Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Тотальное превосходство
Шрифт:

Я закурил, а Кудасов заговорил. Вот что он говорил:

— Никто и никогда меня не любил. Матушка моя только исполняла долг. Отец до двенадцати моих лет одевал меня девочкой и ласкал меня, забываясь… кончал. Спасибо еще, что не трахал. Я терпел. Родителей уважал. Отчего-то… Говно и та и другой!.. Оба тяготились мной. Оба тяготились друг другом. Оба тяготились жизнью. Страсти мелкие. Мечты примитивные. Свято верили, как и все придурки на свете, что они бессмертные. Не бессмертные. Это я знаю теперь определенно, ха-ха… Оба уже умерли. Один за другим. От безделья. От лени. От тоски. От самоуничижения. От безрадостности. От отсутствия той самой знаменитой бетховенской беспричинной радости… Я не жалуюсь, как ты заметил, наверное уже, я рассказываю. Это важно на самом деле то, что я рассказываю. Моя жизнь очень похожа на многие другие жизни, на многие и многие другие жизни… Никто со мной первым не заговаривал. С детства… Никто ко мне серьезно не относился. Никто ко мне с удовольствием не относился. Никто мне не звонил. Никто меня никогда никуда не приглашал, никуда не звал, даже погулять… А я старался. Я много читал. Я что-то всегда интересное рассказывал. Как мне казалось, интересное. Но мне так только казалось. Мальчики и девочки, тетеньки и дяденьки, дедушки и бабушки не видели меня,

не слышали меня… Я привлек их внимание, я оказался для них интересен только тогда, когда они вдруг ясно и откровенно поняли, что на самом-то деле им следует опасаться меня, им необходимо бояться меня. Они смотрели на меня теперь, пожирая меня, они слушали меня теперь, пьянея от меня — не все, но большинство… Я использовал их страхи в своих целях, конечно же. Я был бы полным идиотом, и это бесспорная истина, если бы не применил этот свой великий Дар для качественного и скорейшего улучшения своей жизни, своей судьбы… Командовал. Властвовал. Подавлял. Направлял. Но незаметно… Управлять тайно — это высшее наслаждение. Все знают о тебе. Но все молчат о тебе. Боятся. Публичная власть никогда не заменит власть тайную. Удовлетворение, насыщение от такой власти, от тайной власти, предельное, полное. Жизнь окунается в праздник. Эйфория как после самого продвинутого наркотика. Эндорфины мечутся по тебе как сумасшедшие. Ты осознаешь свое значение, свою силу, свое влияние, свою избранность, свое величие… Подобное осознание стоит всех ценностей, всех чудес этого мира, вместе взятых. Всех, но только не любви, банальной, тривиальной, примитивной любви, просто любви… Год, два, три, четыре назад я вдруг понял, что я так ничего за всю свою долгую жизнь и не принес настоящего этому миру, не отдал, не подарил. Я ничего не построил, ничего не создал, ничего не изобрел, ничего не открыл. И никого не любил… Бог с ним, пусть меня самого никогда не любили, только боялись, но не любили, и женщины, и мужчины, и дети, и старики, и кошки, и собаки, и хомячки, и морские свинки, и волнистые попугайчики, и канарейки, и крыски, и мышки, и даже вон та самая сучка, маленькая львица, которую я так славно трахал, когда ты тут объявился, меня тоже в реальности никогда, собственно, не любила… Но я-то ведь и сам, между прочим, тоже еще никого не любил… Чудовищно! Нет, правда. Я совершенно искренен сейчас. Я ничего не создал, и я никого не любил! Я проживаю свою жизнь зря!.. Я — говно. Я — пыль. Я — ничто. Я, и это самое страшное, точно такой же, как и все остальные… Мой Дар так и не дал мне, не подарил мне ни единой возможности стать на самом деле исключительным, ни на кого не похожим, особенным… Я стеснялся. И мне было стыдно. У меня дрожал голос и дрожали руки. И сохли губы. И воздух царапал глаза. Я моргал, я моргал… Пот наполнял ботинки. Я едва сдерживался, чтобы не убить ее. Голыми руками. Свернуть ей шею, на хрен… Вот что я испытывал, когда впервые увидел ее, когда познакомился, когда попробовал разговаривать с ней… Я знал, что она первая и последняя в моей жизни… Я заболел ею… Она разрушала меня. Она начала разрушать меня тотчас же, как только я дотронулся до нее… Настя… Ее звали Настя… Она не боялась меня. Все боялись, а она, сука, не боялась… Я был для нее всего лишь несвежим, зловонным куском мяса с толстым, жилистым, некрасивым отростком, мать ее… Она убила, гнида, весь мой прежний, такой волнующий мир. Она показала мне, какой он на самом деле мутный, серый, невзрачный… Я хотел видеть ее всегда, эту женщину, эту самую совершенную в мире женщину. Я хотел слышать ее всегда. Я хотел дышать ее дыханием. Я хотел утолять жажду ее потом, ее мочой… Восторг испытывал, упоение, и горечь, и злобу, и раздражение, и бессилие — все вместе, все вместе… Мы истязали ее, эту подлую тварь, мы издевались над ней… Мы, то есть я и один мой милый и славный приятель. Мы утащили ее девчонку… Мы привязали ее этим к себе. Эта женщина должна была принадлежать нам полностью, принадлежать мне полностью!.. Она была так несчастна. Господи, а это ведь я сделал ее такой несчастной, я, и никто больше другой. Мой приятель не в счет. Он — мелочь. Он — мой придаток. Он безвреден и безопасен… Я полюбил! Наконец-то! Но мне теперь хотелось и взаимности! Мне хотелось тепла, участия, сочувствия, нежности, заботы. Мне хотелось, чтобы она каждое утро, когда я еще сплю, целовала мое лицо, все-все, целиком… Она не боялась меня, и она не любила меня… Я рыдал по ночам, стонал, скулил, визжал, вопил и бил себя, и бил себя… Я упивался своим страданием… Ну вот моя мечта все-таки исполнилась — я полюбил, да, и что дальше?! Все изменилось, это верно. Но только в сторону дерьма изменилось. Мой прежний мир мне был теперь совершенно не нужен, а мой новый мир, мир с Настей, так, к несчастью, и не сумел зародиться — не организовался, не образовался, не состоялся… И тут появляешься ты, мать твою! Ты ее любовник?! Ты ее трахаешь?! Она любит тебя?! Или она тебя обыкновенно наняла?!. Но, собственно, какое это сейчас для меня имеет значение? Я уже все решил… Раньше, позже. Зачем мучиться? Смысл? Я не вижу смысла. Я все равно когда-нибудь сдохну. Раньше, позже. Что я выиграю от времени, которое еще проживу? Что держит меня? Что держит меня?.. Всего лишь какая-то лонжа…

