Том 6. Письма 1860-1873
Шрифт:
Под общество заложена мина, и вот на этой уже готовой взорваться мине разыгрывается комедия, в которой торжествующее в своей цивилизованности человечество обнимается в мире и братском согласии… Свидетельство тому — отношение европейских правительств к событиям на Востоке в момент, когда в Лондоне и Париже готовятся чествовать султана*, — это на уровне власти… и еще одно свидетельство — уже со стороны народа — раскрытие очага покушений, на манер польских, только что полыхнувшего в рядах рабочего класса Англии*, того самого класса, который в недалеком будущем станет хозяином страны.
Вот о чем нужно писать и писать «Москве», чьего близкого воскрешения все здесь ждут с нетерпением…* Это голос, к молчанию которого и то прислушивались, так представьте, с какой радостью воспримут его слово и интонацию… Мне кажется,
Несмотря на кажущуюся свою безличность, вопрос этот — наиболее глубинный, наиболее прочувствованный из наших вопросов и затрагивает всех и вся… Приезд к нам славян * высветил много любопытного, и особенно поражает сходство впечатлений, произведенных их присутствием на самые, по видимости, непримиримые элементы нашего общества — на административную high life [43] Петербурга и на остатки нигилистической партии… совпадение во взглядах на некоторые вопросы — в высшей мере разоблачительное и поучительное…
43
верхушку (англ.).
Здесь по-прежнему много говорят о двойной отставке* — военного министра, на чье место прочат Альбединского, и министра государственных имуществ… все это совершенно понятно. — Тут действуют те же пресловутые силы, которые норовят укрепить позиции… Но все это не имеет никакого будущего, ибо это даже не реакция, для которой, притом, нет ни малейших оснований, это просто-напросто интриги…
Боже, какую скуку я наверно нагнал на тебя, дитя мое, своим многословием и с каким страхом ты теперь должна ожидать моего появления. Впрочем, ты прекрасно знаешь, что живая речь всегда бывает менее монологической, чем письменная, — и получишь тому подтверждение. А до тех пор — да хранит тебя Господь.
Сердечно твой.
Тютчевой Эрн. Ф., 24 июля 1867*
Moscou. Lundi. 24 juillet 1867
Nous sommes toujours encore dans l’attente de l’'ev'enement qui m’avait paru imminent le jour de mon arriv'ee — mais qui, dans tous les cas, tarde beaucoup*. Je vais voir les Aksakoff tous les jours — et par une belle journ'ee j’aime assez ce but de promenade o`u l’on trouve, en y arrivant, un vaste jardin, des chambres spacieuses et claires, les d'ep^eches t'el'egraphiques du jour, et la certitude d’une conversation intelligente… C’est assur'ement ce qui manque le moins `a Moscou, dans le milieu o`u je vis. J’ai revu Katkoff avec tout son monde — j’ai pass'e, l’autre jour, deux heures chez Samarine, `a me faire lire par lui un morceau tr`es remarquable, destin'e `a figurer, `a titre d’introduction, en t^ete du second volume des oeuvres de Хомяков, imprim'e `a Prague, — et… j’ai d^in'e une fois chez les Odoeffsky, avec la P<rinc>esse Dolgorouky, ci-devant Bode, qui, ainsi que la Pr<incesse> Odoeffsky, avait 'et'e prendre cong'e de l’Empereur, et sont rentr'ees, l’une et l’autre, tr`es p'eniblement impressionn'ees de sa mauvaise mine… Hier, dimanche, `a l’issue de la messe, nous sommes all'es, ainsi qu’il en avait 'et'e convenu, prendre le th'e chez Mr Jean… J’ai rencontr'e l`a son fid`ele ami le G<'en'er>al Кулебякин qui a positivement d'eclin'e les remerciements que je voulais lui faire au sujet de Mr Jean, et m’a d'eclar'e que dans leur association tous les b'en'efices 'etaient pour lui. — Je ne demande pas mieux. Il est 'evident que, politesse `a part, l’excellent G<'en'er>al prend son jeune ami tout `a fait au s'erieux, et ceci, comme tu penses bien, ne contribue pas m'ediocrement `a cimenter leur amiti'e. — Le soir me ram`ene habituellement au Club o`u mon fr`ere, depuis des six heures, m’attend, comme une ^ame en peine, avec une anxi'et'e p'eriodique dont les premiers t'emoignages me sont d`es l’antichambre communiqu'es par les domestiques du Club. — Hier, cependant, je lui ai fait faux bond, parce que, la soir'ee 'etant particuli`erement douce et agr'eable, je me suis attard'e dans la soci'et'e de Щебальский `a la promenade de Sokolniki o`u nous sommes all'es entendre la musique de l’orchestre du P<rinc>e Gallitzine*, personnage tr`es honor'e et tr`es populaire `a Moscou — figure magnifique et bon diable.
