Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.
Шрифт:
Голова его была пуста, мысли его были хрустальны, а от того - неуловимы. Слезы текли у Антикайнена из глаз, но это плакало через него само дерево. Страдать, как и радоваться, лучше в гармонии с природой. Страдать, как и радоваться, лучше подальше от людей. Страдать, как и радоваться, лучше в приближении к Господу.
Тойво все-таки извозился в смоле, но как-то не придал этому значение. Запахнулся в шинель, завернулся в одеяло и прилег на заготовленный лапник.
Впервые за последние месяцы он заснул, не мучаясь ни сомнениями, ни страхами, ни упреками.
Постепенно за дальние дали
Мы с тобой ускользнем навсегда.
Под холодные отсверки стали,
Под сожженные мной города.
Я тебя заберу с Лихолесья
Из-под взорванных каменных плит
Я держу тебя за руку... Здесь я...
Я вернусь, если буду убит
Я найду тебя даже за краем,
Где всегда только ночь и луна
Наяву, мною созданным раем,
Я укрою тебя навсегда
От пожара, от бед, от крапивы,
От секущихся длинных волос
От медуз, недопитого пива.
Ты прими меня только всерьез... (стихи Ивана Марьина).
14. Олонецкий фронт.
В феврале 1919 года бывший генерал русской службы, барон Густав Маннергейм, заявил военно-морскому атташе США, что "его армия намерена и способна нанести поражение большевизму". Военно-морской атташе США сказал "слава тебе, яйца", и донес все слова - и барона, и свои - конгрессу. Конгресс немедленно связался с палатой пэров в Великобритании, и они начали совещаться, временами злобно хихикая.
Империалисты решились профинансировать Маннергейма, причем, достаточно серьезно. Как сказал Бенджамин Франклин, школа жизни - самая суровая школа, но дураков в других школах не учат. Поэтому "учеба", естественно - платная, началась весной 1919 года. Именно тогда разразились пресловутые "племенные войны".
А в школе красных командиров первое военно-тактическое занятие состоялось 9 декабря 1918 года. Решался вопрос, кто - враги, а кто - не враги. Нормальными пацанами посчитали братскую Монголию и лично Сухэ-Батора, прочий мир - злыдни, того и ждущие, чтобы напасть на молодую Советскую Республику.
Тойво, обретя вновь спокойствие и уравновешенность после двухдневной увольнительной на берег залива, к учебе отнесся с пониманием: лишними знания не бывают. Даже такие специфические, как марксистско-ленинская философия. У него не было российских документов, только мандат, выписанный Бокием, но это никого не волновало. Учись, товарищ, как пожар мировой революции разжигать!
Удирать в Финляндию становилось как-то нехорошо. В командировку бы туда скатать! Но для этого нужен был Куусинен. А тот сидел где-то в кафе на Алексантерин-кату и пил кофе с пирожными.
К тому же на занятиях оказалось очень много полезного. В бытность обучения обороне в Каянском отделении шюцкора он обрел очень много навыков: стрелять, прятаться, отражать рукопашную атаку, бегать со скоростью ветра, ориентироваться в лесу ночью в дождь, ну, и убивать неприятеля, конечно.
В Петрограде ему преподавали, как атаковать и не попасть под обстрел, обнаруживать замаскированного под кучку коровьего навоза врага, первым бить в кулачной схватке, ползать со скоростью, близкой к скорости ветра, не соваться в чащу ночью, в дождь, а искать уютные дома поблизости, ну, и убивать неприятеля всеми доступными средствами, конечно. Инструктора, преподающие такую специфику, тоже были из бывших царских солдат, как и шюцкоровские наставники. Так что для Тойво не было никаких неудобств с адаптацией, словно бы просто перешел в другой класс.
Наставники его отметили, а, отметив, взяли на карандаш, которым поставили в своих кондуитах галочку: "парень наделен тем, чем наделяет природа". А между собой поговорили, что нахрена они, царские офицеры, русские в сто сорок шестом поколении, обучают премудростям какого-то чухонца? И прочих чухонцев вместе с ним? Своих, русских, что ли не хватает?
Своих, действительно, не хватало. Из рабочих и крестьян военные получались неохотно. Кадровые офицеры воевали друг с другом, военные училища оказались кузницами пушечного мяса, курсантов бросали из одной мясорубки в другую, некогда было учиться. Пришлый народ: латыши, чехи и венгры - потихоньку истреблялись. Китайцев - так тех практически всех уже повывели, новых китайцев привезти накладно, а старых за их зверства народ охотно корчевал с помощью подручных средств.
Видимо, так же считали и империалисты.
Незаметно прошел месяц, за ним - другой, вот уже и весна закапала насморком и капелью. Курсы активно курсировали между тяжкой учебой и предстоящей вольницей на всех фронтах гражданской войны. 3 марта свершилось чудо: списочный состав совпал с заявленным - 200 человек на одно лицо. К ним примкнули 32 преподавателя и еще каких-то восемьдесят человек вольнонаемных. Ну, вот, чудо - словно годовой бухгалтерский отчет сошелся. Март прошел на подъеме, тому способствовало и солнце и наступающий на юге Деникин, а на востоке - Колчак собственной персоной. Жизнь бурлила.
Оказывается, она бурлила на только в России, но и в соседней буржуинской Финляндии. Спокойный ход жизни отринули финские офицеры-егеря, разбередили болото, прыгнув в него со всей лихостью, и устроили в нем джакузи вполне известным способом. Так оно и забурлило. То есть, не оно - а она, жизнь.
Майор Гуннар фон Хертцен, майор Пааво Талвела и капитан Рагнар Нордстрем однажды оказались вместе в одном высоком офицерском собрании, где павлином ходил барон Маннергейм, тяпнули лишку, да и договорились. Договорились они до того, что присоединение Восточной Карелии на самом деле является очень существенным делом для экономического развития и безопасности всей Финляндии.
– Мда, - со шведским акцентом сказал Маннергейм.
– Ура!
– сразу же, вероятно превратно расслышав его, сказал Талвелла.
– Ну, ура - так ура!
– одобрил министр Таннер. Он, подлец, и тут успел, как финский пострел.
– Какие у вас имеются основания?
Два майора и капитан вытянулись во фрунт, насколько позволял халявный алкоголь, и хором высказались об основаниях.
Финляндия, по их мнению, могла успешно обороняться от России только по линии Ладога - Свирь - Онега - Белое море. А иначе ни о какой обороне разговора быть не может.