Том 4. Перед историческим рубежом. Политическая хроника
Шрифт:
— Вот что такое правящая реакция, — отвечала другая сторона: — она вынуждена воскрешать процессы средних веков, чтобы создать подходящую обстановку для своего собственного существования!
В этой атмосфере напряженных политических страстей и полной мобилизации обоих фронтов классовые очертания, разумеется, не исчезали ни на один миг. Но основная группировка сил шла в сущности по более элементарной линии: XVII столетие и XX! И наше русское XVII столетие, перенявши наследство европейского средневековья, оказалось разбито по всей линии. Судебный ритуал, который обычно тем высокопарнее подчеркивается, чем глубже проституирован сам суд, исходит, между прочим, из фикции полной свободы суда от политических интересов и национальных пристрастий. Но в ходе киевского процесса от этого торжественного лицемерия не осталось и следа: явно для всех и каждого весь механизм суда приводился в движение приводными ремнями, надетыми на маховые колеса дворянско-монархической реакции и погромного шовинизма.
Вся Россия прошла пред судом: сапожник из предместья, еврейский капиталист,
Фактическая сторона дела, разумеется, известна читателям в наиболее ярких своих эпизодах из отчетов газет. Мы хотим здесь эти разбросанные детали соединить в одну общую картину, которая сама по себе говорит несравненно больше, чем все те политические соображения, какие можно развить по ее поводу.
20 марта 1911 года был в одной из пещер киевского предместья найден труп зверски исколотого мальчика. Прежде еще, чем следствием могло быть что-нибудь установлено по поводу этого преступления, мать мальчика получила откуда-то с дороги анонимное письмо, извещавшее, что сына ее зарезали евреи в ритуальных целях. Городской врач, производивший вскрытие, получил еще до вскрытия по городской почте анонимное письмо, извещавшее его, что Ющинский пал жертвой еврейского фанатизма. Во время похорон мальчика разбрасывались на кладбище прокламации, призывавшие христиан отомстить евреям за смерть Ющинского. Арестованный тут же распространитель оказался известным полиции уголовным субъектом и членом патриотического сообщества "Двуглавый Орел"*, - совмещение, вполне отвечающее природе вещей.
Черносотенная пресса к этому времени начала, точно по сигналу, вопить о ритуально-еврейском характере киевского преступления. Совет объединенного дворянства — боевая сословная организация, которой принадлежит инициатива всех без исключения мероприятий контрреволюции — издал сборник ритуальных процессов и поднял вопрос о дальнейшем ограничении евреев в правах. Черносотенный депутат, бывший прокурор Замысловский*, выпустил агитационную брошюру об "умученных от жидов", в ряду которых он поместил и Андрея Ющинского. "Союз Русского Народа", желая придать народный характер всему делу, возбудил пред святейшим синодом вопрос о причтении Андрея Ющинского к лику святых православной церкви. Заманчивое предложение пришлось, к сожалению, замять, так как в деле имелись косвенные указания на то, что Ющинский имел близкое отношение к шайке воров, собиравшихся разграбить один из киевских соборов.
Так как киевская сыскная полиция, повинуясь обстоятельствам дела, искала следов преступления на совсем другом пути, то черносотенная пресса поднимает неистовый крик, что следственные власти подкуплены всемирным еврейским кагалом. Правительство колеблется, не решаясь капитулировать пред явно преступными домогательствами черной банды. Крайняя правая фракция, руководимая тем же Замысловским, через шесть недель после открытия трупа, вносит в Государственную Думу запрос, который требует, чтобы правительство, отказавшись от политики попустительства, разоблачило кроваво-ритуальный заговор еврейства. Становится известным, что во главе погромных ритуалистов и на этот раз стоит Николай II. Власти капитулируют. Судебное следствие начинает передаваться из рук в руки, в поисках человека, способного выполнить поручение. Начальник киевского сыскного отделения Мищук, обнаруживающий неспособность открыть раввинов, извлекавших из Ющинского кровь, сперва отстраняется от следствия, а затем с неожиданной беспощадностью предается суду и осуждается за один из тех подлогов, которыми, вообще говоря, полна карьера русских полицейских агентов, но в котором Мищук в данном случае, по-видимому, совершенно не виноват. Петербургский сыщик Кунцевич, гордость и краса столичной полиции, также вскоре обнаруживает полную свою негодность найти доказательства ритуала и устраняется, как только возникает опасность, что он попадет на действительные следы. По настоянию киевских патриотических организаций дело передается известному на юге сыщику Красовскому, причем ему с самого начала при очень торжественной обстановке преподается наставление не идти по ложным следам предшественников, а сразу поставить следствие на «надлежащий» путь. Каждый шаг Красовского проходит под контролем погромной организации, во главе которой стоит истинно-русский чех Розмитальский, обанкротившийся содержатель кассы ссуд. После целого ряда бесплодных попыток найти улики против еврейских раввинов и резников и еврейских служащих соседнего кирпичного завода, Красовский нападает на след настоящих убийц, — шайки воров, которая — с основанием или без основания — видела в Ющинском предателя. Боясь слететь с места, прежде чем доберется до конца расследования, Красовский отводит своему неофициальному начальству, в лице Розмитальского, глаза уверениями в близком раскрытии
Так как сыскная работа Красовского принимает явно угрожающий ритуальному подлогу характер, то Красовского, как и его предшественников, устраняют от дела и выгоняют со службы, а затем, когда выясняется, что он в целях своей реабилитации продолжает расследование в качестве частного лица, его отдают под суд за преступления, совершенные (или не совершенные) им во время всей его служебной карьеры, в том числе за подлог, совершенный им будто бы десять лет тому назад. Красовского арестуют, но судебная палата его оправдывает. Чтоб чем-нибудь прикрыть все эти скандальные действия, черносотенная печать вопит о систематическом подкупе и развращении еврейским кагалом всех праведников русского сыска. Но руководящая черная банда недовольна медлительностью и нерешительностью действий. В ноябре 1911 года она вносит второй запрос в Думу и получает от министерства юстиции обещание энергичных мер.
