Торлон. Война разгорается. Трилогия
Шрифт:
— Считай, что карту ты продал, и продал весьма удачно, — усмехнулся Скелли, расхаживая перед растянутым на дыбе полуживым телом. — Что дальше?
— Он сам обещал прийти… — прохрипел торговец, сплевывая кровь.
Его привели в порядок, и через несколько дней там же, на рыночной площади, действительно возле лотка с невинными свитками объявился угрожающего вида здоровяк, которого по сигналу наученного горьким опытом торговца живо скрутили переодетые обычными жителями гвардейцы из замка и который скоро уже висел на все той же безотказной дыбе. Из его разбитых усердными кулаками уст стало известно, что некоторые промышляющие разбоем; обнищавшие виггеры, выгнанные со службы кто по возрасту, кто из-за полученных ран, кто за недостойное поведение, осмелели настолько, что не довольствуются налетами на своих беззащитных соплеменников, а повадились ходить на поиски легкой добычи в Пограничье. Мол, как-то раз он с
В избе, как ни странно, оказалось немало чем можно поживиться, причем многие вещи были понятными по назначению, хотя и странными по виду: одежда, оружие, кухонная утварь. А потом они наткнулись на спящего старика и поспешили убить тем, что оказалось под рукой. Кажется, они закололи его стрелой шеважа. Внешность старика тоже была странной: бритая голова, узкие глаза, борода заплетена в седую косичку. Они решили, что это какой-нибудь из местных дикарских вождей, и поспешили убраться подобру-поздорову. Избушку на всякий случай оттолкнули от берега, чтобы дать себе время уйти подальше, прежде чем об их злодеянии станет известно. Куда они дели остальное награбленное? Точно так же распродали постепенно через торговцев. Нет, ничего вроде этой карты они там больше не находили. Хотя успели перерыть весь дом. Скелли собирался казнить негодяя, но в последний момент передумал. Именно негодяи ему могли пригодиться. Да еще такие отчаянные. Это ж надо дойти до такого, чтобы воровать под носом у шеважа!
— Заприте его в клеть, — распорядился Скелли.
Клетями назывались вырытые под замком пещерки, низенькие, чтобы помещенный в них человек не мог выпрямиться в полный рост, и отделенные от общего прохода толстенными железными решетками. Некоторые называли это место каркером по аналогии с временной темницей в одной из башен. Сюда издавна помещались самые опасные преступники, представлявшие непосредственную угрозу правителям Вайла’туна. Об их существовании вне замка ничего не было известно. Одну из клетей обживал теперь и сам Ракли.
Главный писарь замка поежился от удовольствия. Прежние встречи с этим человеком не доставляли ему никакой радости. Он был не слишком умен, доверчив, но запальчив и жесток, что вынуждало Скелли держаться с ним если не подобострастно, то с должным пиететом и постоянно взвешивать каждое слово. Даже в плен его он брал чужими руками, чтобы Ракли не догадался, кто является истинным зачинщиком внезапного переворота. Весь свой гнев он сейчас мог обрушивать лишь на двоих «предателей»: на Тивана, командующего мергами, и Демвера, командующего сверами. О том, что за ними стоит еще кто-то, он наверняка догадывался, но воспаленный мозг был уже не в состоянии раскладывать мысли в нужном порядке. Скелли за это время дважды спускался навестить его в клети и получить очередной заряд бодрости и хорошего настроения. На Ракли было страшно смотреть. Он то лежал на тонкой подстилке на холодном полу, то сидел на корточках, прислонившись к стене, то ползал за решеткой на четвереньках и разговаривал сам с собой. Скелли он замечал, но не видел. Судя по его сбивчивой болтовне, подозревал он все и вся. Отдельный ушат упреков доставался его сыну Локлану, о бегстве которого ему донесли незадолго до пленения. Скелли разглядывал и слушал Ракли, иногда уклончиво отвечал на бессвязные вопросы и думал о том, что вот он перед ним, конец ненавистного рода Дули, такой незатейливый и безнадежный, за которым последует пора необходимого безвременья, а потом во главе стола в тронной зале замка сядет кто-нибудь из потомков Квалу — ни больше ни меньше.
Существовала лишь одна загвоздка. Со смертью Ракли род Дули не прерывался. Даже если в конце концов не объявится живым и здоровым его беглый сын Локлан. Потому что, судя по старинным записям, потомками Дули считались еще два рода, представители которых, ничего не подозревая, жили и здравствовали поныне. Когда в свое время Скелли узнал об этом, он по молодости не придал новости должного значения и ограничился тем, что избавился от одного — строителя Хокана, падение которого со стены было принято, как и в недавнем случае с Ривалином, за несчастный случай. Да и то лишь потому, что, по донесениям проверенных людей, этот Хокан водил дружбу с еще одним изгнанником из замка, бывшим главными писарем по имени Харлин. Харлин мог знать правду и сболтнуть ее Хокану. А зачем Скелли пособничать претендентам на трон? Покончив с Хоканом, он допустил промашку, не доделав дело до конца и не подстроив ничего его жене и двум детям, дочери и сыну. А еще хуже то, что он понадеялся смертью Хокана запугать старика Харлина. Мол, теперь тот будет держать язык за зубами.
