Тонкий лед

Нетесова Эльмира Анатольевна

Он смотрел в окно на пробегавшую мимо тайгу.

Касьянов остановил машину на лужайке, спрятав­шейся в гуще деревьев.

— А где твоя шоферюга? Куда подевалась? — вспомнил Соколов.

— Это ты об Ирине вспомнил? Она уже дома. Осво­бодилась, работает, возит начальство, по-моему, се­мью завела. Трудно одной везде справляться, нашла помощника. Да и сама многое теперь умеет. Эта нигде не пропадет,— уверенно говорил Федор Дмитриевич.

— Счастливые вы люди! От вас часто на волю ухо­дят, не то что у меня, только по большим праздникам одного или двоих милуют. В этот раз Кондрата выпус­тим. Домой отправлять будем. Вот только не знаю, как сказать старику? Он не хочет на волю. Никого у него там не осталось. Один как крест на могиле. Никому не верит и не любит. Не для кого жить, а для старика важна нужность. Иначе весь смысл потерян. И мои уговоры не помогают. Говорит, что там похоронить ста­нет некому.

— Ты похлопочи,

Саня, может, возьмут деда в пан­сионат. Ведь у него рабочего стажа на троих мужиков наберется. Человек он непьющий, спокойный, никому не помеха.

— Заодно старух лечить будет! Во, веселуха нач­нется! Бабки от врачей к нему переметнутся! Они лю­бят лечиться. Там и для себя какую-нибудь пригля­дит! — встрял Егор.

— Если б знали, как трудно далось мне помилова­ние Кондрата. Уговаривал, ругался, просил, убеждал, к прокурору ходил два месяца. Никак не соглашался. Злопамятный человек, забыл, что дед его вылечил от псориаза. А вот газетную статью помнил.

— А он знает, что ты его к воле готовишь? — спро­сил Касьянов Соколова.

— Нет. Я ему не говорил. Может, попробую опре­делить в интернат для стариков. Иначе Кондрату воля не будет в радость. Главное, там он не будет один.

— О чем ты, Сань? Он умудрился даже в зоне жить в одиночестве. Кондрата этим не испугать. Дру­гое дело, что там накормлен и пригляжен будет, да крыша над головой — это нимало для деда,— гово­рил Платонов.

— Одно плохо: знахаря, целителя в нем задавят, да и передать эти знания некому. Недавно я разрешил ему с мужиками в тайгу, на «деляну» поехать. Они лес валили, а он всякие травы, корни собирал. Ну, средь зэков говна хватает. Вот один из них возьми и ляпни, повитухой старика назвал. Еще покруче добавил, по­солонее. Кондрат смолчал. Где-то к вечеру сели мужи­ки передохнуть, а того пересмешника гадюка за ногу укусила. Болотная, самая ядовитая из гадов. Тот взвил­ся! Ведь и не заметил, не почувствовал, как она в са­пог заползла. Нога стала опухать. Короче, дышать ему оставалось немного, минут десять-пятнадцать. А вра­ча в тайге где взять? Пока в зону привезли б, он по дороге кончился бы. Вот тут и пристали зэки к Кондра­ту, дескать, помоги, родимый, спаси душу, в долгу не останемся. Старик оглядел ногу, она уже вовсе отекла. Кондрат выдернул из уже заготовленных трав несколь­ко штук, оборвал листья, приложил к укусу. Потом сме­шал какие-то семена, корешки, перетер в ладонях и этим заменил листья. Но перед всем тем жгут нало­жил на колено, тоже из трав. Вскоре опухоль на ноге спадать стала. Кондрат менял травки, семена. Тот пе­ресмешник лежит молча. Стыдно стало. А как еще? Нога горела, тут же успокоилась, затихла, и мужик заснул. Зэки увидели, что укушенная нога больше не тревожит,— извинились перед Кондратом. И все дни, сколько был среди них, плохое слово никто не обро­нил в его адрес. Боялись, что и их судьба накажет. Правда, без приключения все равно не обошлось! — рассмеялся Александр Иванович и, срезав подосино­вик, выпрямился, продолжил,— в тот день вся зона хохотала до икоты. Впервые так приключилось. При­везли мужикам ужин на «деляну».Они не сели за стол, а поблизости, под кустами расположились. С мисками, хлебом, компотом. Последним бригадир пришел. Взял кашу, отошел подальше от всех, сел, да вдруг как взво­ет. Глаза на лоб полезли. В чем дело, никто не поймет. Оказалось, бугор на ежа сел. И как угораздило? Поче­му ежик не успел сбежать от этой задницы, поняли сразу. Он моховик приглядел и перекусывал ножку, чтоб потом его на колючки нацепить, унести к себе в нору, в зимний запас. Ну, и увлекся. А здесь, откуда ни возьмись, эта задница на него свалилась, разгладила в лепешку. Ежик едино что успел — выпустил колючки и достал бугра до самых помидоров. Бригадир орал так, что тайга умолкла. Все звери и зверушки притихли со страху, не зная, кто кого и за что прижучил? Вско­чил мужик с ежа, благим матом орет, а у него на зад­нице— добрая пригоршня иголок от ежа. Их всей бри­гадой выдирали. Жопа у бугра подушкой вздулась. Ни сесть, ни стоять не может, такая боль. Лежать только на животе. Сзади так горело, будто в кипящем котле посидел. Ладно б только задница пострадала, а то ведь и яйцам кисло досталось. Он в раскорячку с неделю ходил. И уж какая там работа, в лопухи без воя не ходил. С тех пор для него страшнее ежа нет в тайге зверя! Боится как чумы!

