Торлон. Война разгорается. Трилогия
Шрифт:
— Откуда…
— Откуда я все это знаю? — Клубника, выросшая не на солнце, была не такой сладкой, как летом, но вполне ничего. — Приснилось, дорогой мой, приснилось. — Хорошо, что он еще не утратил способность удивлять. — Это старая новость. Надеюсь, ее уже внесли в хроники?
— Оррик и Буртон уже записывают. Им не хватает некоторых подробностей…
— Ты знаешь Сартана?
— Сартана? Конечно. Его послали за водой. А что с ним?
— Да нет, ничего. — Скелли в последний момент передумал подставлять парня и решил сдержать данное слово. Все-таки так будет надежнее. — Когда появится, скажи, чтобы убрал у меня поднос с ужином. — Скелли всегда делал вид, будто любой из работающих здесь может беспрепятственно зайти к нему в келью. Мол, он им доверяет. Это во-первых. А во-вторых, Скелли ничего и ни от кого не прячет. Ну, разве что в старом сундуке, который невозможно взломать и ключ от которого всегда при нем. — Мне нужно поговорить с Демвером. Не знаешь, где он сейчас?
Писарь только развел руками и признался, что со вчерашнего вечера Демвера не видели. Услышать об этом Скелли было вдвойне неприятно, поскольку с некоторых пор он установил негласное наблюдение и за Демвером, и за Тиваном, чтобы всегда знать, чем занимаются его товарищи по заговору. Подвоха он ждал с любой стороны. Похоже, один уже наметился.
— Тогда проводи меня к Тивану. Надеюсь, его мы еще не потеряли?
— Нет, он с утра сидит в тронной зале и советуется со своими мергами насчет карьера.
— Куда же нам без советов, — хмыкнул Скелли. — Пошли.
Все писари в хранилище привыкли к тому, что Скелли никуда не ходит один. Сопровождать его они считали задачей почетной для себя, поднимавшей их в глазах остальных, и не предполагали, что самостоятельно главный писарь просто-напросто рискует заблудиться в переплетении коридоров и лестниц.
«Надо было одеться потеплее, — размышлял тем временем Скелли, следуя за провожатым, имени которого все никак не мог вспомнить. — Вряд ли эти вояки догадаются разжечь очаг. Им нравится постоянно испытывать лишения и думать, будто они находятся в вечном походе».
На сей раз он ошибся.
Когда он вошел в тронную залу, оставив за дверью безымянного писаря, его встретило приятное тепло и ароматный запах сухих поленьев. Во время советов в залу никто из посторонних не допускался, так что за поддержание огня сейчас отвечали те, кто сидел к нему ближе остальных.
«Раньше здесь было больше порядка», — отметил Скелли, кивая собравшимся и присаживаясь почти при входе на один из многочисленных стульев, расставленных по всему круглому пространству. По традиции стулья эти предназначались для тех, кто получал право присутствовать на советах, но не имел права сидеть в одном из пяти кресел за массивным дубовым столом в центре залы. Над столом едва заметно покачивалось тяжелое деревянное колесо, укрепленное на цепи под сводчатым потолком и сплошь утыканное толстыми свечами. Раньше стулья аккуратно выставлялись вдоль стен, теперь их никто за собой не убирал и они стояли где попало. Свечи тоже давно не меняли, так что если во времена Ракли импровизированный канделябр напоминал ощетинившегося ежа, то сейчас он больше походил на обычное колесо от телеги, из которого забыли вытащить комья грязи.
Как и ожидалось, председательствовал на совете Тиван. Вот уж кто совершенно не изменился. То же узкое лицо, кажущееся еще более вытянутым из-за длинной седой бороды с заплетенными по краям косичками, тот же прямой взгляд серых глаз, те же сдержанные, словно заранее просчитываемые движения.
При виде Скелли Тиван поднял руку, останавливая кого-то из говоривших, и ею же указал вошедшему на свободное кресло.
Скелли покачал головой, оставшись неприметно сидеть на стуле.
Слово вернулось к полноватому воину с короткой стрижкой и тщательно выбритым подбородком. Не вставая с кресла и обводя присутствующих спокойным взглядом по-рыбьи холодных глаз, он продолжил прерванную мысль:
— Пускай хоть сейчас почешутся сверы. Они эту кашу заварили, как я понимаю. Им и расхлебывать. У нас сейчас есть дела и поважнее.
«Тиван решил советоваться только со своими», — подумал Скелли, безошибочно узнав в говорящем херетогу Ризи, недавно вернувшегося из Пограничья, где он отвечал за восстановление сожженной дикарями заставы. Предприятие с грехом пополам удалось, так что теперь Ризи снова был на хорошем счету. Хитрая бестия! Все его прежние заслуги сводились к тому, что как-то на охоте он спас Ракли, справившись с раненым кабаном. Теперь Ракли гниет в подземелье, а этот вечно неумытый сотник продолжает как ни в чем не бывало разглагольствовать на совете.
— Кстати, что там слышно с карьера? — Тиван пригладил бороду.