Вот как просто. И, как я понимаю, без всякого сожаления. Или только делал вид. Когда он летел, лицо его плющило от воздуха. Выражения я не отметил. Глаза открыты. В них слезы — надуваются, как детские шарики, скоро лопнут, сейчас лопнут… Он одним движением, ловким, привычным, быстрым, отстегнул от себя тонкий стальной тросик… Не барахтался в воздухе, не кувыркался, летел ровно. Я матерился и топал ногами яростно, пока он приземлялся. Мне было плевать на него. Пусть подыхает. Хотя и жалко. Не такая уж он и сволочь. Но мне нужно было узнать от него, где же находится девочка.

Упал лицом вниз. Подпрыгнул на опилках. Шары пыли вокруг себя поднял. Его «ох» и его «аааааааа» какое-то время еще терлись под куполом, после того как он упал. Он не кричал в воздухе, он стонал, и кряхтел, и по-стариковски охал. Охнул и когда вколотил себя в арену. Один его тапочек свалился совсем рядом со мной. Тапочек пах…

Сколько несчастных людей на свете. Даже сильные несчастливы. Даже талантливые. Даже те, которые обладают Даром. Скверно распорядился ты своим Даром, приятель, — это правда. Что-то когда-то случилось, наверное, с твоей головой — ты плохо учился, читал не те книжки, мало думал и о малом. Или обыкновенно таким родился… Говорил ты удивительно складно. Но все не о том. Ты лучше блевал бы. Или плакал бы. Или сморкался. Твой ум был наполнен болезнью. Ты видел мир разорванным и разобщенным, разным, чужим. А он един. Он одинаков. Он жесток может быть и свиреп, но он родной нам тем не менее, весь без исключения, он наш…

Топырил ему глаза пальцами — они закрылись, когда он оказался на земле, — тискал пульс на шее, совал пальцы меж ребер, дотрагиваясь до сердца. Мертв…

