Травля
Шрифт:
— Но почему ты не допускаешь, что это и вправду не он стрелял? Если бы он стрелял, остались бы отпечатки на оружии, его отпечатки, а их там нет!
— Подумаешь! Вытерли по быстрому в суматохе. Оружие-то изъяли в последнюю очередь, когда Рэндэла уже арестовали. Или сам телохранитель, или Зак Райли этот… Говорят, он шельма не хуже Рэндэла! Два сапога пара, не даром правая рука его! А что сам телохранитель?
— Не известно. Пропал он. Не могут найти, с ног сбились. Как сквозь землю провалился.
— Сбежал! Или грохнули, чтобы рот не раскрыл. Вот дела! Как же я пропустила! Теперь понятно, что Рэндэл задумал! Нет, ну это неслыханная, просто шокирующая наглость! Убить человека у всех на виду и пытаться спихнуть на другого! — в голосе Скавелло осуждение смешалось с восторгом. — Ай да Рэндэл, ай да сволочь такая! Я так и знала, что он выкинет что-то в этом духе, в своем духе — поражающее наглостью и беспринципностью… Вот так запросто обвинить в своем преступлении другого — не даром славится тем, что нет у него совести.
— А может, это просто не он, —
— А что говорит Зак Райли?
— Он подтвердил слова Рэндэла. Под присягой дал показания, что своими глазами видел, как телохранитель выхватил пистолет и два раза выстрелил.
— Врет, сволочь! Под присягой врет! Ну хорошо… предположим. А зачем телохранитель стрелял в отца Рэндэла?
— Этого ни Рэндэл, ни Зак Райли не знают. У телохранителя спросить надо.
— А тот пропал — вот незадача! — Скавелло расхохоталась. — Выпутается Рэндэл, слишком скользкий, выскользнет, не удержат. Хотя я и не сомневалась. Чужие задницы из всякого дерьма всегда вытаскивал, неужто свою не вытащит?
— На орудии убийства отпечатки только его телохранителя, свидетелей нет — выходит, что может и выскользнет. Хотя не факт. В суде не дураки сидят, — Торес печально вздохнула, явно сочувствуя Рэндэлу.
— Дураки — не дураки, а нужны доказательства! Как бы бредово не звучала его история, что это не он, нет доказательств, что это он!
— Даже если он не прикасался к оружию, его могут обвинить в том, что он мог приказать своему телохранителю стрелять, — предположила Торес.
— Обвинить? Можно. Но как они это докажут? Никак, — Скавелло снова засмеялась. — Единственный свидетель говорит в пользу Рэндэла. Если объявится телохранитель — в чем я сомневаюсь — либо появится еще свидетель, или Джордж Рэндэл очнется и сам скажет, кто в него стрелял — а это все-таки Рэндэл, я уверена — тогда ему крышка. Но если ничего этого не случится — Рэндэл действительно может выйти сухим из воды! Получается, что его адвокаты уже разваливают все дело против него, все обвинения. Невероятно! Правда, круто?
Торес пожала плечами.
— Не круто, если он не виновен.
— Так в том-то и дело, что виновен — потому и круто!
— Если виновен — тоже не круто. Тогда это… это… даже не знаю, как это назвать.
— А, не будь занудой! Уверена, он грохнул этого адвоката за дело. Его жена и вправду чокнутая, это без всякой психиатрической экспертизы видно. Ее лечить надо, а не казнить. Ну, или там дьявола из нее изгонять, если она одержимая, а не сумасшедшая. Одержимая или сумасшедшая — все одно, невменяемая, не ведает, что творит. Значит и осудили ее не по справедливости. Не могли признать ее вменяемой, значит, адвокат этот и вправду подлость сделал, подменил настоящую экспертизу фальшивой. Потому Рэндэлу и сорвало крышу. Чтобы Рэндэл настолько сглупил, спятил, потерял рассудок, что прямо в здании суда убил человека — Рэндэл, а не кто-то другой — на то должна была быть причина из ряда вон выходящая. Чтобы такое произошло с Рэндэлом! Чтобы он совершил такую глупость, такой неосмотрительный поступок! На него это не похоже, — Скавелло покачала головой, поджав губы. — По мне, так пусть выкрутится из всего этого дерьма. Не важно, как… Жалко мне его. Такой мужчина… Надо же было так сорваться! И все из-за нее. А она еще и дуется на него. Дуры бабы. Дуры.
Торес ничего на это не ответила, и незаметно сменила тему.
Позже, когда Скавелло начала вечерний обход, так как сегодня была ее очередь, Торес достала из кармана бумажку и набрала на телефоне написанный на ней номер.
— Здравствуйте. Это Торес. А мистер Рэндэл уже подошел? Мы договаривались на это время. Да, спасибо, — она замолчала и прочистила горло, ожидая. — Мистер Рэндэл! Добрый вечер. Да, все в порядке. Ей лучше. Начала кушать. И таблетки помогли, ее почти не рвет. Со Скавелло нет проблем. Она замечает, что я ношу ей еду, но молчит. Думает, что я подкармливаю ее, чтобы выведать ее секреты. За ее молчание я делюсь с ней информацией… допустимой. Нет, не обижают, не замечала. Знаете, ее здесь прозвали Снежинкой… из-за волос. Так необычно, такая молодая и такая белая… Она тихая и послушная… — Торес нервно прочистила горло и сконфуженно добавила. — В основном.
Она ждала, что Джек Рэндэл спросит, что это значит, но он ничего на это не сказал, как будто не услышал чего-то необычного или нового, и сам знал, почему «в основном».
