Традиционализм и реформизм в советском политическом пространстве: формы и функции (1953–1991 гг.)
Шрифт:
Показательна оценка собственного состояния, которую дал Н. С. Хрущев в выступлении на совещании писателей в ЦК КПСС 13 мая 1957 г.: «…события после смерти Сталина, это было большое потрясение, и особенно это было большим потрясением для меня, как докладчика известного вам доклада на съезде партии, где мы очень откровенно сказали и осудили его, резко осудили. Но, товарищи, и я, как докладчик, и друзья мои, с которыми я работал и работаю, мы по-детски плакали, когда были у гроба Сталина. Поэтому надо с этим считаться. И что же это у нас были тогда слезы неискренние, когда мы плакали, когда Сталин умирал, а потом стали плевать на труп Сталина, когда его вынесли и в мавзолей положили? Нет, товарищи, мы были искренними и сейчас искренни» [51] .
51
Источник. Документы русской истории. 2003. № 6. С. 78.
Когнитивные механизмы эмоциональной реакции миллионов включали инициирующее (активирующее) событие – смерть «отца народов», породившую
Различными были психологические и психофизиологические показатели эмоциональных реакций весны 1953 г.: особенности речи, разнообразие внешних проявлений, активнооборонительные и пассивно-оборонительные вегетативные реакции. Выявилось многообразие эмоциональных процессов и состояний, ведущих и производных переживаний, типов эмоциональной направленности. Все это соотносилось с аффектацией, следы которой в виде навязчивости и торможения долго сохранялись в психологическом пространстве 1950-х гг.
Эмоциональная напряженность отражала конфликт в ценностно-смысловых полях жизненного мира миллионов людей, связанный со стремлением к стабильности, с одной стороны, и к изменениям – с другой. Проявление эмоциональных и поведенческих расстройств, связанных с «вождистским» стрессом, можно понять как возникновение у многих людей ненаправленной эмоциональной активности в период диссоциации эмоционально-установочных комплексов.
Амбивалентный по природе стресс весны 1953 г., будучи системным феноменом, переживался, с одной стороны, как самодиагностика системы, обнаруживающая новые горизонты собственного развития и обладающая готовностью выхода (модель «эустресса»). С другой стороны, это была оценка начинающейся деструкции системы, которая как бы не могла без Сталина удерживать свою целостность в силу факторов, блокирующих возможность саморазвития и самореализации (модель «дистресса»), что вызывало угрозу ее устойчивому существованию [52] .
52
Бохан Т. Г. Культурно-исторический подход к стрессу и стрессоустойчи-вости: автореф. дис. … д-ра психол. наук. Томск, 2008. С. 28.
Именно поэтому неспецифические требования, предъявляемые воздействием смерти Сталина как таковой, можно считать выражением сущности адаптационного синдрома, включающего фазы шока, устойчивости и истощения [53] .
Междисциплинарное понятие «адаптация» отмечено содержательным разнообразием. Применительно к СССР 1950-х – начала 1960-х гг. адаптация может рассматриваться в различных аспектах. Первый – свойство советской системы приспосабливаться к реальным и возможным изменениям (система адаптации). Второй аспект – сам процесс приспособления, третий – адаптация как метод, основанный на способности властей к рациональной оценке информации в плане приспособления структур и политического курса для достижения некоторого критерия оптимальности. В последнем аспекте речь идет об адаптационных алгоритмах.
53
Selye Н. Experimental cardiovascular diseases: in 2 vols. Berlin, 1970; Item. Hormones and resistanse: in 2 vols. Berlin, 1971 (в русском переводе: Ceлье Г. На уровне целого организма. М., 1972; Его же. Очерки об адаптационном синдроме. М., 1960; Его же. Стресс без дистресса. М., 1979).
Адаптационный ответ осуществлялся на разных уровнях: на уровне человека в виде социально-психологических изменений; на уровне социально-политических, национальных и экономических общностей; на уровне советской системы.
Психический настрой, обусловленный смертью Сталина, менял выраженность адаптивной реакции советского организма. СССР как адаптивная система претерпевал изменение алгоритма функционирования с целью сохранения и достижения оптимального состояния при изменении условий. Основные элементы (партия, советы, социальные страты, экономические структуры), развиваясь и утверждая собственную значимость, переходили на более высокие ступени, вырабатывали новые формы самосохранения. При этом адаптационный процесс каждого из элементов протекал разнонаправленно, не всегда обеспечивая равновесное состояние. Одновременно адаптация выявляла процесс выживаемости и устойчивости к воздействию внешних дестабилизирующих факторов. Из этого следует неприемлемость линейной схемы: стресс – адаптация – деадаптация – реадаптация.
Насколько адаптивен был постсталинский Советский Союз? Обладал ли режим значительными адаптивными способностями и потенциалом саморегуляции и самовосстановления? Какова глубина адаптации, учитывая, что главное ее содержание – это внутренние процессы в самой системе и ее ядре – КПСС, которые обеспечивали сохранение внешних функций по отношению к среде? На эти вопросы имеются разные ответы.