— А что ж Кондрат не помог ему?

— Кому? Бугру или ежу? — усмехался Соколов.

— Зэку, конечно!

— Кондрат на то время уже в зоне был, да и слу­чись при нем, не стал бы лечить. У того на руках крови много. Дед таких терпеть не может и не лечит.

— Мужики, давайте сюда! Гляньте, сколько мас­лят!— позвал Егор.

— А ты везучий, любит тебя тайга, одаривает! — присел на корточки Александр Иванович и заговорил,— Знаешь, Егор, я с твоим Ромкой все перепробовал. Пытался с ним по доброму наладить отношения. Ста­вил его банщиком, там работы немного. Так он

всех зэков бритвенными лезвиями снабдил. Убрал его из бани в хлеборезку — работяг стал обжимать. Фарто­вым пайки работяг сбывал за «бабки». Перевел в пра­чечную — и там отличился. Все новое белье ворюгам, а работягам — сплошь рванье отдавал. Поставил уби­рать кабинеты в административном корпусе, так охра­на выкинула за пакости, вломили ему за воровство и мерзости. Он только мне в сиденье стула пять лез­вий загнал, да в стол штук восемь. Моему заму еще и гвозди приспособил. Ладно, простили. Поставили убирать территорию вокруг нашего административно­го корпуса — он через форточку залез в кассу. Хоро­шо, что денег в тот момент не было, но сумел подонок даже сейф открыть. Удрать не успел, увлекся и не ус­лышал, как кассир вошел. Ох, и вломили ему тогда, скопом наподдали. После того все окна и форточки забили. А он самого себя к полу пришпандорил гвоз­дями. Когда их вытаскивали из его ног, все уши надор­вал криком. Наш врач теперь зовет его своим постоян­ным пациентом. Знаешь, чем теперь грозит? Лезвий наглотаться.

— Черт с ним! Пусть хоть грызет их вместо хле­ба!— отмахнулся Егор.

— А мне как быть? Его мамаша письмами забро­сала. Каждые три дня получаю от нее послания. Сы­ночком интересуется, как он здесь? Что с его здоровь­ем, настроением? Все ли у него в порядке?

— Раньше надо было заботиться. Теперь что тол­ку? — глухо отозвался Платонов.