— Письмо? — Торес смущенно хмыкнула. — Э, нет. Я отдала его две недели назад, уверяю вас. И каждый день спрашиваю. Сегодня она сказала, что не собирается отвечать. И разозлилась, когда я стала спрашивать, почему. Ничего не ответила. Я сказала, что говорят, что вы ее любите, а она так усмехнулась… Я спрашиваю «Разве нет?», а она так огрызнулась зло «Нет!». Вот так, мистер Рэндэл… пока это все. Она не очень идет на контакт, особенно когда я начинаю ее о чем-нибудь спрашивать. Ей это не нравится, она нервничает почему-то. Мне следует быть осторожнее. Нужно время. Хорошо. Я все поняла. Не беспокойтесь, я позабочусь о ней. Теперь с ней все будет хорошо, обещаю, — она помолчала, слушая. — Нет, я не замечала, чтобы она плакала. Она спокойна… в основном. Держится молодцом. Я, конечно, раньше не имела опыта работы со смертниками… Простите, мистер Рэндэл. Она не стенает, не жалуется, не впадает в отчаяние, не устраивает истерик… Вы знаете, она даже поет… Да-да, я не шучу, действительно поет. Никогда не слышали? Странно… мы все здесь уверены, что она любит петь. Ведь у нее неплохо получается. И бормочет еще все время сама себе «Вот и
Торес положила трубку и довольно вздохнула с удовлетворенным чувством выполненного долга, который мистер Рэндэл, переведя ее сюда с прежнего места работы, хорошо оплачивал. И Скавелло глубоко заблуждалась, считая, что, сидя за решеткой, он ничего не может. Да, он сидел, но его связи, власть и ум никуда не делись. Торес лично встречалась с ним в окружной тюрьме, куда ее привел его помощник Зак Райли. Джек Рэндэл произвел на нее впечатление одной этой встречей, хоть они общались через стекло и телефонные трубки. Он сделал ей щедрое предложение, от которого отказался бы разве что только дурак. Сказал, что очень беспокоится о своей беременной жене, уверенный, что начальство тюрьмы что-то скрывает и недоговаривает, только делая вид, что идут с ним на контакт. Его жена не отвечает на письма, и он думает, что, возможно, они до нее и не доходят. Ему говорят, что она сама отказывается поговорить с ним по телефону, но он в это не верит, думает, что ей просто не дают такой возможности, или она вообще не знает о том, что он звонит и пытается с ней связаться. А в последние два раза, когда Зак Райли туда приезжал, ему отказали встретиться с ней, сказав, что она больна и на карантине в лазарете. Но на вопрос, чем она больна, вразумительный ответ адвокат так и не получил. Торес согласилась помочь Джеку Рэндэлу. И щедрая оплата этой помощи сыграла в этом не последнюю роль. А еще любопытство. Она не знала, почему он выбрал именно ее, но о нем сейчас гремела вся страна, и Торес со своей скучной однообразной жизнью только обрадовалась возможности поучаствовать в событиях такого масштаба, поработать на такого человека, отвлечься от терзавшей ее душевной боли, которая вот уже два года не давала ей продохнуть. Она была уверена, что Джек Рэндэл скоро выйдет на свободу, несмотря ни на что, и судя по тому, как волновала его судьба жены, кинется в нешуточную драку, чтобы ее спасти. Возможно, у него получится. Ведь он славился тем, что умел совершать невозможное, выигрывая самые безнадежные дела. Правда, со смертниками он еще не имел дело, только с осужденными пожизненно… но какая разница? Разглядывая этого человека, Торес почему-то прониклась уверенностью, что у него может получится. И ей страсть как захотелось окунуться во всю эту шумиху вокруг него. Связи с таким человеком никогда не помешают. Если она согласится, она не только хорошо заработает, но и заручится благодарностью этого человека, если все сделает, как надо. Позаботится о его любимой жене. А именно этого он от нее и хотел, чтобы она о ней позаботилась и информировала его обо всем, что с ней происходит. В этом не было ничего плохого. Он не просил ничего плохого и предосудительного. Наоборот, Торес тронула такая забота о жене, такая любовь. И она согласилась. Но попросила его при этом об ответной услуге — помочь ей в поисках человека. Тот согласился. Джек Рэндэл и его помощник сами занялись ее переводом в Чаучиллу, где содержалась миссис Рэндэл, и где как раз освободилась вакансия в блоке смертников из-за какого-то несчастного случая с одной из надзирательниц.
Об этом несчастном случае Мелинда Торес подробно написала в письме Джеку Рэндэлу, как и обо все остальном, что ей удалось узнать и чему сама стала свидетельницей. Она ничего не утаила. Может, он посчитает ее ненормальной, и на этом ее работа здесь закончится, но она твердо решила информировать обо всем, что здесь происходит, как он от нее и требовал, а что делать с информацией, которую она ему предоставляла — его дело. Джек Рэндэл не дурак. Он должен быть в курсе того, что с его женой происходят странные вещи. Ведь наверняка они начались не в этой тюрьме. Возможно, он знает, что к чему, и для него ее письмо не станет неожиданностью. И тогда он даст нужные инструкции, как и что ей делать с этой чертовщиной дальше. И она продолжит свою работу.
Когда Мелинда Торес передавала заключенной поднос с ужином, как обычно, незаметно поменяв тюремную еду на домашнюю, Кэрол Рэндэл, как всегда, поблагодарив ее улыбкой, вдруг спросила:
— Я знаю, Мелидна, что вас прислал мой муж. Но все равно, я вам благодарна.
— Не понимаю, о чем ты, — как можно невозмутимо отозвалась Торес.
Заключенная остановила на ней пронзительный, всезнающий взгляд прекрасный чистых глаз.
— Понимаете. Дайте руку.
— Что?