Травинка на холодном ветру
Шрифт:
– Сама такое видела, - усмехнулась девушка.
– Малоприятное зрелище.
– Если далеко от Белой стены не уходить, то никаких проблем не будет.
– заверил всех Свейн.
– Я же не предлагаю вам тащиться вглубь Дикого леса, где, по слухам, демоны кишмя кишат.
– Ух ты!
– обрадовался Пипер.
– Давно мечтал увидеть живого демона!
– На них и заработаем.
– продолжал убеждать Свейн.
– Лекари хорошо платят за древесный сок и тушки молодых демонов. Пока они мелкие, то не опаснее гусёнка. С одного удара надвое разрубаются.
– Прав.
– подтвердила девушка, начавшая склоняться к тому, что бывший ученик лекаря предлагает вполне реальное дело.
– Приходилось мне этим заниматься.
– Отлично. Зайдём туда дней на пять-шесть, не больше. Как только трофеи сбросим, тогда и решим, что дальше будем делать. Если понравится демонов промышлять, то продолжим. Не понравится - что-нибудь придумаем.
– Сгодится, - махнул рукой Броуди.
– Лучшего занятия пока нет.
– Я согласен!
– откликнулся Пипер.
Милена заметила, что её мнение интересно Кентону, за которым оставалось последнее слово.
– И я согласна. Но с одним условием. Те, кому не приходилось бывать в Диком лесу, должны слушаться меня и Свейна.
– Решено.
– подытожил Кентон.
– Куда дальше, Свейн?
– Всё равно вечера придётся дожидаться. Посидите пока за кладбищем, а я сбегаю узнать, какие нынче расценки на трофеи из Дикого леса.
– Я проведу, - вызвался Броуди.
– Это недалеко отсюда. Всего в одном месте дорогу пересечём по открытому пространству, а дальше по лесу проскочим.
– Не нужно дорогу пересекать.
– возразил Пипер.
– По оврагу можно пройти и в нужном месте наверх к кладбищу подняться. Любимое место для игр было в детстве. Мне там каждый куст знаком.
– Веди.
– приказал Кентон.
Пипер отнёсся к заданию с максимальной ответственностью. Пригнувшись, он крался впереди остальных и, похоже, был совершенно уверен, что двигается бесшумно. Никто не стал его в этом разубеждать, даже Броуди тихо посмеивался в кулак и не пытался вслух оценивать действия юного проводника. В какой-то момент показалось, что Пипер забыл, где находится кладбище. Задрав голову, он бегал по дну оврага и что-то выискивал наверху.
– Заблудился?
– спросила Милена.
– Нет-нет. Смотрю, где удобнее подняться. Мы с тобой легко справимся, а тем, кто постарше, тяжело придётся.
– Ты меня в немощные не записывай, - усмехнулся Броуди.
– Не гляди, что ноги уже не те. Не хуже молодого наверх запрыгну. В какой стороне кладбище?
– Вон там.
– пальцем ткнул Пипер.
– И этим склоном ты хотел меня напугать? Посторонись, мальчик! Сейчас ты увидишь, на что способны престарелые дяденьки.
Цепляясь своими кривыми пальцами за стволы молодых деревьев, Броуди ловко вскарабкался наверх, и, как показалось Милене, даже не запыхался. По сравнению с ним, Кентон выглядел неуклюже, но природная сила помогла ему справиться с подъёмом. Девушка выбралась из оврага наверх почти без посторонней помощи. Почти, потому что могла бы не хвататься за протянутую руку Кентона, но решила, что отказаться было бы невежливо. Тяжелее всех пришлось как раз самому Пиперу, за спиной у которого висел мешок с кухонной утварью.
– Сколько здесь покоится тех, кого я знал, - вздохнул Броуди, обозревая ряды могил.
– Наверное, и отец мой среди них лежит. Кем он был, мне так и не довелось выяснить. Если хотите, могу устроить вам небольшую экскурсию. Какие могилки желаете осмотреть? Старые? Свежие?
– Не дождавшись ответа, он продолжил: - Под этой могильной плитой спит самый знаменитый пьяница в округе. Перепить его на спор пытались многие, но выиграть не удавалось никому. А вон там похоронена моя двоюродная тётка. Та ещё сквалыга. Когда я без матери остался, на порог меня не пустила, засохшей корки хлеба не кинула племяннику. Здесь свежие могилы. Вон те трое - состояли в шайке Шустрого Джая. Пошли за этим дубоголовым Хаммондом и в тот же день полегли в стычке со стражей. А вот здесь у нас живой пример того, как человек может пройти мимо своего счастья, да ещё и жизни лишиться по глупости.
– Монти.
– прочитал на могильной плите Пипер.
– Я про него слышал. Только почему его здесь похоронили? Он давно перебрался в Остгренц. Десять длинных сезонов тому назад, или даже больше.
– Потому что не захотели его в столице хоронить.
– пояснил Броуди.
– Не любят святые отцы самоубийц.
– Расскажи подробнее, - попросил Кентон.
– Последнее время Монти служил в налоговом ведомстве. Я хорошо знаком с его родителями, они даже гордились тем, что сыну удалось выбиться в люди. Ну, это они так думали. Монти был обычным сборщиком налогов. Занимался сбором мелких податей, которые шли прямиком в казну графа Остгренцского. Во время своей последней поездки, Монти профукал все денежки и возвращался в город пустой, как высохшая тыква. Никто не знает, чего он попёрся раскапывать старые развалины вдоль дороги. Стояли они там с давних времён, все, что можно было из развалин стащить, давно уже стащили. Не иначе, как сам дьявол нашептал Монти, где ему нужно было копать. Оказалось, что там кто-то зарыл кувшин с монетами. Монти как увидел, что это медяки...
– Как медяки?
– удивилась Милена.
– Разве медяки такого размера бывают?
– О! Ты тоже эту историю слышала?
– засмеялся Броуди.
– Как увидел Монти, что в руках у него медяки, так умом немного двинулся. Так завыл дурным голосом, что с дороги его услышали. Если бы порасторопнее люди оказались, то спасли бы Монти. Кто-то крикнул, что это привидение в развалинах воет. Не сразу храбрецы отыскались, чтобы проверить, есть там призрак, али нет. А Монти уздечку с коня снял, да на ней и удавился.
– Что-то я не понял, - удивился Пипер.
– Про какое счастье ты нам говорил?
– Медяки те при герцоге-самозванце чеканились.
– стал объяснять Броуди, - который брата своего отравил. Надумал самозванец монеты со своим профилем чеканить и начал с медных. Так как правил он всего четыре дня, то и монет тех много наделать не успели, а сохранилось их и того меньше. Люди, что редкими вещичками интересуются, большие деньги за те медяки предлагают. Конечно, после находки клада, цена на них упала бы, но суть не в этом. Монти мог бы вернуть все казённые денежки, да ещё и с прибытком бы остался. Не разглядел своего счастья. Честное имя опозорил, грех самоубийства на себя принял. Вот поэтому его здесь схоронили, а не в Остгренце.