Спел похоронную, что-то типа «Мое сердце будет биться» и еще «Вы жертвою пали…», отдал дань, как сумел; смерть — обратная сторона жизни, и ее надо уважать точно так же, как и саму жизнь, а жизнь, кстати, мало кто уважает, а смерть только боятся; брел по арене, зарываясь в опилки, злился, ругался, не веселился, сжимал руки в кулаки, стряхивал пот с лица, принюхивался к себе, морщился от своего запаха; отважно смотрел на трибуны, видел лица всех тех, кого когда-либо встречал в своей жизни; тех, которые нравились мне, оказалось только двое или трое, четверо, тех, которые не нравились, — много больше, то есть все остальные, но я знал тем не менее, что я за них, за всех вместе, за всех обладателей этих лиц, пока жив, пока в состоянии действовать, строго и безусловно ответствен, за их жизнь, за их благополучие, за их безопасность, за их здоровье ответствен, я знал это… Они не рукоплескали мне — даже те, которые мне нравились. Они смотрели на меня с неприязнью и неудовольствием, не любили меня, судили меня, упрекали неодинаковостью, не соглашались с моими словами и с моими мыслями, готовы были признать меня сумасшедшим, негодовали, оценивая мое поведение и мои действия, ненавидели меня за то, что я всегда и повсюду и при любых обстоятельствах им улыбался, был с ними вежлив и был с ними любезен… Я уходил с арены в тишине. В недоброй и нарочитой. Но я улыбался и с удовлетворением махал им, всем, которых знал, рукой на прощание… Грел за поясом пистолет, озябший, очищенный от пыли и от опилок, тихий сейчас, но ко всему — и без раздумий — готовый…

По коридорам, по черноте бежал, топтал ее, невесомую, раздвигал руками, надеясь что-то высмотреть, слева, справа, впереди, сзади и наверху, под ногами, шарил руками по стенам, находил выключатели, толкал энергию к свету, и дальше потом снова мчался по темноте, мял ее, бил ее, кусал ее, пробивался слухом сквозь нее — ничего не слышал, никого не слышал, наседал на каждую дверь, в те, которые открыты, вступал, те которые закрыты, ломал, и кричал, и кричал. «Девочка моя, — кричал, — девочка моя, девочка моя!!!» Услышит — отзовется. Где бы ни была — если жива.

Спотыкался, падал, поднимался. Задыхался от обилия новых запахов. Жмурился от грязи и дешевой нелепой роскоши, чихал, отплевывался, и бежал, бежал, бежал. «Девочка моя, девочка моя!!!»

Лег на пол, тер щекой его — паркет, доски, линолеум? — что-то шершавое, занозистое. Рычал, пыхтел, стонал, не отгонял злобу, разогревал злобу. Разорвал бы сейчас весь цирк, если понадобилось бы, расщепил бы его на мелкие кусочки, разобрал бы до винтиков, гаечек и гвоздей… Треть пути уже прошел, почти все открыл, почти все осмотрел. В те двери, которые отпереть не сумел, бился, громко, яростно, кричал, ругался, звал девочку, оглушал себя своим же голосом… Вот сейчас отдохну, склеюсь, соберусь, завинчусь, подтянусь и одержимо вперед, с нежностью, с рассудочностью и с угрозой.

Разговаривал с Богом, не просил помощи, просто пробовал добыть информацию, беспристрастно советовался, не спорил, но и не со всем соглашался; ты не Хозяин, ты всего лишь судья или, может быть, даже обыкновенно опытный и квалифицированный аналитик.

Хриплю, реву, от усердия и старательности полыхаю звоном, толстым, настойчивым, непреклонным, непримиримым. Ступни вколачиваю в здание, как бетонные сваи в мерзлую землю. Хриплю, реву, ору. «Девочка моя, девочка моя, девочка моя!!!»

Двери сковыриваются с петель. На плечах уже мозоли. Пятки разбиты и размочалены. То винный жар выстреливает в меня из комнат, то липкие тучи дурной парфюмерии, разбавленной духом пота, забивают мне ноздри и горло. Надвигаюсь, бушую, все меньше места оставляю секретам и тайнам… Лестницы, тупики, мостики, коридорчики, коридоры, лифты, и комнаты, и залы, и каморки, и подсобки, вентиляционные шахты, импровизированные склады, помойки. Дальше, дальше, дальше…

Там, где нет света, там, где бьется, волнуется темнота — я не добрался до сих пор до нужного выключателя, то есть не направил электричество в необходимое место, — там мелькнула невнятная тень — неясная, неразборчивая, я не разобрал ее принадлежность, девочка, мальчик, мужчина или женщина, одетые или голые… Ринулся, воздух кромсая, весомо, неотвратимо, отшвыривая грубо и решительно куски его в стороны. Опять тень зачернела в конце долгого мутного коридора… Вытягиваю руки вперед, шарю в пустоте, в трех метрах от себя, в десяти метрах от себя — пух, клочки бумажек, пыль, соринки, опять же опилки, комары, мухи, летающие муравьи, блошки, крохотные паучки, что-то похожее на летящие пули, птицы, белки в прыжке и… и все, и больше ничего, и больше никого.

