Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.
Шрифт:
Тойво от нечего делать подошел к окну и принялся разглядывать улицу.
Рядом с бывшим полицейским участком добротные купеческие дома, дальше по вымощенной булыжниками дороге церковь на горке. Другая дорога - к железнодорожной станции - грунтовая, словно выработанная по центру. Когда дожди проливные - здесь собирается вода, которая делается грязью. Еще пятьдесят лет - и будет овраг, а не дорога. Весь Буй одноэтажный, но не барачный. Двухэтажное здание Екатерининской гимназии приспособлено под разные цели: под склад, под больничку - раньше в Буе был
Где-то громыхнул гром. Вдоль по улице, промчалась, как ветер, вытянув вперед голову, чья-то заполошная курица. Дело к дождю, сильному летнему, усугубленному грозой.
Женщина между тем достала откуда-то из своего узелка полулитровую бутылку, начала смачивать из нее тряпку и протирать пластины зеркал.
– Стоп, стоп, - всполошился Тынис.
– Ты что делаешь?
– Сам же просил, барин, спиртом протереть, - ответила та.
– Спирта у меня нет, вот самогонка тоже подойдет. Хорошая, выдержанная, чистая, как слеза.
Эстонец посмотрел на Лациса, тот только кивнул: мол, все правильно. Тынис вздохнул, достал из саквояжа двухсотграммовый бутылек и протянул его женщине. Она, не моргнув глазом, убрала его себе в карман и продолжила макать тряпицу в самогон. Тойво это развеселило, и он фыркнул.
Тынис жестом потребовал вернуть ему свой спирт и самолично перепротел все зеркала и шары динамо-машины.
– Ну, вот, теперь нужен стул с высокой спинкой и, пожалуй, можно начать, - объявил он.
Женщина по указке начальника приволокла откуда-то оговоренную мебель, а за стенами ЧК снова громыхнуло.
Тойво было предложено присесть на стул по максимуму удобно, но это все никак не удавалось. Очень неудобный был стул, твердый, не к столу будет сказано. Эстонец промокнул спиртом ему лоб и прилепил на него льняную полоску с тончайшими медными проволочками, вплетенными вдоль ткани. Товарищ Лацис примостился на кушетке, положив себе на колени маузер в кобуре. Женщина отошла в угол, она почему-то не отправилась домой. На нее как-то перестали обращать внимание, будто ее и не было в комнате, или она стала просто частью интерьера.
– Все!
– сказал Тынис через некоторое время, последний раз обойдя расставленный по местам инвентарь.
– Можно начинать. Посторонних просим покинуть помещение.
– Это кто - посторонний?
– возмутился Лацис.
– Матрена, пошла вон отсюда! Хотя - нет: будешь ручку крутить, как профессор скажет.
– Ну, ладно, - согласился эстонец.
– Все равно специфика теста сугубо научная, никто не поймет ни хрена.
– Ни Буя не поймет, - поправил его Тойво.
– Что мне-то делать?
– Сиди расслаблено и молчи. Женщина будет крутить магнето, как я покажу, я же буду фиксировать изменение экстраполяции, колоризацию рефракций. Потом на мои вопросы отвечай, что в голову взбредет. Каждое твое изменение настроения будет сопровождаться возникновением в голове некоего образа, постарайся его представить. А я постараюсь это представление поймать.
– Сколько времени займет все шаманство?
– поинтересовался Лацис.
– Ну, полчаса, не больше, - прикинул Тынис.
– А больно не будет?
– не испытывая ни страха, ни беспокойства, спросил Тойво.
– Нет, разве что голова может слегка поплыть, да кончики пальцев покалывать. Да, вот еще что, - внезапно вспомнил эстонец.
– Если Матрена действительно будет крутить ручку, то платок ей лучше снять, а то голова будет чесаться, как ненормальная.
Товарищ Лацис перевел женщине эти слова, с русского на русский.
– Ты бы платок на время сняла, - сказал он ей.
– Не то вши заведутся. Будешь простоволосая - не заведутся.
Матрена с явной неохотой стащила с головы свою косынку, вероятно, пожалев, что поддалась своему любопытству и не ушла. Волосы у нее были рыжие, густые и доходили до плеч. Она вся зарделась, словно не головной убор сняла, а сама разделась.
С улицы опять загромыхало, но дождь пока еще не начался - началась тишина и полная неподвижность природы: ни один листочек не шелохнется, даже курицы бегать перестали.
Тынис зачем-то пожал плечами, словно в недоумении, и показал женщине, как крутить ручку динамо-машины. Она сделала несколько оборотов, между стальными шарами с треском пробежала молния, Матрена взвизгнула и отпрянула.
– Отлично, - сказал эстонец, надел поверх одежды белый халат, вероятно, чтобы отличаться от всех других людей в комнате и развел шары своей машины под определенными углами. Женщину он жестом пригласил браться за ручку вновь.
– Все, ничего страшного больше не будет.
Тойво со своего места улыбался. Товарищ Лацис смотрел за происходящим, как за спектаклем, откровенно развлекаясь представлением. Матрена с круглыми глазами и румянцем во всю щеку выглядела встревоженной. Тынис изображал из себя чудаковатого ученого: шептал что-то под нос, кивал головой и ерошил свою шевелюру. За окном бабахнуло так, что задрожали стекла и резко пошел сильнейший ливень.
По взмаху руки эстонца женщина закрутила ручку, опасливо косясь на стальные шары, но ничего не происходило, и она успокоилась. Тынис встал перед стулом и принялся оглядываться по зеркалам. Тойво почувствовал, что проваливается сквозь землю.
Такое бывает от стыда, от чрезвычайного усердия, подтвержденного клятвой. Такое, да не такое. Он провалился фигурально: пролетел сквозь пол, сквозь подвал с пустыми камерами для задержанных, сквозь землю, сквозь камни, сквозь воду, сквозь огонь, а потом наступила чернота.
Чернота как наступила, так и отступила. Тойво опять сидел на стуле, а Тынис оглядывался по сторонам. У Матрены волосы медленно становились дыбом, и это выглядело очень смешно. Она, вроде бы, даже не замечала своей новой прически, продолжая крутить ручку магнето.