявил подлинный героизм, но весь полег под условным пулеметным огнем.
Вот скажите, Людвиг, почему бы Кинбауэру не сообразить, что жесткие ограничения не доведут его юнитов до добра? А ведь он уже растрезвонил, что за «солдатами Родины» будущее всех родов войск.
Костигер сморщился.
— Когда вдруг возникла необходимость управлять колониями юнитов дистанционно, — сказал он, — посредством радиосвязи, волн определенной частоты, выяснилось, что втолковать Карлу это невозможно. А Штерншайссер уже растрепал, что его агенты, которые не знают, что они вакцинированы, наводняют Европу и в нужный момент буквально по щелчку его пальцев устроят диверсии на важных военных и промышленных объектах. Помните эти пароксизмы европейского страха, обустройство глушилок на пограничных пунктах и стремительное производство магнитонных аппаратов?
— Я лежал у вас в Киле, — сказал Искин. — Я не могу этого помнить.
— Ах, да, простите. Ну а с «порядком и подчинением» было еще хуже, чем с «солдатами». Карл Плюмель не знал таких понятий, они просто отсутствовали в его слабоумном мире. Тем более, что Кинбауэр и сам не представлял, кому должен подчиняться вакцинированный гражданин — местной власти, отцу, матери, канцлеру, начальнику, господу Богу. Следовать человеку законам или заповедям? Или устоявшемуся образу жизни? Выполнять все предписания или часть из них игнорировать? А что, если человек нарушал закон, не зная о нем, или был вынужден нарушить его в силу обстоятельств? К тому же оказалось, что у носителей совершенно разные представления о порядке и подчинении, и двух человек юниты просто свели с ума. Тем не менее Кинбауэр ни за что не хотел отступаться от этого направления. Во-первых, этому способствовали вы, Людвиг, и восторг Штерншайссера…
Искин мрачно кивнул.
— Мне показывали кино.
Альфред-Вальтер посмотрел остро, но комментировать не стал.
— А во-вторых, Сальская область, — продолжил он. — Но там все сложилось удивительным образом.
— Я знаю.
— Что-то вы слишком много знаете.
Искин криво улыбнулся.
— У меня было много свободного времени.
— Ладно, — сказал Костигер, — я к вам в тайник не лезу. Просто хочу сказать, что мои покупатели хотят приобрести именно орднунг-юниты. У меня их немного, всего десяток доз. И я, честно говоря, не знаю, сколько там живых юнитов, а сколько мертвых. То, что они будут работать, как им захочется, я вам только что объяснил. Поэтому не считаю это ни предательством, ни передачей секретных
— Сколько платят? — спросил Искин.
— Пять тысяч марок.
— Ого!
— Если вы хотите небольшую долю… — сказал Костигер.
— Не хочу, — сказал Искин. — Я просто хотел бы удостовериться…
Он умолк, так как в дверях, вытирая руки полотенцем, появился Крис.
— Едут, — сказал он, — промелькнули на повороте у холма.
— Ага, — Костигер поддернул рукава свитера, сначала застегнул, а потом расстегнул пуговицы на пиджаке, посмотрел на Искина. — Людвиг, вы не могли бы посидеть пока в комнате?
— Меня у ворот ждет такси, — сказал Искин.
— Такси? Я скажу, что это для Криса, что он собрался за покупками, — выйдя из-за стола, Костигер повел гостя в боковую комнатку. — Мне бы не хотелось нервировать покупателей, — объяснил он. — Еще подумают, что я веду двойную игру. Дело достаточно щепетильное. Секретное. Пять тысяч марок.
Он освободил от одежды угол узкой кушетки.
— Посидите здесь.
— Надеюсь, это ненадолго.
— Минут пять-десять. Я покажу юнитов, — Костигер прихватил с пола небольшой чемодан. — Получу деньги. Думаю, никаких сложностей.
— А кто покупатели? — спросил Искин.
— А какая разница? — пожал плечами Альфред-Вальтер. — Им все равно ничего не светит.
— Может, они опасны.
— Я их обаял и убедил, что никаких проблем в моем случае не будет. Партия орднунг-юнитов — единственная, действуют они на свой страх и риск. «Саботажные» все ушли в дело.
Искин огладил ладонью ткань кушетки.
— Я хотел вас убить в самом начале, — признался он. — У меня были такие намерения. Я хотел поставить точку.
— Каких только глупостей не делают люди, — улыбнулся Костигер и повторил еще раз: — Пять-десять минут. И ни звука.
Он прикрыл за собой дверь.
Искин огляделся. Комнатка была мала. Кроме кушетки в ней находились шкаф и бюро непрезентабельного вида. Светлые обои на стенах кое-где отошли, демонстрируя пятнистую штукатурку. В углу пылилась стопка скоросшивателей, оставшаяся, видимо, от прошлых владельцев фабрики. За грязно-серыми занавесками пряталось окно.
Костигер за дверью что-то спросил. Его напарник ответил. Голоса звучали неразборчиво. Потом стало тихо.
Искин сложил ладони на коленях. Значит, ничего не работало, подумалось ему. Но все повелись, все представили, что это работает, потому что всем этого хотелось. А я застрелил пять человек.
Он вздохнул. Почему вы врали мне о версиях? — спросил Искин малышей. Их же не было. Но малыши не согласились. Они дали понять ему, что верили в это вместе с ним. Он верил. Они верили. Они находили знаки.
Да, согласился Искин, я верил. Как дурачки верят в Асфольд. Как Стеф верила, что однажды окажется у моря. Ничего не сбылось, не сбудется, не случится. Чувствуя, как что-то смерзается в груди, в сердце, он потер лицо. Что дальше? Эпопея с юнитами завершилась. Ну, почти завершилась. И, скорее всего, его ищет криминальная полиция. Что он им скажет? Стоит ли им что-либо говорить?