Чтение онлайн

на главную - закладки

Жанры

Традиционализм и реформизм в советском политическом пространстве: формы и функции (1953–1991 гг.)
Шрифт:

Пока не был достигнут «критический возраст» советской системы, обе функциональные части были способны обеспечивать устойчивое развитие. Дисфункция реформизма второй половины 1980-х гг., нарушив баланс, ускорила фрагментацию правящей партии и распад страны. Данный процесс получил разноречивую оценку в литературе. Одни авторы полагают, что традиционалистско-реформаторская асимметрия внесла существенный вклад в преодоление догматизма, формирование моделей адаптации, приспособления СССР к вызовам времени. Ее возникновение и развитие – следствие естественного отбора в КПСС.

Отсюда – внимание к функциональной адаптации [32] , в то время как традиционалистские проекты и персоналии становятся предметом исследования лишь в самое последнее время [33] .

Другие авторы акцентируют внимание на традиционализме как доминантном направлении. В рамках этого подхода хрущевский и горбачевский реформизм считается первоосновой

разрушения советской Традиции и самого Советского Союза.

В последние годы функциональная асимметрия все больше обсуждается в связи с проблемами политического сознания, особенностей политической социализации, с разработкой темы советского человека.

32

Пыжиков А. В. Управленческая реформа начала 1960-х гг. // Вопросы экономики. 2003. № 9. С. 62-76; Его же. Хрущевские эксперименты в правоохранительной сфере // Вопросы истории. 2006. № 4. С. 103-110.

33

Митрохин Н. А. Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953-1985 гг. М., 2003; Поляков Ю. А. Штрихи к портрету: воспоминания о П. Н. Поспелове // Отечественная история. 1999. № 5. С. 154-163.

Наличие несовпадающих представлений в отношении реформаторских и традиционалистских дихотомий 1950-1980-х гг. свидетельствует, очевидно, о специфической организации традиционалистского и реформаторского течений относительно их функций. Проявление той или иной функции в условиях отсутствия политических кризисов не только отражало специфику участия каждого из течений в политике, но связано с их интегративной деятельностью. Оно является результатом взаимного дополнения традиционализма и реформизма, выполнявших неравнозначную роль на стадиях осмысления и форматирования перемен в Советском Союзе. Можно предположить, что асимметрия функций усиливалась в процессе политического обучения на изломах кризисов 1950-1980-х гг.

Анализ функциональных различий по типам политического восприятия, мышления, типам политического поведения, реагирования, отношения к историческому прошлому позволит, на наш взгляд, уточнить представления о функциональной асимметрии традиционализма и реформизма.

Прежде всего, асимметрия может быть представлена в виде латерализации способа обработки информации. В этом плане встает вопрос: какие конкретные и абстрактные аспекты политического восприятия латерализованы соответственно в традиционалистской и реформистской ориентациях?

Известно, что восприятие политики, и в частности политической информации, зависит от установок и стереотипов политического сознания, самосознания и политической культуры. Установка как предготовность реагировать тем или иным способом на политические события выявляла внутреннее качество субъектов советской политики 1950-1980-х гг., природа которых коренилась в предшествующем опыте и большевистской политической культуре. Их интегративная характеристика – стереотипизация.

Так, применительно к Западу заметны черты единства в восприятии триумфаторских, уничижительных и конфронтационных стереотипов. Различные по функциональной направленности, эти стереотипы активно формировали образ «врага», утверждали тип политической культуры, в которой упрощения, абстрактность лозунгов, схематизм, нетерпимость к «чужому» переплетались с жертвенностью во имя принципов, уверенностью в собственном превосходстве и процветании [34] . Стереотипизация в ее многообразных выражениях охватывала идеологию, пропаганду, официальный слой науки, проникала в сферу обыденного сознания, встречая там, однако, противодействие в песнях, анекдотах, статьях, книгах.

34

В другой группе – изоляционистские стереотипы, которые, в отличие от активистских, направляли борьбу с «тлетворным влиянием Запада», выступали буфером преодоления несовместимой идеологии, в то время как активистские, как правило, воплощали мессионистские идеалы.