В итоге все равно дело закончилось пожаром и сгоревшей дотла избой писаря, однако Скелли совершенно не был уверен в том, что задуманное увенчалось успехом. Хотя дом поджигали как раз в тот момент, когда, по сведениям, в нем собрались и хозяин, и гости, среди которых был, собственно, сын Хокана, мальчишка по имени Хейзит. Что-то пошло не так, мальчишка остался жив и здоров, тела Харлина так и не нашли, а запутанные следы уводили далеко-далеко, в тун карлика Тэрла. У Хейзита вообще была удивительная способность спасаться от огненной смерти: ведь удалось же ему избежать ее в пекле, в которое превратилась застава, где он одно время служил. Скелли с интересом пообщался с ним, когда Локлан решил выписать ему охранную грамоту и поручить строительство печи для производства замечательного изобретения — камней из глины.
Скелли сразу отметил неуловимые черты, говорившие об избранности юного потомственного строителя, однако сам Хейзит не производил впечатления человека, знающего о своем предназначении или не менее выдающемся прошлом. Скелли тогда несколько успокоился и до последнего момента не мешал Хейзиту заниматься нужным делом. Тем более что в это время его гораздо больше заботила пропажа других потомков Дули: отца и дочери. Отцом был верный слуга Локлана — Олак. Верный до тех пор, пока Скелли не оказал ему, если можно так выразиться, услугу, вернув безвозвратно утраченное дитя, прекрасную девушку по имени Орелия, причем не откуда-нибудь, а из Обители Матерей. Тут Скелли превзошел самого себя, изменив тактику и не став никого сбрасывать со стены или поджигать. У него появился замысел, как, переманив Олака на свою сторону, сперва расправиться с Ракли и его родом, а затем воспользоваться последними из потомков Дули себе во благо. Он не побоялся сделать некоторые намеки на родство рода Олака с родом Дули, чему тот, похоже, до конца отказывался верить. Во всяком случае, его дочь разъезжала по Вайла’туну на коне, покрытом серо-желтой попоной. От желтого цвета один шаг до золотого.
Девочка прошла хорошую школу в Обители, и со временем ее тоже не составит большого труда покорить и сделать своей должницей. А потом, когда-нибудь, когда власть рода Ракли расшатается и прекратится, объявить преемницей ее и ее потомков, ежели таковые к тому времени народятся. Не народятся — тем лучше: тем меньше будет противников следующего шага красавицы. Которая должна будет отречься и последним — и первым — указом назначить вместо себя владельца и распорядителя замка… Кого-нибудь, кого предварительно подберет сам Скелли. Народ воспримет такой поворот событий если не с радостью, то более благосклонно, чем любой захват власти силой. Если только это не будет захват власти самим народом. Но такого развития событий Скелли ни за что бы не допустил. И вот какая незадача: вместе с Локланом с горизонта исчезают и Олак, и его замечательная дочь. Хорошо если сейчас они все покоятся где-нибудь на дне Бехемы. А если нет? Получится, что своими тогдашними намеками он сделает себе только хуже. Все-таки даже пожар действует надежнее. А уж о падении со стены и говорить не приходится.
— Приехали, — остановился шедший впереди охранник.
«Быстро, — подумал Скелли. Обычно обратный путь утомлял его особенно. Сегодня не затосковать помогли не слишком радостные размышления. — Вот бы еще знать, что творится на улице. По ощущениям, скоро ночь и пора ложиться спать».
Коридоры подземелья располагались ниже уровня хранилища и кельи, где обитал Скелли. Пришлось подниматься по старой каменной лестнице, к которой совсем недавно по его указанию приладили деревянные перила, греметь ключами о кованую дверь, надежно преграждавшую проход внутрь замка, входить в точно такое же подземелье по ту строну и идти дальше окольным путем, вероятно проложенным под замковой стеной, потому что несколько встречающихся ответвлений были завалены просевшим еще в незапамятные времена грунтом и камнями. Здесь Скелли чувствовал себя более уверенно. Он забрал у старшего охранника ключи, которые тот имел право носить, но не имел права хранить, и демонстративно пошел впереди небольшой процессии. Кресло на колесах они, как всегда, оставили в нише у кованой двери.
В лицо подуло холодом. Они приблизились к тому месту, которое нравилось Скелли, пожалуй, особенно, даже больше, чем его драгоценное хранилище. Это была неширокая, примерно в локоть высотой и несколько шагов длиной, прорезь в стене, выходившей на Бехему. Особенно здесь было хорошо летом, когда долетавшие снизу прохладные брызги с ветром приятно освежали лицо. Зимой Скелли тут не задерживался. Тем более что при всем желании, сколько ни вглядывайся в черноту щели, ничего не увидишь — только слышен грохот прибоя где-то внизу да ледяные капли превращаются на камне в скользкий прозрачный нарост.