Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.
Шрифт:
– Ой, - сказал Тойво.
Товарищ Лацис нервно облизал губы и приладил приклад маузера к плечу.
Гроза тем временем откатывалась на восток. Дождь продолжал шпарить, но кульминация шторма уже прошла.
– Душно мне!
– сиплым басом, вдруг, произнесла Матрена, не переставая крутить свою шайтан-машину.
– Кто это?
– спросил Тойво.
– Кто это?
– спросил Тынис.
– Так-растак!
– добавил Лацис.
– Мать-перемать!
– Я хочу ви-деть!
– пророкотала женщина.
– Я должен ви-деть!
Похоже,
Тойво не мог не отметить, что бедная женщина, вообще-то, не претерпела каких-то изменений: ни щупальца Самозванца ее не коснулись, ни свои щупальца не отросли и прочее. Все оставалось по-прежнему, вот только воля ее, вероятно, оказалась подавлена или вовсе раздавлена чьим-то влиянием извне, да таким сильным, что тело загадочным образом под это влияние подстраивалось.
Пока мутировал только голос, но не ровен час, что-то еще отвалится, а что-то, наоборот, появится. Участие в сомнительном сеансе Тыниса могло оказаться для Матрены роковым.
Что бы мог сделать в таком случае Элиас Леннрот?
"Никогда, сыны земные, никогда в течение жизни,
Не обидьте невиновных, зла не делайте невинным,
Чтоб не видеть вам возмездия в сумрачных жилищах Туони!
Там одним виновным место, там одним порочным ложе:
Под горячими камнями, под пылающим утесом.
И под сотканным покровом из червей и змей подземных".
Строки 16 Руны, пришедшие ему в голову, никак не помогали, а больше ничего не вспоминалось, хоть убей! Кого убить? Несчастную женщину, сделавшуюся голосом из зазеркалья? Тыниса? Полная чепуха.
– Я не дам тебе власти, Вий, - сказал Тойво, внезапно осознав, чьи веки отразились в зеркале.
– Не здесь и не сейчас. Ты не увидишь ничего.
Матрена неловко дернулась, как кукла, и проговорила скрипучим голосом:
– Медведь! А чеха твоего убили!
Лацис в изумлении посмотрел на женщину ("лацис" - медведь, по-латышски).
– Кто?
– только и спросил он.
– А догадайся!
– хмыкнула Матрена и очень неприятно рассмеялась.
– Медведев!
– прокричал в дверь чекист.
За дверью послышались шаги, и через мгновение она приоткрылась со словами "слушаю, товарищ Лацис". В образовавшийся проем всунулась голова одного из давешних пьяных чекистов. Вероятно, все же, это он проговорил, а не дверь. На кривую лохматую Матрену, крутящую ручку какой-то штуковины, без признаков жизни Антикайнена на стуле и самого Лациса в положении "к стрельбе готов", он посмотрел так, будто такие виды для их ЧК - самая заурядность.
– Сбегай-ка в больничку, да проведай там Имре, - сказал ему начальник.
– Прямо сейчас?
– уточнил Медведев.
– Так точно!
– рявкнул Лацис.
"Бляха-муха, вот непруха", - подумал чекист.
– "Дождь нальется прямо в ухо!" Но вслух ничего говорить не стал, взялся с места в карьер и помчался сквозь слабеющий ливень к Екатерининской гимназии. Дисциплина превыше всего! А еще всего превыше - маузер в руке товарища Лациса и его необузданный нрав.
Несколько томительных минут тянулось молчание: Тынис увлеченно писал что-то в свою тетрадь под кожаной обложкой, начальник ЧК стрелял глазами, Матрена иногда резко меняла свою позу из кривой в очень кривую, не переставая при этом крутить ручку. Тойво - тот, что не на стуле - хотел вернуться в свое тело, но у него никак не получалось.
– Откройте мне веки, - вдруг сказала женщина унылым стариковским голосом.
Веки, конечно, откроют - мало ли у него поблизости всяких подручных шастает! Но вот тогда всем может прийти конец. Живыми и здоровыми, на кого падал взгляд Вия, еще никому не удавалось остаться (это точно, Гоголь Николай Васильевич подтвердит). Что же случится с самим Тойво - нельзя было даже догадываться.
На счастье дверь снова приоткрылась и проговорила:
– Имре помер. Сверзился с подоконника и дух из него вон.
Это опять, стремительный, как коростель, Медведев вернулся, весь промокший до нитки.
– Как так?
– удивился Лацис.
– А вот так!
– взвыла Матрена и захохотала басом.
На Медведеве сразу высохла вся одежда. Только штаны снова промокли, поэтому он скорейшим образом ретировался.
– Его твой парнишка убил, тот, чье тело сидит на стуле, - доверительно пророкотала женщина.
– Так откроет мне кто-нибудь веки-то?
– Сука, - сказал Лацис.
– Уберите этого монстра! Профессор, твою мать!
Тынис почесал химическим карандашом за ухом и вздохнул. Конечно, надо было что-то делать, конечно, надо было заканчивать эксперимент. Но как? И как быть с Тойво?
Сегодняшнее событие, безусловно, было успехом. Душа есть, она даже отделяется от тела, но вот управлять ею и контактировать - не получается. Отталкиваясь от полученных материалов, можно продолжить исследования, учитывая сублимацию всех фактов: гроза, ливень, женщина, не потраченная научными школами, парень, с толикой древней крови, собакой Лацисом можно пренебречь, как не имеющим значение.
Вот только дальше весь научный эксперимент превратился, черт знает, во что. Какие-то святочные гадания на зеркале, образы, словно Жуковский и его Светлана. Вычитка "Вия" и все такое. Бесноватость Матрены только усугубила дело. Конечно, Владимир Михайлович Бехтерев не подвержен закостенелым догмам, он принимает очевидное, даже если оно невероятное. Но и ему как преподнести всю эту бесовщину?
Впрочем, впереди экспедиция, времени, чтобы поразмыслить, как следует, достаточно. Отчет, конечно, он отправит в Петербург уже завтра. Но распространяться насчет непроверенных и непонятных событий - это делать можно только вскользь, не вдаваясь в подробности. Лучше потом с глазу на глаз объяснить.