Стандартизация ценностных ориентаций закрепляла стереотипы монолитности и единства. Отсюда – эмоционально окрашенные, устойчивые образы «своего» и «чужого». Вместе с тем поле восприятия реформаторов и традиционалистов отличалось мерой «расплывчатости». Чем большей была эта мера, тем сильнее проявлялась приверженность влиянию эмоций. Отсюда «кузькина мать» (Kuzka's mother) Хрущева или «нам подбрасывают» Горбачева.

Отражение политической реальности как вида деятельности (функция политического мышления) представляло реальность в виде суждений, выводов, решений, умозаключений. С одной стороны, содержание политического мышления советских «

верхов» 1950-1980-х гг. определялось не столько логическими механизмами, сколько установками, целями и ценностями. С другой стороны, политическое мышление вместе со знаковыми моделями оперировало перцептивными категориями (образами, мифами, верованиями).

Можно предположить, что с реформизмом более связаны интуитивная, образная и аналоговая формы политического мышления. В этом смысле реформизм создавал специфический пространственно-образный контекст, важный для политического творчества. Традиционализм, скорее, являл пространство аксиоматического мышления, освобождения себя от обязанности постоянно давать публичные ответы на острые вопросы, выявлять реальные причины без ссылок на авторитеты. Такое мышление давало возможность продуцировать фиксированные оценки, однозначно сформулированные схемы.

Традиционалистский ракурс оставался ведущим для взаимодействия с опытом и актуально протекающими событиями, включая оценки состояния и перспектив советского блока, противостояния Западу, сохранения в чистоте «ленинских заветов». Критичность оценок, ассоциативность соотносились с цельным воспроизводством действительности.

В спорах с реформаторами у традиционалистов чаще проявлялось ситуационное мышление. Можно в этом плане указать на политический стиль сталинских адептов начала 1950-х гг., политико-психологические характеристики времени «антипартийной группы» 1957 г. или на политические акции сторонников «фундаментального большевизма» конца 1980-х – начала 1990-х гг. (Н. А. Андреева, Р. И. Косолапов, И. К. Полозков) [35] .

35

Письма Л. М. Кагановича в Центральный комитет, Генеральным секретарям ЦК КПСС и в адрес съездов партии (1960-1986 годы) (Каганович Л. М. Памятные записки. Приложения. М., 2003); Андреева Н. А. Не могу поступиться принципами // Советская Россия. 1988. 13 марта; Косолапов Р. И. Слово товарищу Сталину. М., 2002. Его же. Сталин и современность. М., 2011.

Традиционалистское восприятие более чувствительно к интонации, метафорическому смыслу, образности речи, оно почти не понимает глаголов, абстрактных терминов, не способно на ложные высказывания, хотя по-своему и понимает юмор. Интересные замечания по этому поводу представила Н. Б. Лебина, сравнивая «Толковый словарь языка Совдепии» и словарь-справочник «Новые слова и значения». Ссылаясь на мнение Вильгельма фон Гумбольдта, она пишет: «“глагол… резко отличается от имени существительного и других частей речи, которые могут встречаться в простом предложении… Все остальные слова предложения подобны мертвому материалу, ждущему своего соединения, и лишь глагол является связующим звеном, содержащим в себе и распространяющим жизнь”. Создатели “Толкового словаря языка Совдепии” сочли возможным и необходимым включить в его состав всего лишь 57 глаголов, из них к хрущевскому времени относятся 5 (“глушить”, “загнивать”, “прописать” (?), “разложиться”, “репрессировать”)». Иное дело – «Словарь-справочник», который «включает 3500 слов, из них 135 глаголов, причем в большинстве своем – это новые глаголы, что свидетельствует о динамизме языка хрущевского времени. Лишь 18 глаголов, в числе которых “выбить”, “дать (на лапу)”, “загорать”, “капать”, “спустить” и др., обрели иной смысл в изменившихся социокультурных условиях» [36] .