Необходимо учитывать, что способность к адаптации была ограничена ресурсными возможностями, пределами большевизма как политико-идеологической модели, социальным разнообразием, управленческими мутациями, изменчивостью подконтрольных СССР территорий.
Концепция адаптационной энергии Г. Селье, получившая развитие в трудах В. Goldston, A. Carrel, российских авторов [54] ,
Часть авторов представляет адаптацию функцией развития, в отличие от понимания адаптации как приспособления, гомеостаза, включения, взаимодействия, удовлетворенности, рациональности [55] . В функциональном плане концепция социальной адаптации сопряжена с анализом процесса становления и развития социального, функционирования социальной структуры. Механизм социальной адаптации представляется соответствием актуализированных и удовлетворенных потребностей. Реализуется прогрессия: потребности – актуализация потребностей – удовлетворение потребностей – возвышение потребностей. Субъект адаптации стремится к удовлетворению актуализированной потребности, по мере ее удовлетворения актуализируется другая потребность. Поэтому адаптация отражает тактику социального развития, характеризует каждый конкретный момент развития, его успешность и перспективы [56] .
54
Горбань А. Н., Смирнова Е. В. Эффект группового стресса и корреляционная адаптометрия. URL:Меерсон Ф. 3., Пшенникова М. Г. Адаптация к стрессорным ситуациям и физическим нагрузкам. М., 1988; Тюкин И. Ю., Терехов В. А. Адаптация в нелинейных динамических системах. СПб., 2008; Урманцев Ю. А. Природа адаптации (системная экспликация) // Вопросы философии. 1998. № 12. С. 21-36; Философские проблемы адаптации / под ред. Г. И. Царегородцева. М., 1975; Шидловский В. А. Мультивариантная адаптивная регуляция вегетативных функций // Вопросы кибернетики. 1978. Вып. 37.
55
Корель Л. В. Социология адаптации: Вопросы теории, методологии и методики. Новосибирск, 2005; Кузнецов П. С. Социологическая теория социальной адаптации: автореф. дис. … д-ра социол. наук. Саратов, 2000. С. 7.
56
Кузнецов П. С. Указ. соч. С. 11.
На социальном измерении адаптации построена книга Б. А. Грушина, содержащая уникальный материал о предпочтениях поколения 1950-х – начала 1960-х гг., их ценностях, видении внешнего мира, семьи, уровня жизни. Анализ таблиц позволяет читателю самостоятельно выявлять характеристики советского общества. Для автора принципиальный вопрос, «что из себя представляли… люди, репрезентировавшие советский/российский народ, когда (если) они высказывались по тем или иным сюжетам» [57] . Типологические характеристики массового сознания построены на базе суждений-мнений, суждений-«фотографий», соотносимых с авангардными отрядами. «Высокий позитивный эмоционально-психологический тонус абсолютного большинства» и «весьма высокий оптимизм в отношении своего будущего» сопряжены с разрывами в отношении к базовым принципам, что позволяет выделять типологические группы. Применительно к молодежи это активные продолжатели революции; романтики, видящие смысл жизни в служении народу, людям; творцы, ориентированные на высокий профессионализм; скромные трудяги-середняки; недовольные собственной жизнью и разочарованные в сверстниках; нигилисты и «прожигатели жизни»; скрытые диссиденты.
57
Грушин Б. А. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Жизнь 1-я. Эпоха Хрущева. М., 2001. С. 89.
Выборка предпочтений, основанных на учете потребностей, оставляет в стороне вопрос: нагрузка каких факторов являлась основой дифференциации, выделения групп? Эти факторы неизбежно восходят к политике тех лет, разрывам в политическом сознании «низов» и «верхов», предполагают учет двоемыслия, присущего советской политической сфере 1950-х – начала 1960-х гг., двойственности партийных документов, переживания символов, что само по себе затрудняет анализ эмоционально-поведенческих феноменов.
Другой вопрос связан со степенью групповой адаптации, причем это относится не только к социальным стратам, молодежи, но и к партийно-политическим группам реформаторской и традиционалистской ориентаций.
Социологические методы ограничивают возможности построения критерия интенсивности адаптации применительно к постсталинской политике. Напротив, метод корреляционной адаптометрии [58] позволяет выявлять особенности процесса адаптации и индикации различий в однородных выборках. Это значимо в плане выявления различий адаптационных возможностей реформизма и традиционализма 1950-х – начала 1960-х гг.
Для анализа постсталинской адаптации допустимо использование системы моделей, основанных на идее Г. Селье о всеобщем ресурсе адаптации (адаптационной энергии), выявлении различий в ее распределении.
58
Горбань А. Н., Смирнова Е. В. Указ, соч.; Разжевайкин В. Н., Шпитонков М. И. Модельные оценки в многомерной диффузионной модели корреляционной адаптометрии // Исследование операций. ВЦ РАН им. А. А. Дородницына. М., 2006. С. 3-13.