Сидевший за столом второй сотник, к которому он обращался, оглянулся и ткнул пальцем в соседа Скелли. Воин, уже в летах, но, судя по всему, крепкий и знающий свое дело, встал со стула и скупо доложил:
— Те, кто назвались аз’венедда, больше не объявлялись. Я только что оттуда. Все спокойно.
— До появления венеддов там тоже все было спокойно, — буркнул себе под нос Скелли.
— Вы что-то хотели сказать, вита Скелли? — заметил его недовольство Тиван.
— Я? Скорее нет. Не хотел. У меня нет слов. Когда я вижу, как вопрос задают одному, отвечает другой, а службу в это время несет кто-то третий, у меня нет слов, хелет Тиван…
Это был сильный выпад, но Скелли надоело сдерживаться. Если бы можно было на деньги Скирлоха и Томлина обзавестись совершенно новыми виггерами, он бы ни мгновения не сомневался. Ракли устранили не только за несговорчивость. Причиной всеобщего недовольства была его нерешительность. С расшатыванием трона ему, разумеется, помогли, но те, кто взял ослабевшую власть, должны действовать по-другому: четко, слаженно, безжалостно. А он что видит? Те же пустые собрания, незнание происходящего на местах военачальниками и оторванность рук и ног в виде рядовых виггеров от головы — в виде того же Тивана, бледнеющего на глазах.
— Мы готовы выслушать ваши предложения, вита Скелли. Вероятно, с вашим бесценным опытом вы знаете, каким образом можно одновременно оказываться в пяти разных точках, где вот-вот полыхнет, и при этом видеть перед собой полную картину.
— Откуда же мне знать такие тонкости воинского искусства! — Скелли продолжал сидеть, глядя прямо на Тивана и как будто не обращая внимания на повернувшиеся к нему малосимпатичные лица собравшихся. На самом деле именно эти лица были ему сейчас особенно интересны. В некоторых читалась откровенная неприязнь. Некоторые выглядели удивленными его дерзостью. Но были и такие, в которых за ехидными улыбками проглядывало одобрение. «Нет, далеко не все уже сейчас симпатизируют своему командиру». — Правда, за все те разы, что я посещал эту залу, а их, поверьте, было немало, мне надоело слышать одно и то же: «это дело сверов», «мы тут ни при чем» или «все прекрасно и замечательно, не извольте беспокоиться». Нет, не все прекрасно и не сверов это дело. Это наше дело! И пока вы это не поймете, любые дикари смогут безнаказанно поджигать ваши заставы, а любой подмастерье — убивать ваших братьев и легко уходить от возмездия. — По зале прошелся ропот негодования. — Среди вас, я вижу, много эделей. И некоторые заняли кресла, которые отмечены гербами отнюдь не их благородных родов. Думаю, вы сами знаете, как это называется. Я не меньше вашего был возмущен тем, что творилось тут у нас при предыдущем правителе. — Он выждал паузу. — И сегодня мне неприятно видеть, что тогда порядка было больше. Да-да, больше. Порядка в головах, от которого, поверье мне, зависит все остальное. И вовсе не обязательно быть одновременно в пяти разных точках. А почему не в шести? Почему не в десяти? Кто знает, где именно полыхнет, как выразился уважаемый хелет Тиван? А я вам скажу. Там, где вы меньше всего этого ждете. Если вам сейчас есть досуг думать, представьте, как поведет себя простой люд, когда узнает, что можно безнаказанно убивать сверов. Думаете, для него есть большая разница между сверами и мергами? Сомневаюсь. А вот я эту разницу ощущаю даже слишком отчетливо. Потому что вы сами ее себе придумали и теперь проповедуете. Сейчас вот вы все вместе, вам дорог ваш такой замечательный, такой сплоченный союз, с вами ваш военачальник. А о том, что не менее уважаемый виггер, Демвер по прозвищу Железный, пропал из замка и никто не знает, где он сейчас, вы уже слышали? Вас это нисколько не волнует? Вы не думали о том, что оставшиеся без твердой руки сверы могут в отместку за перенесенное унижение наделать таких делов, что расхлебывать, как вы выражаетесь, придется и вам, и вашим ни в чем не повинным потомкам?
Скелли говорил, чувствуя, что его заносит, но остановиться не мог. Сгущающаяся в зале тишина свидетельствовала о правильности подбираемых слов. Слушатели застывали каждый в своей позе, и было почти воочию видно, как мороз от осознания происходящего пробирает их до самых костей и заставляет думать. Тиван и те немногие, кому и раньше приходилось слушать речи Скелли, сейчас тоже подпали под всеобщее настроение и молчали еще несколько мгновений после того, как он демонстративно замолчал и встал, чтобы удалиться. Его никто не окликнул и не остановил, хотя он на это рассчитывал, но, когда он прикрыл за собой дверь и прижался к ней спиной, прислушиваясь, до его слуха донесся сладкий рокот возбужденного спора. Вот и отлично! Пусть повздорят да почешут затылки. А то только языком чесать горазды. В открытое противоборство с Тиваном ему вступать было глупо, а кто понял его намеки насчет гербов, в следующий раз будут осмотрительнее. Те же, кто ничего не понял, хотя бы узнали о существовании странного старика, который говорит, что думает, и которого слушают даже самые важные военачальники. Для начала уже неплохо.