Толстой-Американец
Шрифт:
Но дорого обошлось нашему герою исполнение его желания: ведь в день погребения Фёдор Иванович фактически пережил смерть обожаемой дочери вторично.
А вскоре, на исходе летнего месяца, полковник Фёдор Толстой оставил усадьбу и на перекладных отправился в Тамбовскую губернию. В письме от 31 июля А. И. Остен-Сакен оповестила Т. А. Ергольскую (дальнюю родственницу графа, воспитательницу Л. Н. Толстого): «Вчера, то есть 30-го, граф Фёдор покинул Москву; он отправляется в Воронеж на почтовых лошадях. <…> Он всё ещё очень печален. Кажется, будто время не приносит никакого облегчения его горю» [915] .
915
Розанова С. А.Лев Толстой и пушкинская Россия. М., 2000. С. 230.
Американец ехал не в Воронеж, а чуть ближе, в терпящее бедствие имение, которого мог лишиться в любую минуту. Он жаждал хоть что-то предпринять, дабы сохранить для семьи этот кусок хлеба.
Перезахоронение праха дочери и поездка Толстого в Тамбовскую губернию были звеньями единого замысла. После всех случившихся «нещастий» граф Фёдор
Вероятно, для себя глебовский мудрец тогда уже определил, кого могильщики зароют на Ваганькове в следующий раз.
916
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 72.
Глава 10. ПОСЛЕДНЯЯ ТУЧА РАССЕЯННОЙ БУРИ
Концы с концами должно свесть.
Поездкой на почтовых в Тамбовскую губернию в 1838 году Американец открыл заключительный этап своей жизни. Долгий период его относительного затворничества, вызванного болезнью Сарры и собственной хворью, остался в прошлом. Граф Фёдор Иванович Толстой, «седой как лунь старик» [917] , на несколько лет вновь превратился в человека поступка,публичного и не всегда однозначного.
917
Стахович А. А.Клочки воспоминаний. М., 1904. С. 150.
Вернувшийся из ссылки отставной подполковник и заядлый картёжник А. А. Алябьев надумал жениться. Его избранницей была Екатерина Александровна Офросимова, тридцатисемилетняя вдова. Венчание композитора происходило 20 августа 1840 года в селе Рязанцы Богородского уезда, в тамошней церкви Святой Троицы. Сохранилась соответствующая запись в церковной метрической книге, благодаря чему нам теперь известно, что поручителями со стороны жениха выступили корнет Н. И. Иохимсен и… «полковник граф Фёдор Иванович Толстой» [918] . Американец оказался в сельском храме отнюдь не случайно: он издавна водил игрецкое знакомство с автором знаменитого «Соловья». К тому же наш герой был, что называется, «должником» Алябьева: ведь шедший под венец Александр Александрович однажды сочинил душевный романс «Роза» на стихи графини Сарры Толстой.
918
Чусова М. А.Александр Алябьев в последние годы жизни: Новые факты биографии композитора // Московский журнал. 2002. № 8. С. 48.
После смерти дочери граф вообще зачастил в храмы. Горюя, он ещё ближе подошёл «к убеждению в християнстве» [919] . При этом он, как многие даровитые люди, искал Божество преимущественно умом, интеллектуальным усилием — и поверял религиозные спонтанные порывы философическим скепсисом, мудрованием.
Характерные тому подтверждения имеются, в частности, в дневнике В. А. Жуковского за 1841 год. Так, 30 января пребывавший в Москве поэт записал: «У меня почти всё утро Толстой <…>. Замечательное слово Толстова: я понимаю, как можно любить своих врагов, но не понимаю, как можно любить Бога» [920] . А 23 февраля, после визита к Американцу, В. А. Жуковский зафиксировал следующую тираду пытливого хозяина: «Его изъяснения грехопадения: Адам уже до падения пал. Зрелище коров прельстило его» [921] .
919
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 125 (письмо князю П. А. Вяземскому от 19 июня 1846 года).
920
Жуковский.С. 239.
921
Там же. С. 245–246.
От современников не укрылось воцерковление нашего героя. О том, что Толстой-Американец обернулся в преклонные лета «христианином», писал, в частности, А. А. Стахович [922] .
Мемуаристка М. Ф. Каменская настаивала: «Фёдор Иванович сделался мало того что богомолен, а просто ханжой» [923] .
А Лев Толстой в разговорах с близкими и вовсе утверждал, что его дядюшка «к старости так молился, что колени и руки себе ободрал» [924] .
922
Стахович А. А.Указ. соч. С. 153.
923
Каменская.С 179.
924
ЛН. Т. 90. Кн. 1. М., 1979. С. 188. Ср. с рассказом С. Л. Толстого, сына писателя: «Лев Николаевич говорил, что Фёдор Иванович был богомолен и суеверен потому, что его мучили угрызения совести. Он каялся, молился и клал земные поклоны, стараясь искупить преступления своей молодости и свои жестокие поступки. Может быть, в этом сказалась благочестивая традиция рода его матери, рождённой Майковой: ведь из этого рода произошёл Нил Сорский» (С. Л. Толстой.С. 51).
