Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.

Бруссуев Александр Михайлович

На Олонецком направлении Первым батальоном из трехсот человек командовал капитан Урхо Сихвонен, Вторым батальоном из такого же количества людей - капитан Калле Хюппеля. Координировал действия фон Хертцен.

На Петрозаводском направлении Третьим батальоном в двести штыков командовал сам Пааво Талвелла, а Четвертым батальоном из 327 человек - лейтенант Лаури Маскула.

Народ к себе в войска они отбирали тщательно, не скатываясь до критерия "лишь бы кого". И денег платили согласно положению по табели о рангах, и вовремя. И премиальные подразумевались. Особенно большие бонусы от немцев.

Разве

что карелам, согнанным в экспедицию, предложили натурализацию в "великой Финляндии", да земельные наделы в собственность по успешному окончанию кампании. Это, по мнению отцов-командиров, было для ливвиков, людиков и вепсов дороже всяких денег. Сами они особых восторгов по этому поводу не выражали, но их никто не спрашивал.

Ну, а наши что? Пограничники, 171 стрелковый полк 19 стрелковой дивизии, лыжная рота 164 финского красноармейского стрелкового полка, да всякая дребедень, типа чекистов, активистов и ментов. Народу военного, если не брать в расчет эту дребедень, набиралось больше тысячи. Можно воевать. А можно и не воевать.

Интервенция уже началась, когда Бокий поставил перед Тойво вполне определенную задачу: выявить немцев, отжать их куда-нибудь обратно за границу и ни в коем случае не убивать. Дело в том, что и Гренхаген, и Хене были не простые солдаты удачи - они были сложные, да и не солдаты вообще. Первый считался начальником исследовательского отдела "индогерманских и финских культурных связей", второй - начальником исследовательского отдела раскопок древностей. Оба ратовали за легализацию Туле в государственном масштабе, то есть, созданием Аненербе, что означало "наследие предков".

Так как эти лихие исследователи уже все равно проникли на территорию Карелии, то они могли что-то интересное и найти. Свои находки немцы должны предъявить тайному обществу, а у Бокия там был верный человек, точнее - два, а еще точнее - шесть. Глебу не важен был патриотизм, важны были определенные знания.

Экспедиция финнов началась 18 апреля 1919 года выходом на лед Ладожского озера разведывательно-диверсионного отряда фельдфебеля Паули Марттина. Все что им было нужно сделать - это добраться до устья реки Свирь и там затаиться в ожидании условного сигнала. Сигнал должен был поступить по озеру: мудрый фон Хертцен решил, что звук взрыва, организованного в местечке Гатчи, за двадцать километров до Свири, обязательно будут уловлен чуткими ушами диверсантов. Поэтому Марттин набрал к себе в подчинение парней, обладающих самыми большими в финской армии ушами. Помимо военных навыков они еще отличались тем, что уши у них были волосатые, как у леших, и они запросто умели ими шевелить или, даже, махать, если уж приспичит.

Диверсанты расположились в заброшенном на зиму большом лодочном сарае рыбацкой артели и поочередно сидели на улице, держа ухо востро, как собаки. Мост-то через Свирь они заминировали уже в первый день своего прибытия, никем не замеченные. А железнодорожную развязку в Лодейном поле планировали взорвать к чертовой матери гранатами и прочими подручными средствами во время лихого внезапного наскока. Оставалось дождаться сигнала.

Через два дня после них опять же по льду Ладоги вышел отряд фельдфебеля Антти Исотало. Они как раз и были те люди, которые должны были подготовить и бабахнуть бомбу в Гатчи. Типа, рыбу глушат.

Вообще, тем апрелем по замерзшим водам озера шлялись все, кому не лень. Местные рыбаки даже пугались и сбегали с насиженных мест подледного лова. Можно было запросто встретить и диверсанта в белом балахоне, и заплутавшего красноармейца, добирающегося из одной деревни в другую, и обычных селян, и призрачных водяных, скрытых туманом, и монахов, чешущих по делам церковным. Никто никого не пытался задержать, каждый прикидывался невидимкой и не видел вокруг себя никого. Ладожский лед остался не оскверненным пролитой кровью.

21 апреля основные силы AVA перешли границу на олонецком и пряжинско-петрозаводском направлениях.

Если с Олонцом было все понятно: точечный удар, захват города и смена власти - то с Петрозаводском дело обстояло несколько сложнее. На внезапность атаки рассчитывать не приходилось, решающую роль играло расстояние, которое в этом случае было значительным.

Талвелла занял деревни Орусъярви и Кясняселку, Маскула - деревню Кайпа. В карельских деревнях, конечно, хорошо - нетронутая цивилизацией природа, древняя архитектура, баня, опять же, при желании по-черному, радушные селянки. Так вот только финнам нужны были города, то есть стратегические объекты, им красотами любоваться некогда. Да и еще одно обстоятельство, пожалуй, решающее.

Пришли представители страны Суоми к соседям - что в первую очередь следует делать? Только рассматривать Суоми, как суверенное государство, и ее представителей - как представителей власти.

Правильно: резать местное население. Ну, не то, чтобы устраивать море крови и горы расчлененных конечностей - к этому покамест не все властные структуры готовы, видимо, религия пока не та. А требуется просто собрать всех деревенских жителей и учинить экзекуцию.

Есть красные, пусть самые захудалые? Есть.

Второй вопрос: есть среди них русские, белорусы, украинцы - да хоть кто "приезжий"? Есть.

Теперь действие. Приезжих прогнать, карелов - расстрелять.

Красными считались, помимо комиссаров и коммунистов, чекисты и менты, активисты, председатели советов, даже учителя, если таковые имелись. Кто-то, весь избитый, пошел, куда глаза глядят, кто-то отправился в последний путь, несмотря на мольбы и стенания женщин и детей. "Зачем вы уничтожаете карел? Ведь они - братья!" - спрашивал вечно пьяный председатель комитета бедноты Ругоев из деревни Тигверы. По такому случаю, он даже протрезвел. "Какие они нам братья? Они - предатели!" - этот ответ оказался одинаков на все расстрелы, которые массовым порядком проходили на оккупированных территориях.

23 апреля был взят Олонец.

Укрывшись в случайном доме, оказавшемся вотчиной осевшего еще с прошлого века ссыльного чеха, начальник олонецкой милиции Моряков принялся готовиться к обороне. Чех, Вацлав, уже достаточно пожилой человек, только сокрушенно вздыхал. Своих домочадцев, едва только в дом ворвался милиционер, он вывел к церкви на острове в месте слияния двух рек: Олонки и Мегреги. Сам же вернулся, достал из сундука саблю в роскошных ножнах и видавшее виды ружье.

– Что ты с саблей собираешься делать?
– спросил Моряков, удивленный возвращению чеха.
– С ней много не навоюешь.