Традиционализм и реформизм в советском политическом пространстве: формы и функции (1953–1991 гг.)
Шрифт:
В. Э. Багдасарян, выявляя метаморфозы большевизма, склонен связывать «третий путь» в ВКП(б) с политикой Сталина. «Генезис сталинизма, представлявшего собой антитез космополитической системе раннего большевизма, был предопределен “консервативной революцией” 1930-х, как отрицания октябрьской», – считает автор. Аргументы в пользу «консервативной революции» он находит в основных аспектах ее программы (институт монархии, религия и церковь, национальный вопрос, историческая память, внешняя политика, литература и искусство, армейское строительство, языкознание).
Сталинская «консервативная революция», имевшая собственную логику и периодизацию, считает В. Э. Багдасарян, не была доведена до конца, оставшись только тенденцией, так и не приведшей к построению традиционалистского общества. История СССР после Сталина характеризовалась десакрализационными процессами. От сталинского традиционалистского вектора компартия переориентировалась на лево-этатистские рельсы хрущевской и право-этатистские брежневской эпохи.
«Преодоление» большевистской революции посредством консервативной реакции – другой аспект традиционности и традиционализма. Эта проблема была поставлена в 1920-х гг. евразийцами. В наши дни ее развивают неоевразийцы А. Г. Дугина.
Традиционализм в СССР более связан с идеологическими функциями и являлся в этом отношении доминантным, в то время как реформизм в целом не заключал в себе столь важных (в первую очередь идеологических) функций и может быть обозначен как субдоминантный спектр. Идеал советского традиционализма – коллективизм, бесконфликтное, линейное течение политического времени. Этому соответствовали программы, утверждавшие приоритет коллективности, ценности взаимопомощи, солидарности, совместного выживания. В таком плане традиционализм не мог быть «растворен» в лево-этатистской доктрине Хрущева или право-этатистской практике Брежнева. Мифо-символическая картина «развитого социализма» во многом основана на традиционалистских идеях и ценностях.
В общественном сознании 1990-х гг. советская система могла показаться традиционным обществом и оплотом консервативных ценностей. Но идейный консерватизм зрелой советской системы – иллюзия. Советская система оказалась не в состоянии породить консервативную идею и обеспечить переход к традиционным национально-государственным и религиозным ценностям.
При этом неизменным оставалось главное направление – формирование советского человека, хотя внешние признаки модели, пути и способы достижения идеала подвергались корректировке. Стоит в связи с этим отметить преемственность сталинских начертаний, программы 1961 г. и «нового» политического мышления 1980-х гг.
Советский традиционализм никогда не признавал разум единственным орудием в деле познания и преобразования действительности. Предполагалось, что, будучи односторонним в отдельном советском человеке, разум в сфере политики, соединяя теорию и практику, может менять качество, прежде всего с опорой на опыт, историю. Многие документы, выступления лидеров были нацелены именно на это. Ошибки индивидуального разума могли быть компенсированы лишь «коллективным разумом», воплощенным в съезде, пленуме, президиуме или политбюро ЦК. Не случайно речь идет о коллективном опыте. Действие объективных общественных законов естественно сопряжено с человеческой волей, персонифицированной лидером партии и государства. Именно в этом плане можно говорить об относительной рациональности советского традиционализма.
Как контрмодель либерализма, традиционализм всегда утверждал значимость единства, плановости, централизации. Проводник политического единомыслия, он отрицал незыблемость прав человека как политическую цель, при этом акцент постоянно переносился на обязанности, вытекающие из политического положения человека.
Советская система, способствуя модернизации технологий, консервировала политические отношения традиционного типа. Этому благоприятствовал идеократический характер политической системы, исключающей потребность в институтах гражданского общества западного типа. Вместе с тем процессы модернизации и урбанизации с неизбежностью подталкивали к публичным и правосообразным формам социально-политических отношений, однако, как образно заметили А. Понеделков и А. Старостин, «хвост» традиционализма здесь явно превосходил «голову» модернизма [16] . Одновременно новые подходы к интерпретации наследия сторонников советской традиции актуализируют задачу анализа традиционализма в контексте функциональной специфичности [17] .
16
Понеделков А., Старостин А. Современные российские элиты. URL: http: //polit. ru/article/2004/03/24/polit_studies /.