Судебного следователя Фененко, руководившего сыском, сменяют, и на его место присылают из Петербурга следователя по особо важным делам Машкевича, который, достаточно умудренный судьбой своих предшественников, не отклонялся уже ни вправо ни влево, а прямо шел к заветной цели. Утвердив следственный рычаг на Бейлисе и механически собрав воедино все сплетни, лжесвидетельства и подлоги по линии ритуала, отвергнутые за негодностью всеми предшествующими расследователями, Машкевич позаботился только о подобающей сервировке дела в виде «научной» экспертизы. После долгих поисков и ряда неудачных попыток он находит для своей цели выжившего из ума психиатра Сикорского и католического патера Пранайтиса, который, в качестве уличенного шантажиста, вынужден был в свое время покинуть профессуру в духовной академии и удалиться для служения богу в центральную Азию.
С этого момента дело окончательно становится на рельсы. Есть ритуальная экспертиза, есть десятки томов следственных материалов, которыми можно оглушить присяжных заседателей, а главное есть живой еврей, с изогнутым носом и черной бородой, которого можно посадить на скамью подсудимых и таким образом создать процесс. В этой предварительной истории дела Бейлиса, как будущее дерево в семени, заключается уже вся процедура киевского судбища.
Угрожающей опасностью на пути к цели стояли, однако, будущие присяжные. Но и здесь нашли средство. Главный режиссер дела Замысловский, самая проституированная фигура на арене контрреволюционной России, неутомимо напоминал судебным властям, что горожане, в качестве присяжных заседателей, совершенно ненадежный народ, и добился того, что для дела Бейлиса, где предстояла сложная медицинская, историческая и ритуально-талмудическая экспертиза, был подобран совершенно небывалый в истории киевского суда состав присяжных из темных и зараженных антисемитской демагогией крестьян Киевской губернии под руководством мелкого чиновника, во все время процесса демонстрировавшего свою готовность служить обвинению. В качестве обвинителя прислан был из Петербурга молодой прокурор Виппер, истинно-русский немец, одна из наиболее скверных разновидностей основного остзейского типа, целиком во власти карьерного неистовства.
Бароны Прибалтийского края, воспитанные в раболепстве пред царизмом и в презрении к латышскому крестьянскому населению, играют, как известно, большую роль в русской дипломатии, прокуратуре и жандармерии, давая наиболее чистую культуру бюрократического нигилизма, — без национальности, без хотя бы феодальных связей с коренным населением, без совести и без чести. Впрочем, злой воле официального обвинителя не соответствовали его более чем скромные интеллектуальные ресурсы, и он в течение всего процесса шел в поводу у Замысловского, занявшего руководящее место на процессе в качестве гражданского истца. Вторым гражданским истцом выступал присяжный поверенный Шмаков*, заслуженный жидоед, известный между прочим тем, что в своем исследовании он Париса, похитителя прекрасной Елены, причислил за дурные нравственные качества к евреям. Достойным партнером Випперу явился другой немец с истинно-русской душой и символической фамилией, чиновник особых поручений при киевском генерал-губернаторе, Мердер*, который, под маской свидетеля, пытался путем многозначительных намеков навести присяжных на мысль, что кровь Ющинского нужна была евреям для освящения строящейся в то время молельни.
Весь процесс, длившийся больше месяца, закреплен, к счастью, в стенографических отчетах киевской газеты, как страшный культурно-исторический памятник эпохи. Несмотря на циничное пристрастие председателя, несмотря на изумительную подчас нерешительность и уклончивость либеральной защиты, опасавшейся раздражать присяжных, в которых она подозревала черносотенцев, киевский процесс раскрыл поистине потрясающую картину единственного в своем роде заговора полиции, администрации и суда. В интересах погромно-антисемитской демагогии эта банда мундирных каторжников решила общими силами произвести ритуально-судебное употребление крови случайно подвернувшегося рабочего-еврея, вся жизнь которого была соткана из честного труда и лишений.