Том 9. Лорд Бискертон и другие
Шрифт:
На это он ответить мог, предмет он знал досконально.
— Конъюнктива века, то есть слой слизистой оболочки, который обволакивает глаз изнутри, соприкасается с глазным яблоком, и соприкосновение это, формирующее нервный пучок, крайне чувствительно, особенно в той точке, где пластинки волокнистой ткани прикрепляются к орбитальной щели внешними и внутренними лигаментами.
— А-а, вон что!
Они помолчали.
— А вы пришли к миссис Уоддингтон? — поинтересовалась девушка.
— Нет, к мисс.
— С
— Значит, вы не всю семью знаете?
— Нет, только миссис Уоддингтон. Пожалуйста, нажмите звонок.
Хамилтон нажал.
— А я заметил вас в автобусе, — сообщил он.
— Правда?
— Да. Я напротив сидел.
— Как странно!
— Чудесный сегодня денек, правда?
— Да. Просто замечательный…
— Солнце.
— Да.
— Небо.
— Да.
— Я вообще люблю лето.
— И я тоже.
— Если не слишком жарко.
— Да.
— Хотя в сущности, — развил свою мысль Хамилтон, — плохо переносит человек не жару, а влажность.
Слова его ясно доказали, что даже опытные эксперты, влюбляясь с первого взгляда, несут всякую ерунду, как и любой другой смертный. Неведомые до сей поры чувства бушевали в груди Хамилтона Бимиша, и, отшвырнув прочь все принципы, он признался себе, без стыда, что к нему наконец-то пришла любовь — не исподволь, потихоньку, согласно науке, но бесцеремонно, пустив в ход локти, словно ошалелый житель пригорода, врывающийся в пригородный поезд. Да, он влюбился. Силу его чувства, притупившего интеллектуальные способности, доказывало то, что ему казалось, будто он блещет красноречием.
Дверь открылась. Возник Феррис, взглянувший на гостью не с тем холодным отвращением, какое выказал раньше, при виде Джорджа Финча, а с отцовской симпатией. Окружность его талии была уже неохватна, но Красоту он еще воспринимал.
— Миссис Уоддингтон просила передать, мисс, — сказал он, — что ее вызвали по срочному делу, а потому ваша встреча отменяется.
— Могла бы позвонить! — жалобно воскликнула девушка.
Феррис позволил себе чуть вскинуть бровь, стараясь передать, что, хотя он ей сочувствует, дух преданности запрещает ему критиковать хозяйку.
— Миссис Уоддингтон просила узнать: удобно ли вам, мисс, если она придет к вам завтра, ровно в пять часов?
— Да, удобно.
— Благодарю вас, мисс. Мисс Уоддингтон ожидает вас, сэр. Хамилтон смотрел вслед девушке, которая, дружелюбно кивнув ему, беспечно удалялась из его жизни.
— Кто это, Феррис? — спросил он.
— Не могу сказать, сэр.
— Как, не можете? Вы же ее узнали!
— Нет, сэр. Эту даму я никогда не видел. Но миссис Уоддингтон сказала, что она зайдет в это время, и попросила передать ей сообщение, которое я и передал.
— Разве миссис Уоддингтон не сказала, кто зайдет?
— Сказала, сэр. Одна дама.
— Осел! — крикнул Хамилтон,
— Нет, сэр. Пожалуйста, заходите, и я провожу вас к мисс Уоддингтон. Она в библиотеке.
— Забавно все-таки, что миссис Уоддингтон не сказала, как зовут эту даму.
— Да, сэр. Очень забавно.
— О, Джимми! — воскликнула Молли. — Как мило, что вы зашли!
Хамилтон рассеянно похлопал ее по руке. Слишком занятый своими мыслями, он не заметил, что она назвала его ненавистным именем.
— Со мной произошло нечто поразительное, — признался он.
— И со мной. По-моему, я влюблена.
— Я уделил вопросу самое пристальное внимание, какое возможно в ограниченное время, бывшее в моем распоряжении, — продолжал Хамилтон, — и пришел к выводу, что тоже влюблен.
— Кажется, я влюблена в вашего друга Джорджа Финча.
— А я влюблен… — Хамилтон приостановился, — не знаю в кого. Очаровательная девушка! Просто прелесть! Сначала я заметил ее в автобусе, а потом мы поговорили немножко у дверей. Я вынул пылинку у нее из глаза.
Молли недоверчиво на него взглянула.
— Быть не может! Вы влюбились в девушку, даже не зная, как ее зовут? Вы же всегда говорили, что любовь — чувство разумное.
— Взгляды меняются. Интеллектуальное восприятие не застывает на мертвой точке. Человек склонен развиваться.
— В жизни я так не удивлялась!
— Я и сам удивлен, — признал Хамильтон. — Тем более, что я даже не знаю, как ее зовут, где она живет. Ничего не знаю. Кроме того, что она как будто бы приятельница, во всяком случае, знакомая твоей мачехи.
— А, она знает маму?
— Очевидно. Она пришла к ней.
— Кто только к маме не приходит! Мама — почетный секретарь самых разных обществ.
— Девушка эта среднего роста, поразительно грациозная, с блестящими каштановыми волосами. На ней — репсовый жакет, платье из креп-марокена с плиссированной юбкой и с маленьким воротничком с присборенным рюшем. Шляпка — из тонкой соломки, с репсовой лентой. Лакированные туфельки, шелковые чулки, а глаза — нежно-серые, словно утренний туман, плывущий над волшебным озером. Говорит тебе что-либо это описание?
— Нет, не припоминаю. Судя по вашим словам, она прехорошенькая.
— Так оно и есть. Я смотрел ей в глаза всего минутку, но никогда их не забуду. Они глубже тихих вод.
— Я могу спросить у мамы, кто это.
— Буду крайне признателен. Объясни, что это та, к кому она собирается зайти завтра в пять. И позвони мне, скажи имя и адрес. Ну а теперь, дитя мое, расскажи про себя. Кажется, ты обронила, что тоже влюблена?
— Да! В Джорджа Финча!
— Прекрасный выбор.
— Он — ягненочек!