Том 12. Из 'Автобиографии'. Из записных книжек 1865-1905. Избранные письма
Шрифт:
Что касается «Машинной компании», все застыло на мертвой точке, они там охвачены унынием и пали духом. Они пытаются слить Чикагскую и Нью-Йоркскую компании в одну, на лучшей и более деловой основе. Возможно, это им удастся, — по правде говоря, это вообще может удаться только в такое время, как сейчас. Но теперь все исполнены смирения, все готовы пойти на уступки и даже на жертвы — и это вместо прежней гордости и уверенности в себе. Слава богу, мне не приходится вести дела еще и этой компании. Подождем и посмотрим, что будет дальше.
Иногда я начинаю бояться, что мне снова придется прибегнуть к этим ужасным публичным чтениям. Что же, раз надо, то надо, но я
Причина этой беды сводится к одному — три года назад мистер Холл (и я тоже) проявил невообразимую глупость, не поняв, что «Библиотека американской литературы» — бремя для нас непосильное, а это мог понять даже ребенок. Ему следовало бы попытаться избавить нас от этой обузы добрых три года назад.
Как я уже писал, у нас хотели купить «Библиотеку американской литературы», но на неприемлемых условиях. Надо осмотреться и подумать, что можно будет сделать.
Я пишу тебе все это с болью в сердце, — я молчал, пока не мог написать ничего определенного: ибо пока мы не знали, какие условия нам собираются предложить, еще была надежда, что сумма будет достаточно велика и поможет нам выбраться живыми из этой страшной ловушки. Может быть, сумма будет несколько увеличена, но я на это не надеюсь,
Я тебя так люблю и мне так больно сообщать тебе подобные новости, когда ты далеко и одна среди чужих людей! Я люблю тебя всем своим существом.
Сэмюел.
50
ОЛИВИИ КЛЕМЕНС
«Плейерс», 15 февраля 1894 г., 11.30 вечера.
Ливи, родная!
Вчера я обсудил с мистером Роджерсом все мои разнообразные дела, и мы решили, что я вполне могу выехать в Европу 7 марта из Нью-Йорка. Поэтому его личная секретарша мисс Гаррисон письмом заказала мне билет, и я, не тратя времени, телеграфировал тебе, что буду в Саутгемптоне 14 марта, а в Париже — 15-го. Как у меня забилось сердце при мысли, что я скоро увижу тебя!.. Ну, не буду отвлекаться. Сегодня после бильярда я впервые со всеми подробностями обрисовал мистеру Роджерсу катастрофическое положение Уэбстера. Мне было крайне неприятно обременять всем этим его доброе сердце и переутомленный мозг, но он сам вызвался взяться за это дело и сказал, что оно его нисколько не обременит, что работать для своих друзей — не труд, а удовольствие. Мы обсуждали эту задачу со всех сторон и убедились, что решить ее но так-то просто, но он думает, что утро вечера мудреней и что, может быть, взвесив все хорошенько, он завтра найдет какой-нибудь выход.
Только не думай, что я бываю груб с мистером Роджерсом, это не так. Он слеплен не из простой глины, но из прекрасного и тонкого материала, — а такого роди поди не вызывают проявлений грубости, скрытой в людях моего типа. Я не боюсь, что вдруг его чем-то обижу, и мне не приходится следить за собой в этом отношении. С ним всегда легко и просто.
Он хочет побывать в Японии — это его мечта, и хочет поехать туда вместе со мной (его семья и наша), забыть на время обо всех делах и как следует отдохнуть. А в отдыхе он очень нуждается. Но этой мечте, как и любой мечте делового человека, суждено остаться только мечтой.
Как ты, вероятно, заметила, я могу писать о нем без конца. Это очень приятная тема. Когда я приехал сюда в сентябре, до чего
И вот в самый разгар этой благородной борьбы, этой долгой и блистательной борьбы, ко мне является Джордж Уорнер и говорит:
«Я могу предложить вам замечательно выгодное дело. Я знаю человека — очень видного человека, — написавшего книгу, которая разойдется в одну минуту; в ней разоблачаются мерзавцы из «Стандард Ойл», и каждый из них лично получает полную меру. Вот книга, которую вам стоит издать, она принесет вам богатство, и я в любую минуту могу связать вас с ее автором».
Я хотел было ему ответить:
«Единственный человек в мире, который мне дорог, единственный человек, за которого я готов дать ломаный грош, единственный человек, который, не жалея ни сил, ни труда, старается спасти меня и моих близких от нищеты и позора, — это мерзавец из «Стандард Ойл». Если вы меня знаете, вы поймете, нужна мне эта книга или нет».
Однако этого я не сказал. Я сказал, что мне вообще не нужны никакие книги, так как я хочу покончить с издательской деятельностью, да и вообще со всякой финансовой деятельностью, что ради этого я сюда и приехал и буду этого добиваться всеми силами.
Ну, пожалуй, и довольно. К трем часам я усну, а долго спать мне незачем: последнее время я чувствую себя очень свежим и не устаю. Милая, милая Сюзи — мне становится стыдно за свое здоровье, когда я думаю о ней и о тебе, моя родная.
Сэмюел.
51
ОЛИВИИ КЛЕМЕНС
22 апреля 1894 г.
Родная моя!
Мы все считаем, что кредиторы разрешат нам возобновить наше дело, — тогда мы выпутаемся и заплатим все долги. Я страшно рад, что мы заключили соглашение о цессии. И так же рад, что мы не заключили его раньше. Раньше у нас был бы довольно жалкий вид, а теперь мы выйдем из положения с честью.
Я встречаю множество людей, и все сердечно жмут мне руку и говорят:
«Я с большим сожалением услышал об этой цессии и в то же время очень обрадовался, что вы на нее пошли. Давно уже ходили слухи, что положение вашего издательства очень непрочно, и все ваши друзья опасались, что вы опоздаете с цессией».
Джон Маккей зашел ко мне и сказал:
«Пусть это вас не волнует, Сам. Нам всем приходится рано или поздно на это идти. Тут стыдиться нечего».
Какой-то незнакомый человек, проживающий в штате Нью-Йорк, прислал мне доллар, предлагая устроить подписку в мою пользу — по доллару с человека. Тут же я получил письмо от Пултни Биглоу со вложением чека на тысячу долларов. Последнее время я каждый день встречался с ним в клубе, и он нравился мне все больше и больше. Денег его я, разумеется, не взял, но от всего сердца поблагодарил его за доброе намерение.