Том 2. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Злая ночь

  Нет, Ночь! Когда душа, мечтая,   Еще невинно-молодая,   Блуждала – явное любя,   Казалось мне, что ты – святая,   Но блекнут чары, отпадая, –   Старуха, страшная, седая,   Я отрекаюсь от тебя! Ты вся – в кошмарностях, в разорванных мечтаньях, В стихийных шорохах, в лохмотьях, в бормотаньях, Шпионов любишь ты, и шепчет с Ночью раб, Твои доносчики – шуршанья змей и жаб. Ты речь окольную с больной душой заводишь, И по трясинам с ней, и по тоске с ней бродишь. Распространяешь чад, зловещий сон и тишь, Луну ущербную и ту гасить спешишь. Проклятие душе, коли тебе поверит, Все расстоянья Ночь рукою черной мерит. Рукою мертвою мешает все, мутит, Пугает, мучает, удавно шелестит. Всю грязь душевную

взмесив, как слизь в болоте, В Раскаянье ведет, велит хлестать Заботе. Прикинется, что друг, заманит в разговор, И скажешь те слова, в которых – смерть, позор. Незабываемо – ужасные признанья, Что ждали искры лишь, толчка, упоминанья, Чтобы проснуться вдруг, и, раны теребя, Когтистой кошкою нависнуть на тебя. Ты хочешь сбросить гнет, не чувствовать, не видеть, Но для существ иных, все в том, чтоб ненавидеть, Качаться страхами, силками изловить, Детоубийствовать, не отпускать, давить. Что было точкою – гора, не опрокинешь, И лапы чудища лежат, и их не сдвинешь. Глаза глядят в глаза, рот близок, жаден… Прочь! О, ненавистная, мучительная Ночь!   Последней волею, упорной,   На миг отброшен Призрак Черный,   Не знаем – как, не знаем – чей   В зловещем Замке Заключенья –   Тяжелый вздох, и облегченье,   И блеск испуганных очей.   Страх тут, он здесь, но стал он дальним,   В молчаньи темном и печальном,   Невольно должен ум молчать   В угрозе, в мраке погребальном,   Весь мир стал снова изначальным, Весь мир – замкнутый дом, и на замке печать. Вновь Хаос к нам пришел и воцарился в мире,   Сорвался разум мировой,   И миллионы лет в Эфире,   Окутанном угрюмой мглой,   Должны мы подчиняться гнету   Какой-то Власти неземной,   Непобедимую дремоту   Вбирать, как чару Силы злой,   И видеть всюду мрак могильный,   И видеть, как за слоем слой,   Покров чуть видимый, но пыльный   На разум падает бессильный,   И сетью липнет над душой.

«Он был из тех, на ком лежит печать…»

Он был из тех, на ком лежит печать Непогасимо-яркого страданья, Кто должен проклинать или молчать, Когда звучат аккорды мирозданья Средь ликов, где прозрачен каждый взгляд, Средь ангелов, поющих светлым хором, И вторящих свой вечный «Свят, свят, свят», – Он вспыхнул бы и гневом, и укором. Нет, в нем сверкал иной зловещий свет, Как факел он горел на мрачном пире Где есть печаль, где стон, там правды нет, Хотя бы красота дышала в мире. «Ответа – сердцу, сердцу моему!» Молил он, задыхаясь от страданья, И демоны являлися к нему, Чтоб говорить о тайнах мирозданья Он проклял Мир, и вечно одинок, Замкнул в душе глубокие печали, Но в песнях он их выразить не мог, Хоть песни победительно звучали И полюбил он в Мире только то, Что замерло в отчаяньи молчанья Вершины гор, где не дышал никто, Безбрежность волшебства их без названья Ночных светил неговорящий свет, И между них, с их правильным узором, Падение стремительных комет, Провал ночей, пронзенный метеором. Все то, что, молча, выносив свой гнет, Внезапной бурей грянет в миг единый, Как чистый снег заоблачных высот Стремится вниз – губительной лавиной

«Я ненавижу человечество…»

Я ненавижу человечество, Я от него бегу спеша. Мое единое отечество – Моя пустынная душа. С людьми скучаю до чрезмерности, Одно и то же вижу в них, Желаю случая, неверности, Влюблен в движение и в стих. О, как люблю, люблю случайности, Внезапно взятый поцелуй, И весь восторг – до сладкой крайности, И стих, в котором пенье струй.

Неверному

1

Когда бы я к тебе не приходил, Ты был всегда неотразимо-цельным, Властительным, как голос из могил, С лицом волхва, каким-то запредельным. И я в тебе искал нездешних сил. Но ты стал кротким, тихим, колыбельным? Зачем же ты Святыне изменил, Меня взманив обетом беспредельным? Скажи мне, почему теперь, когда Тень женщины с тобою навсегда, Мне хочется – не говорить с тобою, А птицей, с птицей выхватив, любя, Ее, твою, исчезнуть от тебя, И хохотать за бездной голубою?

