Том 5. Стихотворения, проза

Бальмонт Константин Дмитриевич

2

Бывает встреча мертвых кораблей, Там далеко, среди морей полярных. Межь льдов они затерты светозарных, Поток пришел, толкнул богатырей. Они плывут навстречу. Все скорей. И силою касаний их ударных Разорван лик сокрытостей кошмарных, И тонут тайны в бешенстве зыбей. Так наше Солнце, ставшее светилом Для всех содружно-огненных планет, Прияло Смерть, в себя приявши Свет. И мы пойдем до грани по могилам, Припоминая по ночам себя, Когда

звезда сорвется, свет дробя.

3

Два мертвых Солнца третье породили, На миг ожив горением в толчке, И врозь поплыли в Мировой Реке, Светило-призрак грезя о Светиле. Миг встречи их остался в нашей были, Он явственен в глубоком роднике, Велит душе знать боль и быть в тоске, Но чуять в пытке вещий шорох крылий. О камень, камень – пламень. Жизнь горит. До сердца сердце – боль и счастье встречи, Любимая! Два Солнца – нам предтечи. И каждый павший ниц метеорит Есть звук из мирозданной долгой речи, Которая нам быть и жить велит.

Кони

1

Когда еще не ведали оков, И не было живым – хлыста с уздою, Звезда перекликалась со звездою, Задолго до молчания веков. В пространствах нескончаемых лугов Кормились в числах, кони, с красотою Горячей. Словно тучи над водою, Рождали гул копыта без подков. Охотились за теми косяками Стрелки кремневых стрел. Здесь каждый юн. Застрелен, пожран тысячный табун. Но тот да будет вечно славим нами, Кем огненная схвачена волна, Кто в первый раз вскочил на скакуна.

2

Коварный ли то был полуребенок, Которому удел был гордый дан Забросить петлей меткою аркан, В которой, взвыв, забился жеребенок? Был юный голос зверя остр и звонок, Был юный зверь от изумленья пьян. А юноша прямил свой сильный стан, Начав тысячелетья диких гонок. А может быть, то был уж зрелый муж, Который притаился над откосом, От конских глаз укрыт седым утесом. Вдруг на коня он соскользнул как уж. И был как дух. Летел, схватясь за гриву, Стремя коня к истоме, по обрыву.

3

Их было десять тысяч жеребцов, Тринадцать тысяч кобылиц красивых. В разметанных и своевольных гривах Свистели ветр степей и ветр лугов. Цвет вороной у жарких был самцов. У самок красный. С клекотом, на срывах Орлы садились. О разливных нивах Еще не встала мысль в ночах умов. В ночах де? Только в зорях сердца рдяных Все были существа. Но вот века Сомкнулись. Из другого косяка Явился белый конь в тех страстных странах. И вмиг, его завидя, вся орда Заржала гулом, как в разлив вода.

4

Пред ликами, что сгрудились в аравах, Пред красно-вороной рекой коней, Где в числах ночь, и в числах жар огней, В веках начальных, временах не ржавых, – В гореньи крови, в пламенных забавах. Где жеребец, с кобылою своей Любясь, порой хребет ломал у ней, В невозвратимых полновластных славах, – В веселии играющих погонь, С косящимися черными очами, С дрожащими и дымными ноздрями, – Откуда встал тот страшный белый конь? И в чем был страх? Принес ли весть он злую? Но кони все бежали врассыпную.

5

Как веет ветер в звонах ковыля, Как небо высоко над ширью степи. Но древний сон замкнут в безгласном склепе. Забыла пламя марева Земля. Как шепчет ветер, пылью шевеля. Но порваны златые звенья цепи, Дух полюбил быть в запертом вертепе, Межи углами врезались в поля. В тот страстный край, где черный цвет и красный, Приявши белый, стихли в пестроте, Пути заглохли. Лики все не те. Лишь в час войны, лишь в бое, в час опасный, На миг в возврате к прежней красоте, Есть в ржаньи звук, с огнем времен согласный.

Он и она

(венок сонетов)

1.

Он и Она – не два ли разночтенья Красивого сказания времен? Два звука, чтоб создать единый звон, Два атома в законе тяготенья. Весной, в великий праздник всесожженья, Одною хотью каждый дух взметен. Друг другом зажжены Она и Он. Иль только лишь хотением хотенья? В весеннее раскрытое окно Со всех сторон доходят к сердцу звуки, В них радость упоительнейшей муки. Сто тысяч дальних звезд в них зажжено. И молим мы, ломая грозно руки, Того, что есть по существу одно.

2.

Того, что есть по существу одно, Хотя и в ликах нам являлось разных, Но в скрепах утвержденного алмазных, Желают все. Кем брошено зерно? Не знаем, и не все ли нам равно. Мы быть должны в пленяющих соблазнах. Средь строгих слов дай лепетов бессвязных, В веках тоски шуми веретено. Седых времен цветущее сказанье, Как можем не хотеть и не любить? Опять, скрутив, сплетем живую нить. И, вновь порвав, для счастья разверзанья, Направим дух туда, где все темно: – Нам таинства разоблачает дно.

3.

Нам таинства разоблачает дно. Когда мы всем зажженным страстью телом Прильнем в любви к безумящим пределам, И двойственное в цельность сплетено. Хочу. Люблю. Хотел. Всегда. Давно. Зачем же сердце с шепотом несмелым Задумалось над сном оцепенелым, И пьяностью своей уж не пьяно? Так это-то заветнейшая тайна? Дал силе ход, и вот я вдвое слаб. Тоска ползет глубинно и бескрайно. Зачем в любви я через вольность раб? И скучно мне обычное теченье Восторга, созерцанья и мученья.