17
Здесь прежде всего следует отметить книгу Джеффри Робертса «Вячеслав Молотов. Сталинский рыцарь “холодной войны”» (М., 2014), меняющую представления о наследии критиков хрущевского властвования.
С середины 1950-х гг. советский традиционализм тесно связан с реформизмом. Смерть Сталина, «коллективное руководство», ослабление классового критерия оказали существенное воздействие на природу власти, ее ресурсы. При этом изменение роли КПСС шло по линии не просто политических перемещений, но прежде всего выявления соотношения сил обновления и традиции. Именно в это время начинается постепенное оформление реформизма, его границ и потенциала.
Часть 2
Реформизм и советская система: чужеродность и естественность
Понятия «реформа», «реформизм», «реформаторство» достаточно противоречивы, неоднозначны в плане определения содержания. Идентификация их признаков в историко-политологическом разнообразии реформационных изменений в СССР представляет собой проблему выбора методологического основания, позволяющего полноценно отражать реальную практику советского реформизма 1950-1980-х гг.
Сам термин «реформизм», означающий преобразование, изменение, переустройство без уничтожения основ существующей системы, в советское время с формально-официальной точки зрения считался маркером вынужденной уступки революционному натиску, отступлением, шагом назад. Об этом писал еще Сталин в 1921 г. [18] Идеологический подход отрицал не сами реформы, а реформизм как полноценное политическое действие, соотносил его с понятиями «оппортунизм», «ревизионизм», аттестовал в координатах меньшевистского и социал-демократического мышления [19] .
18
«Разница между “реформизмом” и политикой отдельных соглашений (первый обязательно отвергает метод революционных действий, вторая нет, а в том случае, если применяется революционерами, исходит из революционного метода, первый по объему уже, вторая – шире)» (Сталин И. В. О политической стратегии и тактике русских коммунистов: Набросок плана брошюры // ПСС. Т. 5. С. 87).
19
Меньшевизм и реформизм. М., 1972. С. 307-380.
Потребность в изменении формы (а реформизм в отличие от реструктуризации или реорганизации – суть преобразование, меняющее форму) связана с волей правивших после Сталина «верхов» к власти. С середины 1950-х гг. реформизм – идейно-политическая ориентация «выживания», комплекс партийно-государственных идей и социально-экономических программ, выражающих настроение части партийно-государственных «верхов», метод и образ действия. С одной стороны, это реальные шаги по улучшению социально-экономического положения, с другой – предохранительная реакция на вызовы и угрозы. Из этого следует, что советский реформизм «навязывался» обстоятельствами, связан с цикличностью системы. Принимая наследие Сталина, а вместе с ним ленинизм, лидеры СССР не собирались менять концептуальные ориентиры, отказываться от организационно-административной системы. Идея монопольного права на власть, дополненная преуменьшением долговременного воздействия на страну «нарушений социалистической законности», изначально ставила препятствия радикальным переменам. Вместе с тем особенностью реформизма стало восстановление, как считалось, искаженной при Сталине формы советской системы, реставрация ряда «чистых» ленинских образцов. В таком залоге трактовались партийно-политические и догматические деяния большевиков 1920-х гг., с этим связывалось возвращение к ленинским началам партийной жизни. Реформаторские порывы Н. С. Хрущева и М. С. Горбачева могут трактоваться как исполнение ими партийного долга в части партийной святости, своего рода фундаментализм по отношению к «отцам партии». Восстанавливая преемственность Слова и Дела Ленина, они действовали как реформаторы, при том что восстановление утраченной формы для одних было искушением, другим представлялось предательством. Поэтому их (Хрущева и Горбачева) подвергали жесткой критике.
Приведение формы в соответствие с изменяющимся содержанием – другая характеристика советского реформизма. Синхронизация внутреннего и внешнего содержания предполагала реализацию инновационных реформаторских проектов, призванных поддерживать первопроходческий образ СССР. В этом отношении речь может идти о модернизаторском сегменте реформизма, тех партийцах, кто своим долгом считал реформу советского проекта в логике его конкурентоспособности. С этим, возможно, связаны идеи модернизации по «догоняющей» модели развития 1950-х гг. – «догнать и перегнать Соединенные Штаты Америки по производству продукции на душу населения». При этом с неизбежностью вставала проблема ревизии основ большевизма в виде «диктатуры пролетариата», что и произошло во второй половине 1950-х гг. при сохранении в дальнейшем («развитой социализм») догматического восприятия советского реформизма как системности.