Томек в стране фараонов
Шрифт:
— Помнишь?
Моряк тяжело дышал, раз-другой громко проглотил слюну и усилием воли поборов сухость в горле, отчетливо произнес:
— Что, соскучился?
Совсем рядом с его лицом щелкнул бич. Новицкий отпрянул, а кнут обвился вокруг его ног, свалив на песок под громкий смех зрителей. Гарри неспешно свернул корбач, отоднинулся. Теперь арабы могли связать Новицкого. Когда они закончили, над ним снова появился Гарри. С минуту он всматривался, потом наклонился и похлопал по щеке:
— Хороший! Очень хороший мальчик!
Оставалось только изо всех сил стиснуть зубы…
Ночь была холодной, разница температур между полуднем и полночью достигала 20 °C. Пленники не смогли уснуть ни на минуту, молчали, вслушиваясь в голоса пустыни. Где-то ухала сова, зерна песка, перекидываемые ветром, терлись друг о друга и издавали удивительные мелодичные звуки. Едва только рассвет обнял их теплом, они двинулись в путь. Пленников не кормили, но и не завязывали глаз, и они имели возможность приглядеться к своим врагам. Их было восемь человек. Все с тюрбанами на головах, лбы блестели от жира и пота, лица прикрыты от пыли. Все, кроме Гарри, были вооружены примитивными карабинами и длинными, напоминающими саблю, ножами.
Путь шел по дну огромного, изрезанного потоками дождя ущелья Хамады, в свете дня это было легко определить. Дорогу путники, по всему видать, знали прекрасно, им ни разу не попадались засыпанные камнями переходы.
Сидя на верблюде за одним из путников, Патрик казался с виду напуганным и примирившимся с судьбой. Однако он твердо верил, что его «дяди», когда придет время, найдут выход. Какой, он не знал, но был уверен в одном: чтобы вернуться, надо запоминать дорогу. И сразу же решил, что этим надо заняться именно ему, ведь с высоты верблюда местность была хорошо видна. Непроизвольно у него в памяти отпечатывались все подробности.
Из ущелья процессия выехала прямо на барханы. С трудом забирались они на верхушку каждой песчаной горки, откуда открывался вид на бесчисленные волны следующих горок. Все это вместе напоминало неподвижное озеро или море. Приходилось искать более пологие склоны, чтобы спуститься вниз. Однако они чаще всего оказывались такими крутыми, что кони пятились и тревожно ржали. Новицкому и Томеку утром развязали ноги, и они старались удержаться в седлах, но со связанными руками это плохо удавалось, хотя они и были великолепными наездниками. Вокруг царила глубокая тишина, раскаленный песок слепил, в воздухе стояло марево.
Наступил уже полдень, а всадники все еще ехали вперед. Когда, наконец, они остановились, оба друга, резко стянутые с лошадей, упали лицом в землю. Томек выплевал песок, пытался протереть залитые потом глаза. Эти попытки вызвали взрыв издевательского смеха.
— Кто вы? — сумел, наконец, задать вопрос молодой Вильмовский. — И чего вы от нас хотите?
Вожак жестом приказал остальным молчать. В наступившей тишине слышалось лишь лошадиное фырканье.
— Ты в самом деле хочешь знать, гяур? — спросил вожак по-английски.
— Так посмотри, в первый и последний раз ты видишь железного фараона.
Он склонился над пленниками. На полуприкрытом лице горели фанатичным огнем глаза.
— Я не убью вас. Это сделает солнце, — голос его звучал холодно. — Здесь правит владыка Долины, а не вы, проклятые гяуры!
И это было все. Всадники уселись на верблюдов и коней, сразу пошли в галоп. Поднялась пыль, наступила тишина.
— А ведь мы, братишка, пропали, — выдавил из себя Новицкий.
— Попробуем освободиться.
В лучах палящего солнца они попробовали было раз-нязать руки, но услышали топот лошадиных копыт. Кто-то возвращался галопом. Наездник остановил коня прямо перед ними, осыпал их песком так, что они инстинктивно опустили головы. «Железный фараон» наклонился и, дико смеясь, бросил на песок гурту [109] с водой.
— Я милостивый властитель! — выкрикнул он и снова разразился смехом и тут же исчез.
В молчании они поспешно освободили руки от пут. Развязали Патрика, схватили гурту. Каждый позволил себе несколько глотков воды.
109
Гурта — бурдюк для воды из кожи козленка. Ее сшивают по линии живота, петелька из верблюжьего волоса служит одновременно затычкой.
— Уф! — Новицкий растирал запястья. В этой жаре руки у него задеревенели, как на морозе. И добавил с мрачным юмором:
— Дедушка, я пить хочу.
Патрик подавил рыдание.
У них не было сил, чтобы поискать хоть клочок тени, но жара постепенно спадала. Немилосердное солнце скатывалось все ниже, готовясь ко сну. Они снова выпили по глотку воды.
— Ну, моряк! — сказал Томек. — В путь!
— Давай, у нас нет выбора.
Новицкий и Томек отдавали себе отчет, что в такой безнадежной ситуации они еще не бывали: без пищи, в пустыне, с таким количеством воды, что на этой жаре — даже если запас распределить — хватит на два-три дня. Шансов, честно говоря, не было никаких. Но с ними был мальчик, за которого они отвечали, его надо было поддерживать. Да и не привыкли они без борьбы отступать перед судьбой.
— Нам надо добраться до колодца, у которого в последний раз останавливались.
— Гм… Не знаю, ты наблюдал за небом? Мне кажется, мы ехали все время на запад. Покрыли километров пятьдесят.
— За все время?
— Нет, сегодня с утра, от того колодца…
— Надо до него добираться. Воды у нас немного.
Действительно, в гурте оставалось еще литров десять.
— Может, и хватит… — вздохнул Новицкий. — А потом…
— Если не дойдем до колодца… — начал было Томаш, но, бросив взгляд на Патрика, закончил иначе, чем намеревался: — … то нам придется искать воду!
— Наши похитители явно на это не рассчитывали, — буркнул Новицкий.
— Так для чего оставили нам гурту?
— Так, посмеялись… У этих людей развито воображение, — ответил моряк.
— Жаль, что их воображения хватило только на несколько литров. Я бы оставил больше, — Томек упорно шутил, жалея мальчишку.
Но именно Патрик их, в конце концов, и поторопил:
— Дядя! Пошли уж, — весьма решительно потребовал он.
— Да, давай двигаться, — сказал Томек. — Авось, не заблудимся.