— Она такая же чокнутая как и Роман. Спрашива­ет меня в письме, возим ли мы заключенных в кино, театр? Читает ли ее выродок книги? Нет, вы представ­ляете себе такое, чтоб я наших козлов повез в кино? А там и в кабак, и по бабам! Совсем звезданулась мамашка! Посеяла, где ее сын и на каком режиме! Осуди его раньше, давно бы шлепнули пулю в лоб и забыли б гада. А эта как спросит, смех берет! Изде­вается идиотка!

— Она одна, или еще такие есть? — спросил Кась­янов.

— Имеются! Академик из Хабаровска. Его сын у ме­ня киснет. Правда, ему последний год остался. Тоже интересуется, продолжает ли сын свое самообразова­ние? Ведь его взяли с третьего курса института. Ну, как же? Да он за десять лет отсидки, выйдет доктором живодерных наук! Куда там папашке до него? Он сел за убийства! Зато родитель печется о его духовной культуре! Сказал бы я ему, сколько крови испортил его выродок работникам зоны!

— Это что? Вот нашим бабам приходят письма, так без мата читать невозможно. Пишет один ублю­док своей жене: «Ты смотри там, не блядуй, не тас­кайся с охранниками! Не то узнаю, тебе ноги вырву, а им репы поскручиваю. Слышь, Зойка, не клей свое начальство. Они попользуются, а жить с тобой не станут. Потому что у них на выбор целая зона!» — сморщился Федор Дмитриевич и добавил,— черт зна­ет этих людей! Или не понимают, не слышали, что такое женская зона?

Соколов уже набрал две корзины грибов, теперь собирал стланиковые шишки в рюкзаки. Касьянов за­ложил свои рюкзаки с грибами в багажник, достал меш­ки для орехов и сел перекурить. И только Егор соби­рал в ведро лесную малину. Он постепенно уходил от Касьянова и Соколова в глушь тайги. Ему и впрямь повезло, малины было много. Крупная, чистая, она будто звала за собою в чащу.

И вдруг... совсем рядом, прямо у ног Платонова упало что-то тяжелое. Егор невольно отскочил, увидев рысь. Та, вскрикнув по-кошачьи, смотрела на человека колюче и, казалось, готовилась к прыжку.

— Пшла, стерва! — крикнул хрипло. Платонов по­шарил в кармане, нащупал перочинный нож.

Рысь тем временем заскочила на дерево и, спря­тавшись в густых еловых лапах, кричала громко. Буд­то оповещала тайгу о своем промахе.

Егор позвал мужиков.

— Пошли отсюда! Тебе и впрямь повезло, что эта лярва промахнулась. Такое редко случается. Если б не промазала, тебя уже загробила бы! Идем, не испы­тывай судьбу. Не отходи так далеко. С рысью не шу­тят. Зверюга коварная, и здесь их хватает. Бросаются на отбившихся. Понял? — задрал голову Соколов и, достав пистолет, выстрелил на голос.

Рысь камнем свалилась с ветки. Когда люди подо­шли к ней, она была мертвой.

— Вот это выстрел! Сразу в башку! Я ее и не видел, а ты мигом уложил! — восторгался Егор Соколовым.

— Афган научил бить без промаха, если жить хо­чешь. Там, конечно, намного опаснее было, но и эта — не подарок,— ответил Александр Иванович.

— Она на меня хотела броситься с земли,— вспом­нил Платонов.

— Егор, рысь с земли не кинется. Промазав, бежа­ла б следом за тобою по деревьям. Кричала бы, пуга­ла, но не бросилась бы.

— Почему?

— Другого бы искала. Вот я и погасил зверюгу. Она как твой Ромка не отвяжется, пока крови не напьется.

— У всех гадов есть что-то общее,— нахмурился Егор.

— Послушай, может, разрешишь ему свидание с матерью, заодно и ты увидишься с бывшей любов­ницей. Глядишь, помиритесь,— смеялся Соколов.

— У меня голова покуда из плеч, а не из задницы растет! — огрызнулся Егор зло.

— Какое свидание дашь им, если у него пожиз­ненное?