Он обитал преимущественно в деревне, в не надоедавшем ему Глебове, но регулярно наведывался в древнюю столицу и подолгу
В Москве отставной полковник посещал не только родню [926] , театры и Английский клуб, но и жилище полуопального П. Я. Чаадаева на Старой Басманной. Граф высоко ценил общество С. А. Соболевского, П. В. Нащокина, А. П. Елагиной, Ф. Н. Глинки и М. С. Щепкина; общался с «представителями славянских теорий» [927] , то есть со славянофилами; не единожды выступал в различных аудиториях с позиций ревностного апологета «русской партии». Именно с этих позиций наш герой в послании от 23 августа 1844 года мягко упрекнул друга, князя П. А. Вяземского, за эпистолярную бестактность: «Ты уличил народ русской в его несовершенстве, недостатках: мне было больно» [928] .
925
Шамаро А.Действие происходит в Москве: Литературная топография. М., 1988. С. 194. Выяснить, когда Американец стал владельцем этого дома, нам пока не удалось. Согласно имеющимся документам, 23 октября 1850 года «чистопольский первой гильдии купец Иван Фёдоров сын Мамонтов» купил данное владение у «полковницы вдовы графини Евдокии Максимовны Толстой и дочери её родной жены чиновника девятого класса Прасковьи Фёдоровны Перфильевой». (Там же.)
926
Родственники тоже заглядывали в гости к Американцу. В частности, в 1844–1845 годах его иногда посещали племянники — Николай и Сергей Толстые, братья Льва Николаевича. Н. Н. Толстой сообщал Т. А. Ергольской в Ясную Поляну: «Я почти никуда не выхожу, за исключением того, чтобы пойти к графу Фёдору, где я бываю очень часто» (цит. по: Розанова С. А.Лев Толстой и пушкинская Россия. М., 2000. С. 230).
927
PC. 1878. № 6. С. 335.
928
РГАЛИ. Ф. 195. On. 1. Ед. хр. 1318. Л. 127 об. Речь шла о попавшем в руки Американца письме П. А. Вяземского графине Е. П. Ростопчиной.
На людях он вещал, как встарь, умно, смело и ярко — и зачастую по-юношески увлекался, высказывал спорные, а то и крайние суждения. Например, С. Т. Аксаков вспоминал: «Я сам слышал, как известный граф Толстой-Американец говорил при многолюдном собрании в доме Перфильевых, которые были горячими поклонниками Гоголя, что он „враг России и что его следует в кандалах отправить в Сибирь“» [929] .
Свидетельницей другого выступления Американца (отчасти поддержанного Ф. И. Тютчевым) против автора «Мёртвых душ» оказалась Александра Осиповна Смирнова-Россет. 3 ноября 1844 года она оповестила писателя: «У Ростопчиной при Вяземском, Самарине и Толстом разговорились о духе, в котором написаны ваши „Мёртвые души“, и Толстой сделал замечание, что вы всех русских представили в отвратительном виде, тогда как всем малороссиянам дали вы что-то вселяющее участие, несмотря на смешные стороны их; что даже и смешные стороны имеют что-то наивно-приятное; что у вас нет ни одного хохла такого подлого, как Ноздрёв; что Коробочка не гадка именно потому, что она хохлачка. Он, Толстой, видит даже невольно вырвавшееся небратство в том, что когда разговаривают два мужика и вы говорите: „два русских мужика“; Толстой и после него Тютчев, весьма умный человек, тоже заметили, что москвич уже никак бы не сказал „два русских мужика“. Оба говорили, что ваша вся душа хохлацкая вылилась в „Тарасе Бульбе“, где с такой любовью вы выставили Тараса, Андрия и Остапа» [930] .
929
Аксаков С. Т.История моего знакомства с Гоголем. М., 1960. С. 40. Биограф графа написал по данному поводу про «ультрареакционные» взгляды Американца и затем добавил: «Хочется думать, что Фёдор Иванович высказал такое мнение из духа противоречия, как парадокс. Оно как-то не вяжется с общим складом его ума» (С. Л. Толстой.С. 52).
930
Переписка Н. В. Гоголя: В 2 т. Т. 2. М., 1988. С. 124. Данное обсуждение «Мёртвых душ» произошло в Петербурге; очевидно. Американец задержался в Северной столице по пути домой с Ревельских вод.
В филиппиках Американца наличествовала, по всей видимости, и глубоко запрятанная, «нутряная» неприязнь аристократа к худородному, неопрятному и чванливому бумагомарателю. Вышло, похоже, так, что невесть откуда взявшийся и вошедший в моду Николай Яновский-Гоголь стал для графа Толстого одним из одушевлённых символов наступивших пасмурных времён — века торжествующего хамства, хихиканья над святым и книг с базара; века, не шедшего ни в какое сравнение с благородной и ясной эпохой толстовской молодости. Расслышав единственно гоголевский смех над русскостью,Американец возмутился до глубины живой души, — и гнев ослепил Толстого. Обычно проницательный граф оставил без внимания и намёк хохла на «незримые, неведомые миру слёзы», и даже его «бойкую необгонимую тройку».
(На всякий случай скажем, что граф Фёдор Иванович был далеко не единственным хулителем «Мёртвых душ» и прочих произведений Н. В. Гоголя. Против малороссиянина в те годы возвысили голос, прибегая к различной аргументации, и Н. И. Надеждин, и иные авторитетные персоны.)
Патриотические настроения нашего героя, однако, не мешали ему бесперечь — и особенно в переписке — клеймить отечественные пороки и безалаберщину.
К сороковым годам покинули земную юдоль многие друзья Фёдора Ивановича Толстого. Вино и карты тогда тоже почти исчезли из его жизни. Тем не менее последние страницы биографии отставного полковника — четвёртый возраст человека, пора сведения концов с концами — были, как нам представляется, столь же содержательными и динамичными, как и начальные.