2

Неверный, ты наказан будешь мной, При всей моей любви к глубоким взорам Твоих блестящих глаз. О, дух земной, Заемным ты украшен был убором. Ты высился звездою предо мной. Ты звал меня к заоблачным озерам, К тому, что вечно скрыто тишиной, Не создано, но встанет шумным бором. Как я любил читать в твоих глазах Любовь к любви, без женщины, без жизни, Как любят звуки звонко петь на тризне. А! самовластник, в замке, на горах, Ты изменил ненайденной Отчизне. Так жди меня. Я вихрь. Я смерть. Я страх.

Различные

В нас разно светит откровенье, И мы с тобой не властны слиться, Хотя мы можем на мгновенье В лучах одной мечты забыться. Не оскорбись, но оскорбленье Я нанесу тебе невольно. Мы два различные явленья, Моей душе с твоею больно. Ты, может быть, мой брат влюбленный, Но, брат мой, ты мой враг заклятый. И я врываюсь, исступленный, В твои дремотные палаты. Ты – успокоенный и сонный, Ты ждешь так мудро над водою. А я – стихийно-разрушенный, Живу стремительной мечтою. Ты иссушил источник жгучих Правдиво-ярких заблуждений А я всегда среди певучих Сирено-гибельных видений. Ты – в числах дробных и тягучих, Ты весь – в рассекновеньях Мира. Я – в вечно чувствующих тучах, Я – в скоротечном блеске пира.

Далеким близким

Мне чужды ваши рассуждения: – «Христос», «Антихрист», «Дьявол», «Бог». Я нежный иней охлаждения, Я ветерка чуть слышный вздох. Мне чужды ваши восклицания: – «Полюбим тьму», «Возлюбим грех». Я причиняю всем терзания, Но светел мой свободный смех. Вы так жестоки – помышлением, Вы так свирепы – на словах. Я должен быть стихийным гением, Я весь в себе – восторг и страх. Вы разделяете, сливаете, Не доходя до бытия Но никогда вы не узнаете, Как безраздельно целен я.

«О, да, молитвенна душа…»

О, да, молитвенна душа,   И я молюсь всему. Картина Мира хороша,   Люблю я свет и тьму. Все, что приходит, то прошло, В воспоминании светло Живут добро и зло. Но, чтоб в душе была волна   Молитвенной мечты, В явленьи цельность быть должна,   Должны в нем жить черты. Чем хочешь будь: будь добрый, злой Но будь же честен за игрой. Явись – самим собой. Пусть будет в смерть твоя игра,   Пусть ты меня убьешь, – Пойму, что мне уйти пора,   Пойму я все, – не ложь. Я только цельному молюсь, И вечно мерзки мне, клянусь, Ханжа, глупец, и трус.

Старая песенка

Mamma, mamma! perche lo dicesti?

– Figlia, figlia! perche lo facesti?

Из неумирающих разговоров [6]

Жили в мире дочь и мать «Где бы денег нам достать?» Говорила это дочь. А сама – темней, чем ночь. «Будь теперь я молода, Не спросила б я тогда Я б сумела их достать» Говорила это мать. Так промолвила со зла. На минуту отошла. Но на целый вечер прочь, Прочь ушла куда-то дочь «Дочка, дочка – Боже мой! – Что ты делаешь со мной?» Испугалась, плачет мать. Долго будет дочку ждать. Много времени прошло. Быстро в мире ходит Зло. Мать обмолвилась со зла Дочь ей денег принесла Помертвела, смотрит мать. «Хочешь деньги сосчитать?» «Дочка, дочка – Боже мой! – Что ты сделала с собой?» «Ты сказала – я пошла» «Я обмолвилась со зла». «Ты обмолвилась, – а я Оступилась, мать моя».

6

Мама, мама! Зачем ты это сказала? Дочка, дочка! Зачем ты это сделала? (Итал.)

К случайной

Опрокинулось Небо однажды, и блестящею кровью своей Сочеталось, как в брачном союзе, с переменною Влагой морей, И на миг вероломная Влага с этой кровью небесною слита, И в минутном слияньи двух светов появилася в мир Афродита. Ты не знаешь старинных преданий? Возмущаясь, дивишься ты вновь, Что я двойственен так, вероломен, что люблю я мечту, не любовь? Я ищу Афродиту Случайной да не будет ни странно, ни внове, Почему так люблю я измену и цветы с лепестками из крови.