Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.
Шрифт:
– Точно, - неожиданно для себя согласился Тойво.
– Не пройдет и месяца.
Для порядку они все какое-то время поругались матом, а потом секретарь их рабочей ячейки поинтересовался:
– Когда, говоришь, посла этого немецкого прищучат?
– 6 июля, - пожал плечами Антикайнен, а затем добавил.
– Так это каждый знает.
– Точно, - поддержал его рабочий народ.
– Шестого, аккурат после дождя.
Секретарь только рукой махнул и потерял совершеннейший интерес к разговору. Тойво же сам себя заставил прикусить язык.
А поезда все не ходили. Белые дрались по всем фронтам с красными, рабоче-крестьянские коллективы грабили всех, кого ни попадя, а Вова Ленин заигрывал со своими хозяевами - немцами. Брестский мир, контрибуции и все такое.
Седьмого июля к общежитию, где нашел приют Тойво, пришли три человека с двумя винтовками. Был вечер, в барачного типа строении, выходящем на реку, никого не было. Раньше здесь, вероятно, хранился и сушился всякий такелаж для бурлаков, пока те на лихачах раскатывали по городу, прогуливая заработанные деньги. Теперь стояли железные кровати, и спал народ, перебивающийся случайной работой в городе. Народа было немного: кто нашел себе жилье получше, кто в рюмочной ронял слезу в стакан с перваком, кто был на работе.
Тойво только вернулся со смены, отужинавший в столовой при депо, и намеревался пойти на рыбалку, чтобы скоротать вечерок и побаловать себя ушицей. Вошедшая троица сразу же сделалась вышедшей троицей: они вошли, огляделись и сразу же вышли. Только один человек вернулся - секретарь их ячейки.
– Гражданин Антикайнен, - сказал он очень официально.
– Предлагаю следовать за нами.
– А вы - это кто?
– спросил Тойво.
– Мы - это добровольная народная дружина.
– С винтовками?
– С винтовками.
– А куда, если не секрет?
– В ЧК, - сказал секретарь и подбоченился.
– Попался, вражина!
Тойво не удивился и не расстроился. Он отчего-то был готов к подобному развитию событий. Земля Пермская - древнейшая Биармия, и каждый человек, который не пытается закрыть свои чувства, доверившись инстинктам, может кое-что ощутить. Тем более, когда после недавних событий все его чувства обострились.
– А в чем, собственно говоря, дело?
– задал он вопрос.
– Вчера, 6 июля, в городе Москве был подло убит немецкий посол Мирбах. Все, как ты и сказал, - торжественно сказал секретарь. Он был родом с окраины, не сумел в свое время обучиться грамоте, на войну по малолетству не попал, теперь же обрел настоящие возможности, какие только может обрести неравнодушный к делу Революции человек.
В первую очередь, он научился читать и писать. Писать всякую лабуду, типа "мама мыла раму", а читать "Капитал" Маркса. Книгу он так и не осилил до конца, но не бросил это дело, каждый день постигая по абзацу-другому. Зато приучился читать газеты, особенно ленинскую, а, может быть, уже и не ленинскую, "Искру".
В этом листке была пропечатана срочная "молния": злодейски убили Мирбаха, половина убийц найдена, другая половина бегает. Секретарь сразу же сопоставил факты, которые упрямо твердили: один из убийц прибежал аж к ним, в Пермь. Его надо задержать, а если это сделать самостоятельно, да сдать в ЧК - это слава, это почет, это признание!
Два знакомых сторожа с продовольственного склада одобрили задержание. С винтовками против какого-то чухонца - да они в империалистическую целые взвода немцев в плен брали!
И невдомек им, сердешным, что убийство немецкого посла - это не бандитская увертюра, а настоящая силовая акция, граничащая с переворотом, против режима Вовы Ленина.
В ночь с 5 на 6 июля 1918 года судьба несчастного Мирбаха была предрешена. Недовольные товарищи в отношении соглашательской политики с немцами и несоглашательской политики с соотечественниками, которую проводил Ленин, закончив свои личные дела в первые полгода после Революции, стали клубиться по углам и шушукаться.
– Вот ты сколько денег натырил?
– спрашивал Свердлов Менжинского.
– Что ни есть - все мое, - отвечал Менжинский.
Это они про свои личные дела поговорили. Денег - море, власти - океан, пора было о великорусской гордости думать.
– А не кажется Вам, любезный соратник, что немцы нам больше не особо нужны?
– обратился Сталин к Бокию.
– Тут дело не в германцах, - охотно поддержал разговор товарищ Глеб.
– Вова Бланк - задрал просто. Пусть сколько угодно пляшет под дудку кайзера, но на государство забивать не стоит. Мы не для того кровь проливали под выстрел Авроры.
– Ага, - важно кивнул Сталин.
– Сколько товарищей кровью истекли от наших с тобою великих помыслов, чтобы теперь все дело псу под хвост! Но Ленин - это авторитет. За ним вся бандитствующая голытьба. А их еще как-то обратно к станкам и полям привлечь надо. Гастарбайтеров не хватает, вот арабов бы к нам!
– Где ты видел работающего араба!
– фыркнул Бокий.
– Бланку мы можем по носу щелкнуть, да так, чтобы и немцам понятно стало: расходятся наши пути-дорожки.
– Кто с нами?
– сразу же подобрался Сталин.
– Кто не с нами - тот против нас, - сказал Глеб и убежал встречаться с Троцким, Дзержинским и потом с гулящими девками из института - институтками.
Настроение, витавшее в ЦК, в Совете Народных Депутатов разделяли многие, но не многие поддерживали. Да поддержки, в принципе, и было не нужно: важно было не мешаться под ногами. Все были в курсе, только Вова Ленин не в курсе.
– Але, Мирбах, - сказал он по телефону.
– Как твои графские дела?
– Короче, - ответил Мирбах.
– Мне уже прискучило ждать. Пора, наконец, исполнять обещанное: Украину - нам, Польшу - само собой, нам, а еще допуск к архангельским факториям.