Том 3. Стихотворения 1866-1877

Некрасов Николай Алексеевич

8

Враги мои решат его согласно, Всех меряя на собственный аршин, В чужой душе они читают ясно, Но мой судья — читатель-гражданин. Лишь в суд его храню слепую веру. Суди же ты, кем взыскан я не в меру! Еще мой труд тобою не забыт И знаешь ты: во мне нет сил героя — Тот не герой, кто лавром не увит Иль на щите не вынесен из боя, — Я рядовой (теперь уж инвалид)…

9

Суди, решай! А ты, мечта больная, Воспрянь и, мир бесстрашно облетая, Мой ум к труду, к покою возврати! Чтоб отдохнуть душою не свободной, Иду к реке — кормилице народной… С младенчества на этом мне пути Знакомо всё… Знакомой грусти полны Ленивые, медлительные волны… О

чем их грусть?… Бывало, каждый день Я здесь бродил в раздумьи молчаливом И слышал я в их ропоте тоскливом Тоску и скорбь спопутных деревень…

10

Под берегом, где вечная прохлада От старых ив, нависших над рекой, Стоит в воде понуренное стадо, Над ним шмелей неутомимый рой. Лишь овцы рвут траву береговую, Как рекруты острижены вплотную. Не весел вид реки и берегов. Свистит кулик, кружится рыболов, Добычу карауля как разбойник; Таинственно снастями шевеля. Проходит барка; виден у руля Высокий крест: на барке есть покойник…

11

Чу! конь заржал. Трава кругом на славу, Но лошадям не весело пришлось, И, позабыв зеленую атаву, Под дым костра, спасающий от ос, Сошлись они, поникли головами И машут в такт широкими хвостами. Лишь там, вдали, остался серый конь. Он не бежит проворно на огонь, Хоть и над ним кружится рой докучный, Серко стоит понур и недвижим. Несчастный конь, ненатурально тучный! Ты поражен недугом роковым!

12

Я подошел: алела бугорками По всей спине, усыпанной шмелями, Густая кровь… струилась из ноздрей… Я наблюдал жестокий пир шмелей, А конь дышал всё реже, всё слабей. Как вкопанный стоял он час — и боле И вдруг упал. Лежит недвижим в поле… Над трупом солнца раскаленный шар Да степь кругом. Вот с вышины спустился Степной орел; над жертвой покружился И царственно уселся на стожар. В досаде я послал ему удар. Спугнул его, но он вернется к ночи И выклюет ей острым клювом очи…

13

Иду на шелест нивы золотой. Печальные, убогие равнины! Недавние и страшные картины, Стесняя грудь, проходят предо мной. Ужели бог не сжалится над нами, Сожженных нив дождем не оживит И мельница с недвижными крылами И этот год без дела простоит?

14

Ужель опять наградой будет плугу Голодный год?… Чу! женщина поет! Как будто в гроб кладет она подругу. Душа болит, уныние растет. Народ! народ! Мне не дано геройства Служить тебе, плохой я гражданин, Но жгучее, святое беспокойство За жребий твой донес я до седин! Люблю тебя, пою твои страданья, Но где герой, кто выведет из тьмы Тебя на свет?… На смену колебанья Твоих судеб чего дождемся мы?…

15

День свечерел. Томим тоскою вялой, То по лесам, то по лугу брожу. Уныние в душе моей усталой, Уныние — куда ни погляжу. Вот дождь пошел и гром готов уж грянуть Косцы бегут проворно под шатры, А я дождем спасаюсь от хандры, Но, видно, мне и нынче не воспрянуть! Упала ночь, зажглись в лугах костры, Иду домой, тоскуя и волнуясь, Пишу стихи и, недовольный, жгу. Мой стих уныл, как ропот на несчастье, Как плеск волны в осеннее ненастье, На северном пустынном берегу…

(5-12 июля 1874)

Путешественник^*

В городе волны по улицам бродят, Ловят детей, гувернанток и дам, Люди естественным это находят, Сами они подражают волкам. В городе волки, и волки на даче. А уж какая их тьма на Руси! Скоро уж там не останется клячи… Ехать в деревню… теперь-то? Merci! Прусский барон, опоясавши выю Белым жабо в три вершка ширины, Ездит один, изучая Россию, По захолустьям несчастной страны: «Как у вас хлебушко?» — «Нет ни ковриги!» — «Где у вас скот?» — «От заразы подох!» А заикнулся про школу, про книги — Прочь побежали. «Помилуй нас бог! Книг нам не надо — неси их к жандарму! В прошлом году у прохожих людей Мы их купили по гривне за пару, А натерпелись на тыщу рублей!» Думает немец: «Уж я не оглох ли? К школе привешен тяжелый замок, Нивы посохли, коровы подохли, Как эти люди заплатят оброк?» «Что наблюдать? что записывать в книжку?» — В грусти барон сам с собой говорит… Дай ты им гривну да хлеба коврижку И наблюдай, немчура, аппетит…

(13 июля 1874)

Отъезжающему^*

Даже вполголоса мы не певали, Мы горемыки-певцы! Под берегами мы ведра прождали, Словно лентяи-пловцы. Старость подходит — недуги да горе! Жизнь бесполезно прошла. Хоть на прощанье в открытое море, В море царящего зла Прямо и смело направить бы лодку. Сунься-ко!.. Сделаешь шаг, А на втором перервут тебе глотку! Друг моей юности (ныне мой враг)! Я не дивлюсь, что отчизну любезную Счел ты за лучшее кинуть. Жить для нее — надо силу железную, Волю железную — сгинуть.

(23 июля 1874)

Горе старого Наума^*

Волжская быль

1

Науму паточный завод И дворик постоялый Дают порядочный доход. Наум — неглупый малый: Задаром сняв клочок земли, Крестьянину с охотой В нужде ссужает он рубли, А тот плати работой — Так обращен нагой пустырь В картофельное поле… Вблизи — Бабайский монастырь, Село Большие Соли, Недалеко и Кострома. Наум живет — не тужит, И Волга-матушка сама Его карману служит. Питейный дом его стоит На самом «перекате»; Как лето Волгу обмелит К пустынной этой хате Тропа знакома бурлакам: Выходит много «чарки»… Здесь ходу нет большим судам; Здесь «паузятся» барки. Купцы бегут: «Помогу дай!» Наум купцов встречает, Мигнет народу: не плошай! И сам не оплошает… Кипит работа до утра: Всё весело, довольно. Итак, нет худа без добра! Подумаешь невольно, Что ты, жалея бедняка, Мелеешь год от года, Благословенная река, Кормилица народа!

2

Люблю я краткой той поры Случайные тревоги, И труд, и песни, и костры. С береговой дороги Я вижу сотни рук и лиц, Мелькающих красиво, А паруса, что крылья птиц, Колеблются лениво, А месяц медленно плывет, А Волга чуть лепечет. Чу! резко свистнул пароход; Бежит и искры мечет, Ущелья темных берегов Стогласым эхом полны… Не всё же песням бурлаков Внимают эти волны. Я слушал жадно иногда И тот напев унылый, Но гул довольного труда Мне слышать слаще было. Увы! я дожил до седин, Но изменился мало. Иных времен, иных картин Провижу я начало В случайной жизни берегов Моей реки любимой: Освобожденный от оков, Народ неутомимый Созреет, густо заселит Прибрежные пустыни; Наука воды углубит: По гладкой их равнине Суда-гиганты побегут Несчетною толпою, И будет вечен бодрый труд Над вечною рекою…