Le 5 du mois prochain on c'el'ebrera, au couvent de Tro"itza, le jubil'e du M'etropolitain de Moscou, et je compte m’y transporter, d`es la veille, en compagnie de
Voici une lettre parfaitement vide, c’est faute d’une lettre `a toi. A travers tout, je me sens constamment inquiet — et tr`es d'ecourag'e. — J’embrasse Marie et serre la main `a Birileff. — Ah, que Dieu te garde.
T. T.
Москва. Понедельник. 24 июля 1867
Мы все еще не дождались события, которое казалось мне неизбежным в день моего приезда — но которое, в любом случае, сильно задерживается*. Я ежедневно хожу навещать Аксаковых — и с величайшим удовольствием проделываю при солнышке этот путь, в конце которого тебя ждет обширный сад, просторные светлые комнаты, свежие телеграфические депеши и непременность умного разговора… Это, конечно, то, чего меньше всего недостает в Москве, в среде, где я вращаюсь. Я повидался с Катковым и всем его окружением — давеча я провел два часа у Самарина, слушая в его чтении крайне интересный очерк, написанный как предисловие ко второму тому пражского издания сочинений Хомякова — и… один раз я обедал у Одоевских вместе с княгиней Долгорукой, бывшей Боде, которая, так же как и княгиня Одоевская, незадолго перед тем распрощалась с государем, чей нездоровый вид произвел и на ту и на другую тяжелое впечатление… Вчера, в воскресенье, мы, как было условлено, отправились после обедни пить чай к Ване… Я встретил там его верного друга генерала Кулебякина, который наотрез отказался слушать мои благодарности за проявляемую им к Ване доброту и заверил меня, что в их товариществе он сторона одариваемая, а не дарящая. — Этого мне вполне достаточно. Очевидно, что, даже со скидкой на учтивость, генерал принимает своего юного друга совершенно всерьез, а это, как ты понимаешь, немало способствует укреплению их дружбы. — Вечера у меня обычно сводятся к Английскому клубу, где мой брат уже с шести часов ожидает меня, слоняясь из угла в угол, как неприкаянный, и то и дело впадая в беспокойство, первый отчет о котором я получаю в передней от клубной прислуги. — Однако вчера я обманул его ожидания, так как, соблазнившись исключительной мягкостью и приятностью вечера, задержался в обществе Щебальского на променаде в Сокольниках, куда мы ходили слушать оркестр князя Голицына*, личности очень уважаемой и очень популярной в Москве — красавца и добряка.
Пятого числа следующего месяца в Троице-Сергиевой лавре будут праздновать юбилей митрополита Московского, и я собираюсь отправиться туда накануне в компании Сушкова и моего старинного друга Бодянского, с которым я век не видался. Этот юбилей единственный в своем роде, и мне очень любопытно на нем побывать. — Только восславлять его в стихах, как меня просили, я ни в коем случае не стану. — Раз уж речь зашла о стихах, то вот четверостишие, которое недавно было послано леди Бьюкенен* по случаю приема, оказанного в Лондоне султану:
Коль монархиня вдруг, в наше время шальное,Палачу христиан славный орден вручит, —Как же древний девиз тогда прозвучит:«Позор узревшему в этом дурное»?*Вот совершенно пустое письмо, ошибкою адресованное тебе. Как бы там ни было, я чувствую постоянную тревогу — и страшное уныние. — Обнимаю Мари и жму руку Бирилеву. — Господь с тобой.
Ф. Т.
Тютчевой Эрн. Ф., 7 августа 1867*