36

Левина Н. Б. Лингвистические источники периода десталинизации в СССР (опыт сравнительного анализа «Толкового словаря языка Совдепии», словаря-справочника «Новые слова и значения» и «Краткой энциклопедии домашнего хозяйства») // Новейшая история России / Modern history of Russia. 2011. № 1. С. 20-22.

Что касается реформистской ориентации, то она, скорее, соотнесена с геометрическим восприятием мира, одномоментной (холистической) обработкой информации, что обеспечивало образный охват ситуации, формируя полный образ из фрагментов. С этим, возможно, связана специфика пространственной геополитической картины, представленная в различных официальных текстах.

Наследники Сталина, казалось, были обречены на «новое» политическое мышление, которое по определению направлено на преодоление инерции, предполагает гибкость, инициативность, творчество. Их «новое» мышление должно было опираться на политико-психологические характеристики, проявляющиеся в принципиально иных, чем прежде, способах принятия политических решений и их практической реализации. Однако «новизна» на деле сочеталась с инерцией, нежеланием менять систему взглядов и оценок, изменить направленность и характер действий, отказаться от привычного механизма принятия решений. Групповой конформизм, убежденность в полном «совершенстве» своей веры – значимые характеристики традиционализма и реформизма 1950-1980-х гг. Партийный и личный опыт советских «верхов» мало учил тому, как подходить к системе и людям, сохраняя новизну взглядов, как уходить от прежних формул. С этим связана еще одна функциональная особенность традиционализма и реформизма – единство в признании идей гармонии интересов партии и народа, бесконфликтности политической жизни, построения общенародного государства, устройства социально однородного общества, ликвидации граней между классами, устранения различий между городом и деревней.

Поделиться:
Популярные книги

Пустоцвет

Зика Натаэль
Любовные романы:
современные любовные романы
7.73
рейтинг книги
Пустоцвет

Сумеречный Стрелок 2

Карелин Сергей Витальевич
2. Сумеречный стрелок
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Сумеречный Стрелок 2

Лорд Системы 8

Токсик Саша
8. Лорд Системы
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
рпг
5.00
рейтинг книги
Лорд Системы 8

Безымянный раб [Другая редакция]

Зыков Виталий Валерьевич
1. Дорога домой
Фантастика:
боевая фантастика
9.41
рейтинг книги
Безымянный раб [Другая редакция]

Курсант: Назад в СССР 4

Дамиров Рафаэль
4. Курсант
Фантастика:
попаданцы
альтернативная история
7.76
рейтинг книги
Курсант: Назад в СССР 4

На границе империй. Том 6

INDIGO
6. Фортуна дама переменчивая
Фантастика:
боевая фантастика
космическая фантастика
попаданцы
5.31
рейтинг книги
На границе империй. Том 6

Стрелок

Астахов Евгений Евгеньевич
5. Сопряжение
Фантастика:
боевая фантастика
постапокалипсис
рпг
5.00
рейтинг книги
Стрелок

Заход. Солнцев. Книга XII

Скабер Артемий
12. Голос Бога
Фантастика:
фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Заход. Солнцев. Книга XII

Последняя Арена 2

Греков Сергей
2. Последняя Арена
Фантастика:
рпг
постапокалипсис
6.00
рейтинг книги
Последняя Арена 2

Мастер 2

Чащин Валерий
2. Мастер
Фантастика:
фэнтези
городское фэнтези
попаданцы
технофэнтези
4.50
рейтинг книги
Мастер 2

Проклятый Лекарь IV

Скабер Артемий
4. Каратель
Фантастика:
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Проклятый Лекарь IV

Сумеречный стрелок 7

Карелин Сергей Витальевич
7. Сумеречный стрелок
Фантастика:
городское фэнтези
попаданцы
аниме
5.00
рейтинг книги
Сумеречный стрелок 7

Предатель. Цена ошибки

Кучер Ая
Измена
Любовные романы:
современные любовные романы
5.75
рейтинг книги
Предатель. Цена ошибки

Идеальный мир для Лекаря 5

Сапфир Олег
5. Лекарь
Фантастика:
фэнтези
юмористическая фантастика
аниме
5.00
рейтинг книги
Идеальный мир для Лекаря 5