Том 5. Стихотворения, проза

Бальмонт Константин Дмитриевич

14.

Любя Любовь, творение – Творец. Приняв Огня высокое веленье – Запев, пропеть, другими, вознесенье – Мы звон, что льется из конца в конец. Смотри, Весна, к нам прилетел скворец. И жаворонка, в жарком взлете, пенье Поет, что солнцу радостно служенье. Раскройся, Вечность, и плыви, пловец. Да будем, счастье, в ласковом апреле. Любовь, Любовь, как я люблю тебя. Любя, мы сердцем радостным сумели Себя найти, в другом забыв себя. Нет Я, нет Ты, одно самозабвенье. ОНА и ОН – не два ли разночтенья?

15.

Он и она – но два ли разночтенья Того, что есть по существу одно? Нам таинство разоблачает дно Восторга, созерцанья и мученья. Все в мире знает верное влеченье К тому, что здесь закончить не дано. К звену идет ведущее звено, Как буква к букве в слове заключенья. Но в чем же завершающий конец Стремленья двух к объятью? Не в печали. Не в том, чтоб близ опять вернулась к дали. Пасхальная созвездность всех сердец Обещана, занесена в скрижали. Любя Любовь, творение – Творец.

Звездный витязь

Не бог, но самый сильный брат богов, Трудов свершитель самых трудных. Кто ты? Из мира изгонял ты нечистоты. И, вольный, был содругом всех рабов. Когда свистит вокруг твоих столбов Морская буря, порваны темноты. Ты гидр губил. Но пчел, творящих соты, Не трогал ты на чашечках цветков. Ты был как вышний ствол глухого леса. Но также прясть могла рука твоя. Когда жь земная порвалась завеса, – Ты отошел в небесные края. И солнце мчит себя, мечту тая – Догнать в путях созвездье Геркулеса.

Голубая подкова

Стихи о Сибири

Вскрытие льда

Вскрытие льда    В устье Амура. Воет вода    Дико и хмуро. Там, подо льдом,    Жадность свободы. Рушат свой дом    Свежие воды. Хрустнул оплот.    Скрепы чертога Рухнули. Вот,    Грани порога. Гулы стропил,    С треском лучины. Лед – только был,    Ныне – лишь льдины. Сперлись, хрустят,    С хрипом обиды. Вырос их ряд    В лик пирамиды. Льдины ползут,    Сжаты в размахе. Там они, тут,    В ощупи, в страхе. Сжатый размах    Грудит их кучи. Сонм черепах,    Тяжки, могучи. Только б хоть час    Быть без движенья. Порван рассказ    Их сгроможденья. Так суждено,    Вырвалась влага. Это вино,    Пьяная брага. Музыка снов,    Рвущихся в море. Силы валов    В переговоре. Пьянственный хмель    В царственных чарах. Радуй, свирель,    Юных и старых!

Хабаровск,

1916, 13 апреля

Лунный серп

Лунный серп ушел за гору И глядит из-за нее. Спать спокойно мне бы впору, Сердце милое мое.   О тебе во сне мечтая,   В час течения планет   Над Землей в объятьях мая,   Разодетой в майский цвет. Но в качании вагона, Во вращении колес Слышу звук чьего-то стона, Тихий шелест многих слез.   И межь тем как поезд змейный   Огибает горный склон,   Не луной благоговейной   Преисполнен полусон. Разорвалось мирозданье, В жуткий срыв раскрылась дверь. Несосчитанность рыданья, Непредвиденность потерь.   Затуманенные люди,   Ярость пропасти без дна,   О, когда же в новом чуде   Будет новая луна?

Маньчжурия, КВЖД,

1916, 23 мая

Над Байкалом

Над застывшим Байкалом, Над горами и в боре, Чарованием алым Разливаются зори.   На мгновенье аилы,   Целый час розовея,   Просыпаются скалы,   Неохотно серея. Вековые изломы Нависающе-косны. Здесь для зверя хоромы, Здесь высокие сосны.   Отошедшим туманом   Обнажаются ямы.   След пробитый кабаном,   Чащ природные храмы. Кто здесь молится водам? Что гудит над холмами, Вековым хороводом И густыми псалмами?   Это – озером скрыты   Под водою соборы,   Под водой не забыты   Довременные хоры.

Байкал,

1916, 26 мая

Весенние

Березы, и сосны,    И кедры, и ели, И ладан тот росный,    Что дышет в их теле, – Лисицы, и волки,    И лось, и медведи, И звонкие пчелки –    Все в ласковом бреде. О, пышные ели,    О, стройные сосны, Ветрам вы свирели,    Вы все светоносны. О, кедры, вы мудры,    И песня вам спета, И вы златокудры,    Играния света. Я видел, как белка    Хвостом колдовала, Что в речке, где мелко    Вода прибывала. И в лесе, где чащи    Весною зелены, Все чаще и чаще    Цвели анемоны. Межь синих фиалок,    Еще, не простые, От солнечных прялок,    Цвели золотые. И лютик, что жарким    В Сибири зовется, Был пышным и ярким,    Здесь луч его льется. И капля росинки,    Качаясь на травке, Вдруг стала травинке    Головкой булавки. И вся заиграла    Для радости глаза, Мерцаньем опала,    Гореньем алмаза. Как дымка блестела,    Играя и тая, И к Богу летела,    На выси Алтая.

Путь к Омску,

1916, 29 мая

В лесу

Я укрылся, точно птица, Между лиственных громад. Любовалась медведица На веселых медвежат.   Малодневные. Четыре.   Оживала тишина.   Их ласкала в свежем мире   Эта первая весна. Веселясь в звериной ласке, Кувыркались по траве. От движенья реют сказки В каждой детской голове.   Двух братишек их сестрица   Оттузила по спине.   И ворчнула медведица:   «Это видеть любо мне». А четвертый медвежонок Был как будто не у дел, И как будто бы спросонок Прямо в солнце он глядел.   А от солнца – на поляну,   От поляны – в синий лес.   Пересказывать не стану,   Сколько было всех чудес. Все, что в мире здесь от Бога, На своей живет черте. И звериная берлога Видит сны о красоте.

Путь к Омску,

1916, 29 мая

Тайга

  Сто верст пожара,   Откуда он? Сокрылось солнце в клубах пара, Затянут дымом небосклон.   Ползет шипенье,   Горит тайга. Огнистых змеев льется пенье, И бьет поток о берега.   Вся в синих дымах,   И вся в огне. Приют видений нелюдимых, Бродяге, ты желанна мне.   Тайга, ты тайна   В пути слепом. Твоя нетронутость бескрайна, В тебе бездомному есть дом.

Подъезжая к Омску

1916. 29 мая

Лестница сна

Сначала раскрылось окно, И снова закрылось оно, А дух опустился на дно.   И сделалась вдруг тишина Такою, как ей суждено   Бывать, если встала луна,   Молчать, ибо светит она. Сначала, в сомкнутости глаз, В тот тихий тринадцатый час, Возник от луны пересказ,   Приникших до чувства лучей. И где-то светильник угас,   И где-то блеснул горячей.   Был дух равномерно-ничей. Потом распустился цветок, И он превратился в поток, Беззвучно текуч и глубок,   Из красок, менявших свой цвет. И дух он тихонько увлек   В качавший все тайны рассвет,   Где путь задвигает свой след. Тогда зачарованный слух, Тогда обезумленный дух Зажжется и снова потух   В себя запредельности взяв. Но тут звонкогласый петух   Пропел для рассветных забав.   И росы мелькнули меж трав.