Тойво - значит "Надежда" 2. Племенные войны.
Шрифт:
Вместо него высочайшим соизволением назначили командовать всеми силами интервентов полковника Аарне Сихво. Правительство Финляндии продолжало корчить мину, что все события, имеющие место в южной Карелии - всего лишь стихийное и добровольное народное восстание. А Маннергейм важно кивал головой: да, именно так.
Антикайнен был уверен, что немцы уберутся из Карелии, да и, вообще, из Финляндии. Вместе с ними прекратится финансирование. Кому интересны справедливые войны, движимые, так называемой, племенной идеей? К тому же войны справедливые не бывают.
Финны
Финским оккупантам удалось-таки поднять местное население, правда, не таким образом, каким бы им хотелось. Карелы - по природе своей незлые люди, но при определенных обстоятельствах их действия выходят за грани разумных. Убивают их братьев, отцов и сыновей - они начинают убивать в ответ. Впрочем, таковы, вероятно, все люди.
Показательное выделение для экзекуции коренной, на тот момент, национальности не приводит к тупой скотской покорности (karja - скотина, в переводе с финского). Сила действия всегда рождала противодействие. Когда карелов расстреливают, а русских распускают по домам, исполняя приказ того же Эро Гадолина, редко кто отметит в таком проявление чувств выражение "братства". Разве что финские парни Свинхувуд, Таннер и Маннергейм.
Тойво не был карелом, опыт общения с ливвиками у него ограничивался давней встречей с собеседником Куусинена, да замечательный древний карельский пуукко, что дожидался в укромном месте его возвращения. Но пусть карелы не цивилизованы, как это понимают всякие немцы и шведы, но их противление той норме морали, что несут эти дурацкие цивилизации, не может не вызывать уважение. Оболванивание на уровне государства - это гибель цивилизации. Не пройдет много времени, как лопнут мыльные пузыри европейской "культуры". Только объявленные "дикими" в своей консервативности народы смогут противостоять этой неизбежности. Если, конечно, до того времени их не перебьют всех нахрен.
Антикайнен не желал, чтобы это произошло на его глазах и при его попустительстве. Будучи в диверсионном рейде в тылу финских оккупантов, он мог плюнуть на все и удрать на север, взять свой банк и ломануться в Финляндию к своей Лотте, к своему синему морю и к своему белому песку. Мог, да не смог. Мысль о предательстве даже в голову к нему не закрадывалась. Впрочем, как и многим его товарищам, чьи дома остались в стране Суоми.
– Мы пойдем к Сааримяги, - сказал он своим бойцам.
– Пошумим немного, пусть лахтарит на Свири задергаются.
– Там гора, - сказал один боец, Оскари Кумпу.
– Атакой в лоб не взять.
–
Лед на Ладоге с каждым часом делался все менее надежным - солнце грело, талая вода с берега размывала, так что при возникновении ветра озеро разломает весь свой ледяной панцирь на отдельные плавающие льдины.
Отряд выбрался на берег и по дороге вдоль побережья Ладоги решил добираться до реки Обжанки, где можно было найти в лесу место посуше и временно обустроиться.
Они уже почти уходили с Андрусово, в то время как появился отряд финнов, достаточно шумный, к счастью. Лахтарит кричали в голос и бродили по заброшенному монастырю туда-сюда. Видать, хватились своих немецких друзей.
Тот же самый Кумпу прополз к груде камней, скрывающих вход в катакомбы, ловко, как уж, несмотря на все свои габариты, забрался внутрь и заорал нечеловеческим голосом, постепенно переходя на стон. Потом умолк, потом застонал пуще прежнего, потом захрипел, потом, вероятно, испустил дух, потом замолчал.
Финны испуганно сбились в кучку, не понимая, откуда раздается этот жуткий глас. У Тойво тоже мурашки побежали по спине, да и его бойцы не казались веселыми. Действительно, сделалось как-то страшновато.
Вернувшийся Оскари не выглядел довольным своей проделкой. Он был бледен, и на вопросы, что, мол, случилось, отвечал сбивчиво и совсем невразумительно.
– Там - еще дыра, как колодец, - проговорил он.
– Душно и холодно. Руки холодные. Шею прихватило. Мертвечиной пахнуло. "35" прошептал. А потом "на сороковые".
– Кто прошептал? Поминки на сороковой день?
– спросили у него, но он только мотал головой и растирал горло - на нем отходил красноватый след от вполне человеческой пятерни.
Через шестнадцать лет, в июне 1935 года олонецкий военком Оскари Кумпу утонет на городском пляже рядом с военкоматом. Ему было сорок лет. Огромный, как медведь, борец греко-римского стиля, участник Олимпийских игр в Стокгольме 1912 года, великолепный пловец. Мистика? Жизнь, бляха муха.
На разведку в Сааримяги Тойво решил отправиться один. Пообещал к ночи вернуться и поделиться мыслями о том, где и как лучше сыграть. Ну, а коли не вернется, то пусть бойцы обходят деревню с юга - там самое пологое место - и, обнаружив финский караул, обстреляют его со всем усердием.
Одеты они были в гражданскую одежду, военный белый маскхалат и лыжи Антикайнен, чтоб не сильно наглеть, оставил товарищам. Оружие с собой брать тоже не решился, потому что отстреливаться в одиночку смысла не было, а смысл был остаться незамеченным.
Деревня Сааримяги была большая, вся деревенские зажиточные люди жили на самой горе, вокруг примостились дома деревенщин попроще, где-то в поле стоял барак для батраков из ближайшей деревни Инема. К этому бараку и отправился Тойво, намереваясь представиться людям финским связным и попросить указать дорогу к штабу.