В неправильном, изменчивом, мигающем серо-желтом свете дежурных лампочек и фонарей увидел залепленное мускулами, потное, как обвалянное в жире, тело, Старика — я знаю его тело, я помню его тело, я сам создавал это тело, — его седую, углами обтесанную голову, не знающие бесстрастности и равнодушия глаза. Старик разнимал зубы и тянул кончики губ к вискам и ушам — улыбался… Покачивал головой, несколько раз склонял ее вбок, кивал мне, выставив вперед подбородок, как Муссолини, надменно и пафосно и не как Муссолини с иронией и усмешкой — звал за собой… Окрасился снова темнотой после шага, исчез, пропал. Но я знал теперь, куда мне надо идти…

И я шел…

Старик то прятал себя от меня, то снова дарил мне возможность с удовольствием на себя посмотреть, двигался вкрадчиво, но уверенно, знал точно, что делал, был безукоризненно убежден в правильности своей жизни и в необходимости сегодня, сейчас своего праздничного появления. Он мне нравился, мать его! Я любил его…

Падаем низко. И еще ниже, и еще ниже. Спускаемся, колотясь по мелким, узким ступенькам; перила не пускают бедра, даже у меня, такого худого и относительно тренированного. Томимся в лифтах. Старик в одном, я в другом. Падаем глубоко. И еще глубже… Я бы здесь заплутал, если бы оказался один, помер бы от голода и от отсутствия дневного света, от бессилия, от злости, от унижения. Тут, внизу, под цирком, затейливей и причудливей, чем наверху, таинственней и опасней. Можно провалиться, можно пройти сквозь стену, можно исчезнуть в каком-нибудь сундуке или ящике или просто исчезнуть, много техники, много механизмов, много рычагов, много блоков, много рубильников, много пыли, воняет какашками и мочой, застойно водкой и табаком, свежо гуталином и вазелином. Я наслаждаюсь…

Поделиться:
Популярные книги

Я не Монте-Кристо

Тоцка Тала
Любовные романы:
современные любовные романы
5.57
рейтинг книги
Я не Монте-Кристо

Отмороженный 7.0

Гарцевич Евгений Александрович
7. Отмороженный
Фантастика:
рпг
аниме
5.00
рейтинг книги
Отмороженный 7.0

Истребители. Трилогия

Поселягин Владимир Геннадьевич
Фантастика:
альтернативная история
7.30
рейтинг книги
Истребители. Трилогия

Мама из другого мира. Делу - время, забавам - час

Рыжая Ехидна
2. Королевский приют имени графа Тадеуса Оберона
Фантастика:
фэнтези
8.83
рейтинг книги
Мама из другого мира. Делу - время, забавам - час

Мама из другого мира. Чужих детей не бывает

Рыжая Ехидна
Королевский приют имени графа Тадеуса Оберона
Фантастика:
фэнтези
8.79
рейтинг книги
Мама из другого мира. Чужих детей не бывает

Жена моего брата

Рам Янка
1. Черкасовы-Ольховские
Любовные романы:
современные любовные романы
6.25
рейтинг книги
Жена моего брата

Бастард

Осадчук Алексей Витальевич
1. Последняя жизнь
Фантастика:
фэнтези
героическая фантастика
попаданцы
5.86
рейтинг книги
Бастард

Ненастоящий герой. Том 1

N&K@
1. Ненастоящий герой
Фантастика:
боевая фантастика
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Ненастоящий герой. Том 1

Бывший муж

Рузанова Ольга
Любовные романы:
современные любовные романы
5.00
рейтинг книги
Бывший муж

Идеальный мир для Лекаря

Сапфир Олег
1. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическое фэнтези
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря

Мастер 4

Чащин Валерий
4. Мастер
Фантастика:
героическая фантастика
боевая фантастика
попаданцы
5.00
рейтинг книги
Мастер 4

Адепт. Том второй. Каникулы

Бубела Олег Николаевич
7. Совсем не герой
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
9.05
рейтинг книги
Адепт. Том второй. Каникулы

Кукловод

Злобин Михаил
2. О чем молчат могилы
Фантастика:
боевая фантастика
8.50
рейтинг книги
Кукловод

Ваше Сиятельство 3

Моури Эрли
3. Ваше Сиятельство
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Ваше Сиятельство 3